…Когда начальство готовилось к пышной встрече Керенского, Дыбенко срочно собрал Центробалт.

— Знаете, зачем едет к нам министр? Чтобы уговаривать матросов воевать до победного конца. Разве этого мы ждем от министра? Никаких пышных встреч! От имени Центробалта предлагаю следующий проект постановления: приказ командующего о параде в честь приезда министра отменить. Министра могут встречать по своему желанию гуляющие на берегу.

Проект единогласно приняли. Решение Центробалта вызвало переполох. На «Виолу» устремились просители: из Гельсингфорсского Совета явились возмущенные Гарин и Котрохов, от офицерских союзов — Ренгартен, Вилькен, Граф, они требовали отменить «позорное постановление». Дыбенко был неумолим: «Все будет так, как решил Центробалт!»

Пришел на «Виолу» и сам командующий — вице-адмирал Максимов. Держится с достоинством, говорит спокойно, просто, не требует, не настаивает, но советует.

— Вроде неудобно: Керенский — министр, надо бы принять.

Дыбенко слушал, не отрывая взгляда. Ему нравился этот человек с голубыми глазами, длинными черными ресницами, чисто выбритым лицом, даже легкая седина на висках украшала. На нем китель, позолоченные пуговицы с выпуклыми якорями резко выделялись. У председателя Центробалта и выборного комфлота установились хорошие отношения.

— Министра, конечно, надо встретить, гражданин адмирал, — сказал Дыбенко. — Парад устраивать не будем, не такая уж важная особа, да и время военное. Встретите его вы, работники штаба, ну и еще кто пожелает. От Центробалта приветствовать министра поручено мне. Будем считать вопрос исчерпанным.

Максимов уже взялся за фуражку, лежавшую на соседнем стуле, но Дыбенко попросил задержаться.

— Нам известно, гражданин адмирал, что к Керенскому вы любви не питаете и он вас не жалует. Будем откровенны: ни в армейских, ни во флотских делах он ни бельмеса не смыслит.

Адмирал постукивал пальцами по столу, не торопился высказать свое мнение.

— Допустим, — начал он. — Но, учтите, министр, в общем-то, лицо административное, конечно, желательно, чтобы он разбирался хотя бы в элементарных вопросах тактики, оперативного искусства, одним словом, имел бы военное образование.

— Керенский только юрист, — продолжил свою мысль председатель Центробалта. — Затеял я этот разговор вот в связи с чем: почему офицеры вашего штаба лебезят перед ним?

— Я бы не утверждал, что они заискивают. Но, — адмирал сделал паузу, — начальник штаба как-то сказал мне: «Лучше уж с Керенским, чем с большевиками». — Адмирал поднялся, надел фуражку, приложил ладонь ребром к носу, проверил — козырек проходил по центру лба.

Встал и Дыбенко.

Скоро кают-компанию заполнили центробалтовцы и большевики — депутаты Гельсингфорсского Совета. Их тоже интересовал приезд Керенского.

— Давайте подумаем, как примем министра на «Виоле», — сказал Дыбенко. — А мы его пригласим обязательно. Объявляю аврал, чтобы кораблик блестел как стеклышко.

— Наша депутатская группа решила предъявить Керенскому свои требования и задать ряд вопросов в письменном виде. Мы кое-что набросали, посмотрите. — Свистулев передал Дыбенко несколько листов.

Стали обсуждать и так увлеклись, что не заметили появившихся Жемчужина и Ильина-Женевского.

— Чем заняты, флотоводцы? — громко спросил Жемчужин.

Дыбенко пояснил.

— Здорово! — воскликнул Ильин-Женевский. — Балтийские матросы пишут письмо министру.

— Как запорожские казаки турецкому султану, — добавил Жемчужин и засмеялся. — Наверное, в таком стиле, что опубликовать в «Волне» неудобно будет. Кто главный сочинитель, не иначе Свистулев?

