— Вот хорошо, вы, конечно, с нами поедете, не правда ли?
— Да, я с вами. Но скажите, что творится в городе?
— В городе восстание. Есть сведения, что к восставшим присоединился Волынский полк и выступил на улицу.
Едем в Московский полк. Подъезжаем к казармам, а во дворе казарм уже стоят грузовые автомобили с красными флагами. Полк еще колеблется. После кратких переговоров на сторону восставших переходит и Московский полк.
Революция началась. Судорожно сжималось сердце при мысли: как хорошо было бы теперь бросить хоть один отряд моряков в Петроград! Петроград объят пламенем восстания. На улицах льется кровь. Воздвигаются одни за другими баррикады…
Далеко за полночь после освобождения Тучкова моста от жандармов с поручением от Выборгской стороны еду в Таврический — там, говорят, главный штаб — связаться, доставить донесения и получить указания. Но — увы! — в Таврическом была полная неразбериха. Ничего нельзя было ни понять, ни отыскать. К утру, уже выбившись из сил, мертвецки уснул на перевязочном пункте Выборгской стороны…»
Революционный вихрь нарастал.
Моряки 1-го и 2-го флотских экипажей заняли Николаевский и Царскосельский вокзалы, вступили в Зимний дворец, установили охрану между Невским проспектом и Исаакиевской площадью. Матросы «Авроры» вместе с рабочими Франко-Русского завода (здесь! ремонтировали «Аврору») передали им два пулемета, 50 винтовок, 19 револьверов. Моряки «Авроры», яхт «Штандарт», «Екатерина» уничтожили полицейские засады, захватили арсенал, участвовали в освобождении политических заключенных из тюрем «Кресты», «Шпалерка».
И в Кронштадте власть перешла в руки матросов, солдат и рабочих…
Дыбенко рвался в Гельсингфорс, но поезда в Финляндию не ходили. «А до чего хочется скорее попасть во флот, где и твоя капля будет вложена в подготовку восстания», — запишет Павел Ефимович.
Только на пятый день вечером он выехал в Главную базу. Дыбенко вез драгоценный груз — пачку приказа № 1.
Это был первый законодательный акт Петроградского Совета. Его составила специальная комиссия представителей столичного гарнизона. Приказ предписывал избрать во всех воинских частях солдатские и матросские комитеты, направить по одному депутату в Петросовет. Объявлялось политическое и гражданское равноправие всех военнослужащих. Отменялось титулование офицеров…
В пути Дыбенко узнал, что рядом с ним в спальном вагоне находятся два члена Государственной думы — меньшевик Скобелев и эсер Родичев. «А они зачем спешат в Главную базу Балтийского флота?»
На вокзале в Гельсингфорсе среди встречающих столь высоких особ Павел Дыбенко не увидел адмирала Непенина. В окружении офицеров штаба флота находился вице-адмирал Максимов. «А вот и друзья-моряки, от них сейчас все узнаю». И посыпались новости:
— Командующим Балтийским флотом избран Максимов.
— По-новому называются теперь корабли: «Император Павел I» — «Республика», «Цесаревич» — «Гражданин», «Император Александр II» — «Заря свободы», «Двина» получила свое старое название — «Память Азова»…
Матросы проводили Дыбенко до транспорта «Ща». Вскоре пришли руководители большевистских организаций: с «Республики» — Г. А. Светличный, с «Двины» — П. Д. Мальков, с «Кречета» — Ф. С. Аверичкин, с миноносцев — П. Н. Свистулев…
Новостям нет конца, обо всем поведали: восстание в Гельсингфорсе началось с опозданием; председатель думского временного комитета Родзянко рекомендовал Непенину вовсе не сообщать нижним чинам о революции и об отречении от престола Николая II; несколько дней Гельсингфорс находился на осадном положении; 3 марта с утра начались матросские манифестации…
Обрадовался Павел Дыбенко, узнав от Григория Светличного, что «Император Павел I» первым поднял красный флаг, а уже за ним последовали и другие. Зримо представил себе боевые суда с кумачовыми полотнищами.
