Наступил день 21 августа 1913 года. Погода тихая, ярко светит солнце…

Балтийский флот в море — зрелище незабываемое.

Эссен держал свой флаг на «Рюрике», на флагмане находился и контр-адмирал Максимов — командир бригады крейсеров.

Из воспоминаний Дыбенко:

«На шестой день плавания солнце озарило тихие воды океана, переливавшегося зелеными и темно-синими тонами. Равномерно покачиваясь, идут корабли. Растет и быстро приближается английский берег, покрытый бархатной зеленью. На горизонте показался портовый город Портсмут…

На пристани с каждой минутой возрастала толпа любопытных. Матросы очередных номеров нервничали, суетились в ожидании команды: „Приготовиться на берег“.

В 11 часов с флагманского судна передали: „Команду пустить на берег“.

На сей раз нет придирок за перешитое обмундирование. Катера и баркас у трапов. Команда быстро, с сияющими лицами, спешит на катера, на берег. Спешат в заграничный город. На берегу шумная толпа приветствует русских моряков…

Берег обсажен ивами, купающими свои плакучие ветви в водах залива. Это центр. А вот и окраина, где живут портовые рабочие. Здесь нет благоухающей зелени и плакучих ив; здесь нет суровых, но по-своему роскошных домов и магазинов с богатыми витринами, роскошных кафе, ресторанов. Это узенькие улицы с убогими одноэтажными домишками. Здесь вы не увидите быстро мчащихся роскошных экипажей, автомобилей. Здесь снуют черные тени грузчиков-угольщиков. Невольно сверлит мысль: видно, живется хорошо рабочему только в сказочном мире да „за границей“, которую нам не удастся увидеть. А здесь — здесь царит власть капитала, власть имущих. Невелика разница между конституционной Англией и монархической Россией: и там и здесь в рабочих кварталах царят голод, нищета…»

Не понравилась Павлу и Франция, а точнее, французский портовый город Брест, куда из Англии прибыли русские военные корабли.

«…Какая разница между английским Портсмутом и французским Брестом?.. И там и здесь вы увидите счастливых богатых, для которых действительно существует свобода, и тут же, на окраинах, в рабочих кварталах, вереницы голодных, полураздетых ребятишек, выпрашивающих: „Русь, папиросы! Русь, деньги“. Разве для всех одинаково и здесь светит солнце? Разве здесь мать и дочь не торгуют своим телом за франк и рюмку коньяку? Разве в стране, где нет нищеты и голода, могли бы молодые девушки-француженки, стоящие за прилавком магазина, предлагать себя для потехи полупьяным русским, японским и тем же английским морякам? Нет! Видно, и в „свободной“ Франции закон все тот же: защищать купцов, банкиров, фабрикантов. Для рабочего один удел: жестокая борьба против насилия и рабства, против беспощадной эксплуатации труда…

Французские моряки приняли нас с чувством взаимной дружбы, взаимного доверия и взаимного понимания. Мы имели общие цели и одинаково тяготились своим кабальным положением. Провозглашенные тосты за тесный союз французских и русских моряков и за свержение русского царя были продиктованы чувством нашей совместной гордости и солидарности.

Перед уходом эскадры из Франции была получена телеграмма: „В германские порты не заходить. По пути в Россию посетить Норвегию…“».

Из Норвегии эскадра вернулась на родину, корабли заняли свои постоянные места.

Дыбенко не поверил, когда боцманмат Павлов объявил «волю» командира: «За усердие и старание тебе разрешено на неделю съездить домой… Аль забыл, что после двух лет службы, если нет замечаний, матросу положен кратковременный отпуск?» «Ясно!» — ответил Дыбенко.

В первых числах января 1914 года он выехал в Новозыбков.

…Павел дома, в кругу родных. Повезло: братья тоже приехали на побывку. Вечером избу заполнили соседи: узнали, что к Ефиму Дыбенко приехал младший сын, который недавно побывал в заморских странах. Что видел, то и говорил Павел, не приукрашивал, не очернял «заграницу».

— Как и у нас, богатые купаются в масле, трудовой народ мается.

