А где же делегация Ховрина? Прождав весь день, 5 июля поздно вечером балтийцы наконец попали на заседание ВЦИК, которое вел меньшевик Чхеидзе. С погромной речью выступал «специалист» по флотским делам меньшевик Войтинский. Он утверждал, будто председатель Центробалта Дыбенко ввел в заблуждение матросов, натравливает их на Временное правительство. На трибуну поднялся Ховрин, зачитал резолюции и передал их Чхеидзе. В зале стоял невероятный гвалт, депутаты угрожающе кричали, свистели. Чхеидзе объявил перерыв, пообещав обсудить резолюции балтийцев завтра. Это была заведомая ложь, ибо ужо состоялся сговор эсеро-меньшевистского ВЦИК и Временного правительства о наступлении на большевиков.

При выходе из Таврического дворца юнкера арестовали весь состав первой делегации балтийцев. Ховрин и его товарищи ночь на 6 июля провели в «Крестах»…

Теперь обе делегации Центробалта находились под одной тюремной крышей. Арестованные прибывали и прибывали… Так Временное правительство расправлялось с большевиками.

Июльский кризис ликвидировал в стране двоевластие. Советы превратились в придаток реакционного буржуазного правительства, а его пособниками стали руководившие Советами меньшевики и эсеры. Окончился этап мирного развития революции. На повестке дня встал вопрос о вооруженной борьбе трудящихся за власть.

Большевистская партия вынуждена была уйти в подполье…

7 июля Керенский издал приказ, в котором объявлял моряков-кронштадтцев, экипажи «Республики» и «Петропавловска» «изменниками родины и революции», врагами народа. Всю вину за «беспорядки» в Главной базе министр сваливал на Центробалт и его председателя Дыбенко. Командирам кораблей предписывалось «немедленно изъять из своей среды подозрительных лиц, призывавших к неповиновению Временному правительству и агитировавших против наступления», арестовать их и доставить в Петроград, а командирам «Республики», «Петропавловска» и «Славы» в 24 часа выдать зачинщиков.

В первые июльские дни Керенский подписал сотни приказов, строгих указаний, распоряжений, требовал расправляться с большевиками. Усердствовали и помощник морского министра Дудоров, а также только что назначенный командующим флотом Балтийского моря, новоиспеченный контр-адмирал Развозов, командовавший до этого 2-м дивизионом эсминцев. Выполняя приказания Керенского, они закрыли газеты «Волна», «Голос правды», «Утро правды» и «Киир» («Луч»), арестовали редакторов.

Упрятав в тюрьму флотских большевиков, Керенский распустил Центробалт и назначил новые выборы. По его же приказу Дыбенко заточили в одиночную камеру, сырую, грязную: пять шагов в длину и четыре в ширину; стол — металлическая доска, намертво приделанная к стене, койка, которую днем тюремщик заваливал и вешал на нее огромный замок, умывальник, параша… Свет еле-еле проникал через зарешеченное маленькое оконце под самым потолком.

В бессильной злобе ходил Дыбенко из угла в угол; тело ныло, особенно правое плечо, еще в грузовике юнкер крепко саданул прикладом, пригрозил: «Пристрелю, сволочь, если будешь двигаться». А ведь мог убить.

Дверь камеры отворилась. Пожилой мрачноватый рыжебородый солдат молча поставил миску на железный стол и вышел. Дыбенко забарабанил в окованную железом дверь. Открылся глазок.

— Забери помои! И больше не приноси.

На шестые сутки Дыбенко заболел, его поместили в лазарет, переполненный уголовниками.

Здоровье восстановилось. 18 июля его перевели в камеру по соседству с Антоновым-Овсеенко. Тот первый дал о себе знать. Азбуку перестукивания Владимир Александрович изучал еще в царских тюрьмах, а Дыбенко этой науке обучил Охота.

