— Я думала, что стоит дать вам возможность помочь мне, да! Мне казалось, что вам небезразлична судьба Люси! — Глаза ее сверкали, губы скривились от боли и отчаяния. — Вы ведь согласились стать крестным отцом моей племянницы, так ведь? Я полагала, что вы чувствуете ответственность за ее будущее. Или вы считаете, что тот подарок, та золотая безделушка, которую вы ей подарили на крестины, освобождает вас от всех обязанностей перед крестницей?

Ее голос задрожал, и она замолчала. Этого человека невозможно уговорить!

— Все? Вы кончили? — Выражение его сузившихся глаз было непроницаемым, и внезапно Пенни почувствовала острое желание как-то задеть его, сделать так, чтобы и он ощутил ту же боль, какую почувствовала она от его оскорблений.

— Нет, не все, — резко бросила она. — Есть еще одна причина, почему я пришла к вам. Думаю, вы должны помнить, что, если бы вы не послали Майкла в Мексику, Люси не была бы сейчас сиротой!

Конечно, упрекать Сола в смерти Майкла и Таппи было и несправедливо и неблагородно, но в этот момент Пенни об этом не думала. Ее лицо пылало от гнева, она вскочила на ноги, решив ни секунды здесь не задерживаться.

— Сядьте!

Сол не шевельнулся, но такова была сила его власти над ней, что, когда их глаза встретились, Пенни окаменела, не сумев выдержать безмолвную дуэль и неожиданную резкость его команды.

— Мне больше нечего вам сказать. — В горле у нее пересохло. Она упрямо стояла.

— Зато мне есть, — с иронией проговорил Сол. — Я выслушал то, что вы мне хотели сказать, а теперь садитесь и послушайте меня.

Вначале она решила все-таки уйти, хлопнув дверью, но прочла угрозу в холодном взгляде его серых глаз: если она не сядет добровольно, он заставит ее это сделать. Ничего не оставалось, как выбрать меньшее из двух зол. Пожав плечами, она присела с видом полнейшего безразличия к происходящему.

— Вот так-то лучше! — Он приблизился к ней. — Теперь моя очередь.

Пенни не хотела смотреть на него, но власть его холодных глаз была неумолимой. Она съежилась, пытаясь скрыть тревогу от его чересчур проницательных глаз.

— Я полностью осознаю свои обязанности в отношении крестницы и намерен выполнять их, насколько позволят возможности. — Он остановился, набрал в легкие воздух. — И это означает, что я скорее предпочел бы, чтобы Люси взяла на воспитание добропорядочная семья, нежели согласился на ваш план. Я не желал, бы видеть, как девочка живет в доме, где царит богемный порядок, который, вероятно, вам по душе. Не хочу, чтобы ребенок попал к вам только потому, что у вас вдруг возник каприз побаловаться радостями материнства. Честно говоря, моя бесцеремонная крестная мамочка, я считаю вас, человеком безответственным и поэтому не хочу помогать вам оформить опекунство над Люси.

— О! — Пенни вскочила на ноги, глядя на него. Жестокие слова, словно острым кинжалом полоснули ее по сердцу. Кровь прилила к лицу. Не согласиться с ее планом — это одно. Но так обосновать свой отказ — это уже совсем другое! Богемный образ жизни! Ей хотелось одновременно и плакать и смеяться от такого голословного обвинения; она открыла было рот, чтобы достойно ответить ему, но не успела произнести еще ни слова в свою защиту, как Сол подскочил к ней и его сильные руки схватили ее за плечи. Он заговорил с едва сдерживаемой яростью:

— Вы думаете, у меня такая короткая память и я забыл, как мы с вами познакомились? Это платье, которое на вас сейчас, возможно, не столь обольстительно, как туалет, в котором вы были на крестинах, но его строгость не сотрет из моей памяти воспоминания о том, что оно скрывает!

По спине Пенни пробежала дрожь. Ей напомнили о событиях, которые она всеми силами старалась забыть.

Утром, в день крестин Люси, Таппи преподнесла ей подарок, назвав его «подарок для крестной матери», — дорогое и красивое платье из синего крепа. Таппи очень просила ее надеть это платье на церемонию. Сильно приталенное, с низким вырезом и расклешенной юбкой, оно очень шло Пенни с ее высокой грудью и тонкой талией. Но оно же, явилось причиной величайшего в ее жизни унижения!