— Коллективный труд, — ответил Свистулев. — Восемь требований и пять вопросов. — И стал читать:

— «Требуем:

1) уравнения пенсий, пособий и субсидий без различия чинов и сословий;

2) отделения церкви от государства и школы от церкви;

3) поддержки пропаганды социалистических идей;

4) немедленного прекращения травли против социалистических вождей — Ленина и др.;

5) повсеместного образования крестьянских, батрацких и рабочих комитетов;

6) широкой пропаганды идей за мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов;

7) немедленной передачи всех помещичьих, церковных, монастырских, кабинетских и удельных земель в распоряжение крестьянских комитетов, выбранных на демократических началах;

8) немедленной посылки делегатов на французский фронт в русские полки для выяснения причин происходящих там недоразумений».

Вот все требования. Теперь вопросы:

«1) Почему вы подписались под нотой Милюкова от 21 апреля?

2) Какая ведется война в настоящий момент?

3) Верно ли, что вы в начале войны, будучи в Государственной думе, голосовали за войну?

4) Верно ли, что вы предложили упразднить бывших сенаторов с назначением им пенсии по 6000 рублей в год?

5) Верно ли, что Временное правительство отпустило 4 600000 рублей на скачки?»

— Отлично! — воскликнул Борис Жемчужин. — Опубликуем в «Волне».

— Когда Керенский пожалует на «Республику», а придет он туда обязательно, пускай Светличный выступит, зачитает это и вручит министру, — посоветовал Ильин-Женевский.

Все согласились. Разошлись далеко за полночь. Условились завтра за два часа до прихода петроградского поезда снова собраться на «Виоле».

…9 мая к утреннему поезду прибыли депутаты Гельсингфорсского Совета во главе с Котроховым и Гариным, комфлота Максимов со штабными офицерами и председатель Центробалта Дыбенко. На перроне и близ вокзала собралось много «любителей происшествий» и городских зевак.

В сопровождении безусых прапорщиков — первого адъютанта Миллера, офицера для поручений Виннера — и большой свиты военных из вагона важно вышел Керенский, взглянув на перрон, выразил неудовольствие сначала командующему, потом председателю Центробалта — почему нет почетного караула моряков?

— Время военное, нельзя отрывать людей от служебных дел, — ответил Дыбенко.

— Для антиправительственных митингов и манифестаций вам война не служит помехой, — ворчал Керенский.

С вокзала министр поехал в Гельсингфорсский Совет, где соглашательские лидеры приняли его тепло и радушно, особенно липли к нему Котрохов, Гарин. Ни на шаг не отходили от своего патрона адъютанты-телохранители.

После торжественного обеда и отдыха Керенский отправился в штаб флота на «Кречет».

Готовились к приему и на «Виоле». Раздался резкий звонок штабного телефона. Дыбенко взял трубку. Главный комиссар Временного правительства Онипко при командующем Балтфлотом передал приказ Керенского — ровно к четырем часам дня всему Центробалту явиться на «Кречет».

— Помилуйте! Центробалт ведь учреждение. Мы полагаем, что не учреждение ходит к министру, а министр — в учреждение. У нас ряд срочных и существенных вопросов, требующих немедленного разрешения. Доложите министру, что мы просим его зайти к нам, — сказал Дыбенко.

Керенский пришел на «Виолу», правда, заявил, что «у него только полчаса свободного времени, которые он и может уделить».

Неторопливо, важно вступил на нижнюю площадку и был удивлен: на трапе стояли опрятные, подтянутые фалрепные — специально выделенные матросы, а фалрепы — концы троса — обшиты свежим сукном. Дежурный по всем правилам отдал рапорт. Дыбенко представил членов ЦКБФ. А министру твердили, что на «Виоле» беспорядок, анархия и неразбериха, что члены Центробалта распустились, ходят в тельняшках.

Маленький зал «Виолы» не вмещает всех гостей. Многие остаются в коридоре. Чтобы не терять времени, Дыбенко открывает заседание:

— Слово для приветствия предоставляется народному министру Керенскому.

Керенский принял любимую позу «под Наполеона» — правую руку за борт френча, левую за спину, — начал произносить приветственную речь, длинную и бессодержательную.

Центробалтовец Ховрин прервал:

— Мы собрались не для митингования, а чтобы разрешить ряд практических вопросов. Полагаю, что господину министру следовало бы прямо перейти к делу.