В Главной базе флота началась революция, к которой моряки шли долго, упорно, теряя в пути многих своих верных товарищей. На кораблях и в береговых частях восставшие проявили величайшую бдительность, зорко следили за действиями офицеров и кондукторов; у складов с оружием и боеприпасами поставили надежных дежурных, усиленные морские патрули охраняли Гельсингфорс; улицы, площади города, рейды освещались прожекторами.
Узнал Дыбенко о многострадальной судьбе политзаключенных, их освободили по распоряжению нового командующего Балтийским флотом адмирала Максимова; вышли на свободу бывшие участники восстаний Свеаборга и Кронштадта, крейсера «Память Азова» — все томившиеся в мрачной ревельской тюрьме «Толстая Маргарита». В темных, сырых, вонючих казематах матросы нашли одряхлевших, измученных старцев и на руках пронесли по улицам города Ревеля. Освободили и героев мятежного линкора «Гангут», и в их числе Франца Янцевича и Григория Ваганова.
5 марта 1917 года образован Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих. Дыбенко делегирован туда от личного состава линкора «Республика», а от миноносца избран Павел Свистулев. Он заявил:
— Теперь будем сами решать государственные дела…
Дыбенко вместе со Свистулевым и другими матросскими избранниками присутствовал на заседании Совета. Это уже третье, на двух предыдущих Павел не был. Ждали выступления командующего Балтийским флотом, вице-адмирала Андрея Семеновича Максимова. «Адмиралом революции» назвала Максимова большевистская газета «Правда» в сообщении из Гельсингфорса о митинге на Железнодорожной площади. Около 60 тысяч матросов и солдат собрались, чтобы избрать на пост командующего своего любимца.
Александровский театр переполнен.
Утверждена повестка дня, председатель объявляет:
— Слово для приветствия предоставляется командующему Балтийским флотом товарищу Максимову.
Обращаясь к матросам-делегатам, адмирал восклицает:
— С вами, честными, стойкими и бесстрашными борцами, всегда я готов умереть за счастье народа!
Буря аплодисментов и крики «ура» потрясли зал.
Адмирал говорил искренне, сердечно. Однако его искренность, откровенность не понравились присутствовавшим офицерам. «В них еще крепко жил волк, облеченный в овечью шкуру. Этого они ему не простили. Не простили не только при Временном правительстве, но даже и при Советской власти», — запишет позднее Дыбенко.
При обсуждении резолюции делегаты резко разделились на две группы. Одна, во главе с командиром линкора «Андрей Первозванный» Ладыженским, численно слабая, вносила ловко составленные хитроумные поправки. Вторая, многочисленная, группа — матросы, солдаты, рабочие — настаивала на недоверии Временному правительству.
Дыбенко и Свистулев вышли из театра. Их окружили товарищи. Андрей Штарев, депутат от линкора «Севастополь», несколько выдвинулся вперед, поднял руку, чтобы завладеть вниманием, произнес:
— Очередная новость. Сегодня утром бывший наш командир Вилькен заявил в кают-компании: «Матросский командующий Максимов долго не продержится, офицеры настроены против него».
— Этого следовало ожидать, — сказал Дыбенко. — Только не учли господа офицеры, что теперь и наше слово имеет силу.
— Еще второго марта на совещании у Непенина флагманы поклялись «бороться как с внешним, так и с внутренним врагом», — вставил Светличный.
— Откуда знаешь? — повернулся к нему Дыбенко.
— Об этом многим известно. Спроси Федю Аверичкина, он служит на «Кречете».
— Да, братцы, все верно, — отозвался Аверичкин. — Непенин говорил на том совещании, что «идет война, ее необходимо довести до конца, а после ее окончания государь снова примет власть в свои руки…».
— Мечтал покойный о возвращении кровавого Романова! — Дыбенко повысил голос. — Вот почему офицеры сегодня неистово аплодировали думскому депутату Родичеву, выступавшему в Совете. Что же, пускай потешатся. Только, господа хорошие, адмирала Максимова мы в обиду не дадим! Это слово моряков!
— Мы его избрали, мы и оберегать его будем, — поддержал Свистулев.
Шли по Гельсингфорсу матросы и открыто обсуждали важные политические события…