— Это платье было подарком... — Она с негодованием взглянула на Сола, пытаясь объяснить.

— И вы, конечно же, не могли дождаться, когда снимете его перед каким-нибудь дарителем удовольствий?

— Нет! — Весь свой гнев, все свое возмущение вложила Пенни в этот возглас.

Она действительносняла это платье, но не перед каким-то мужчиной, чтобы ублажить его, ничего подобного! Она привыкла к простой свободной одежде, и вскоре все ее тело запротестовало против нового наряда. Еще хуже было с очаровательным корсетом на косточках, который Таппи тоже надела на нее. По существу, случилось то, что всегда случается с людьми обычными, которые вдруг привлекают к себе внимание, — они теряются, им становится неуютно! Таппи на своей работе демонстратора самых последних моделей привыкла носить нарядные вещи. Но для Пенни это было внове. И когда ей уже стало совсем невмоготу: что-то кололо, впивалось в тело, — она незаметно поднялась наверх, нашла пустую комнату и сняла платье и этот ненавистный корсет. Она хотела подпороть швы и передвинуть шнуровку на корсете, которая просто впивалась в тело.

И в тот самый момент, когда она разложила на кровати рядом со снятым платьем шелковое с кружевом нижнее белье и впервые за этот день свободно вздохнула, в комнату влетел Сол и увидел ее...

— Тогда, значит, демонстрация ваших прелестей предназначалась для моих глаз? — Циничная усмешка пряталась в уголках его губ, но взгляд оставался холодным. — Дорогая Пенни! Вам следовало предупредить меня. Ведь, в конце концов, я туда заглянул по чистой случайности: кто-то капнул томатным соком на мою рубашку, и мне пришлось подняться наверх, чтобы переодеться. У меня и в мыслях не было, что вы там задумали!

Она глубоко вздохнула, чтобы окончательно не дать гневу овладеть собой. Это его появление, которое ни один из них не мог предвидеть заранее, как раз и доказывало всю беспочвенность его обвинений, он просто не заслуживал, чтобы она как-то оправдывалась перед ним. И, не пускаясь в долгие объяснения, она холодно заметила:

— Если бы вы были джентльменом, вы бы сразу вышли, когда...

— Когда я зашел в собственную спальню и увидел голую женщину, сидевшую на моей постели... страстную, исполненную желания?

— Я не была голой! — выкрикнула Пенни. И вовсе она не была страстной или исполненной желания. Она была, напротив, очень смущена и испугана, когда, внимательно осмотрев ее, Сол повернулся к ней спиной и начал медленно снимать сначала пиджак, а затем и рубашку, демонстрируя перед ее изумленным взглядом свою широкую мускулистую спину.

Она сидела онемевшая, пока он медленно переодевался. Где-то в горле застряли слова, которые должны были объяснить ему, почему она оказалась в той комнате, да еще и в таком виде, но в этот момент, униженная, она не могла их отыскать и сидела оцепенев, пока Сол, кончив переодеваться, не бросил на нее последний, полный презрения взгляд и не вышел, оставив ее готовой разрыдаться.

— Разве вы не были голой? Вспомните... — Он все-таки улыбался уголками губ, в то время, как пальцы небрежно ласкали ее плечи. — Насколько я помню, вы были весьма завлекательно «полуобнаженной». — Его взгляд скользил по ее упругому телу, и ей казалось, что вся она под этим насмешливым взглядом покрывается гусиной кожей. — Женщина красивая... желанная... — Его презрительный взгляд явно противоречил всем этим лестным эпитетам. — Разве обычный секс вам подходит? Вы ведь всегда ищете новые ощущения? И тогда возбуждение от предстоящего открытия уже делает его прекраснее?

Пенни захлестнула волна отчаяния. Она почувствовала себя совсем больной. Если бы она могла предположить, что Солу так запомнится этот случай, и он так по-своему поймет его, она никогда не пришла бы к нему. Никогда!

— Прекратите! Вы ничего не поняли!

— Не понял? О, я отлично все понял, когда вошел в свою спальню и нашел там на моей постели женщину в позе одалиски из какого-нибудь гарема, ожидающей своего повелителя — турецкого султана... пышные груди, роскошные бедра... Скажите мне, — его голос стал глуше, он продолжал говорить, не обращая внимания на то, что она вся дрожит от возмущения, — кто же из гостей на крестинах Люси был тем счастливчиком, которого вы поджидали в моей спальне?