— Теперь ты, сын, убедился: нет счастья на земле и искать нечего, — опять повторил отец.

— А насчет войны что слыхать? — громко спросил старик сосед Силантий, сидевший на полу у двери.

— Видно, войны не избежать.

Расходились поздно. Утром мать просила сыновей:

— Сходите к фотографу, карточка на память останется в доме.

Отец было заворчал:

— К чему беду кликать? — Потом и сам стал уговаривать: — Уважьте мать.

Снимок получился хороший. Павел с Федором сидят, Алексей стоит позади. Эта фотография сохранилась одна-единственная, на которой запечатлены все братья Дыбенко. Больше им уже не доведется собраться…

Отпуск кончился. Павел уехал в Гельсингфорс, в Главную базу Балтийского флота.

Весна 1914 года наступила рано. Ледоколы вспахали ноздреватый лед, флот вышел на просторы Балтийского моря. Начались учения. Стреляли по щитам из главных калибров. Результаты не удовлетворяли Эссена, многие командиры кораблей получили «фитили».

Флаг командующего флотом развевался на «Императоре Павле I». Стоявший у дальномера Дыбенко дважды подсказал Эссену, что он допустил неточность поправки прицела. Корректировка подтвердила это. Командующий сердито бросил:

— Тебе или на моем месте стоять, или в тюрьме сидеть!

Дыбенко не растерялся, приняв положение «смирно», спокойно ответил:

— Есть, ваше превосходительство! Могу делать то и другое.

Изумленный адмирал некоторое время рассматривал бравого матроса, потом буркнул:

— Ишь какой шустрый…

Учения продолжались…

19 июля началась первая мировая война. Она не застала врасплох Балтийский флот. Он быстро переключился на выполнение боевых задач. В начале войны по плану Эссена в Финском заливе была создана глубоко эшелонированная оборона, опирающаяся на минно-артиллерийские позиции. На русских минах подорвалось немало кораблей противника.

Боевые корабли Балтийского флота не отстаивались в базах, они постоянно находились в море, искали врага и при первой возможности вступали в бой…

Ни один немецкий корабль не проник к русской столице. «Война на Балтийском море очень богата потерями без соответствующих успехов», — признается позднее Вильгельм II.

Получили приказ: «Линкору „Император Павел I“ выйти в море».

— Что-то невесел наш командир, — говорит Дыбенко боцманмату Павлову. Они оба несут вахту в ходовой рубке и все видят.

— Чай, не на прогулку идет, — бросает боцманмат а резко добавляет: — Занимайся, Дыбенко, своим делом.

— Трусоват наш командир, — не унимается Павел. — Такое я не могу сказать о вас, боцманмат, или о старшем офицере Гертнере. Поглядишь на вас и сам начинаешь подтягиваться…

Дыбенко внимательно наблюдает за поведением командира.

Тяжело, натужно вздыхают сильные машины линкора. Главная база осталась позади. Впереди противник. В любую минуту он может обстрелять из дальнобойных орудий или атаковать подводными лодками.

Два часа ночи. Горнисты играют боевую тревогу… Все бегут по своим местам. Сотни пытливых глаз смотрят в ночной мрак. Ничего не видать. В боевую рубку важно, с достоинством входит штурман лейтенант Ланге, докладывает:

— Господин капитан первого ранга, на горизонте замечена эскадра противника, сигнальщики и наблюдатели выясняют число вымпелов. Что прикажете?

— Прикажите зорко следить и докладывать через каждые пять минут, — приказал командир.

— Слушаюсь!

Лейтенант Ланге уходит. Вслед за ним вбегает растерянный ревизор лейтенант Левицкий:

— Аркадий Константинович! Как быть с буфетом и продуктами? Нельзя ли из буфета перед боем раздать все сладости команде?

Командир согласен. Он даже забыл, что команда занимает посты по боевой тревоге. Кто же будет разносить буфетные лакомства?

— Да, да, Сергей Владимирович, это очень умно. Вы великолепно придумали. Но нужно как можно скорее. Мы сегодня, наверное, погибнем. Нужно все раздать команде. Пусть матросы знают, как о них заботится командир…