«Дело Дыбенко» вел известный на Балтике морской следователь Фелицын, человек уже немолодой, с арбузообразной головой, толстым носом, отвислой нижней губой и маленькими, быстро бегающими глазками. Ремесло свое он знал. Еще в 1905 и 1906 годах ему доверили «дела» главных участников кронштадтских восстаний. На этот раз поручили вести дело важного политического преступника — председателя Центробалта.

Допросы Фелицын вел скрупулезно, дотошно. В чем только Павел Дыбенко не обвинялся: и в государственной измене, и в разглашении военных и государственных тайн, в организации мятежа против существующей власти — Временного правительства, шпионаже в пользу Германии, в сопротивлении властям при аресте… Все шло к тому, чтобы суд вынес председателю Центробалта смертный приговор…

Страшась гнева народного, Временное правительство освободило из тюрем большинство членов ЦКБФ и кронштадтцев, арестованных во время демонстрации 4 июля. Дыбенко же держали в «Крестах». Он ждал суда. Кончился июль, 15 августа через открывшийся глазок в железной двери камеры он увидел матросскую бескозырку: это был Василий Марусев с товарищами.

— Здорово, Павел! — прильнув к дверному окошечку, крикнул Василий Марусев. — Ребята с «Республики» и «Петропавловска» прислали тебе харчи и кучу резолюций с кораблей. Революционная Балтика требует немедленно освободить тебя из тюрьмы!

— Как же вас, братишки, пропустили в эту чертову крепость?

Вася показал мандат ВЦИК, сказал, что он теперь вроде начальство, представитель Центрофлота.

Центральный исполнительный комитет военного флота при ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов — Центрофлот — высшая инстанция для центральных комитетов флотов и флотилий — был создан на I Всероссийском съезде Советов (июнь 1917-го) из депутатов-моряков.

— В нашем Центрофлоте, — говорил Василий, — засилье меньшевиков да эсеров, они поддерживают Временное правительство. Мы, большевики — Иван Сладков, Николай Пожаров, Николай Маркин, Владимир Полухин и другие, — ведем борьбу с соглашателями.

Узнал Дыбенко о гельсингфорсских делах. Керенскому пришелся не по праву и второй состав Центробалта — большевиков «просочилось» много. Назначил третьи выборы.

— Теперь Керенский, Вердеревский и Развозов довольны. Только у матросов новый состав ЦКБФ авторитетом не пользуется, с ним они не считаются, — говорил Марусев. — Наш устав отменили, одним словом, от прежнего Центробалта только название да флаг остались. Ничего, Павел, скоро все образуется…

Сообщил Василий и о том, что товарищи надежно укрыли Владимира Ильича Ленина от ищеек Временного правительства.

И еще радостная весть: Коллонтай освободили из Выборгской женской тюрьмы по болезни и под залог. Говорят, деньги внесли писатель Горький и инженер-большевик Красин…

Настроение поднялось: «Действуют друзья».

Вскоре после Марусева побывал у Дыбенко Николай Маркин. И у него мандат ВЦИК.

— Недолго осталось тебе здесь маяться, — произнес он. — Большевистская фракция Центрофлота и депутатское собрание объединения кораблей и частей Гельсингфорсской базы требуют твоего освобождения. Вот послушай: «Он действительно был во время революции председателем ЦКБФ вплоть до его ареста в Петрограде… Выражаем ему сочувствие как невинно пострадавшему за общее дело революции. Мы уверяем граждан России, что тов. Дыбенко страдает за наше дело русской демократии, и считаем своим прямым долгом заявить, что мы всей душой поддержим его как материально, а также политически…» Здорово!

Рассказал Николай Маркин о контрреволюционном корниловском мятеже.

— Генерал Корнилов решил установить в стране военную диктатуру, — говорил Маркин. — Не вышло!

— Вот как?! — воскликнул Дыбенко.

— Революционные части Петроградского гарнизона, моряки Балтфлота и красногвардейцы дали по зубам мятежникам.

Поведал Николай и о том, что экипажи «Республики» и «Петропавловска» не сошли с революционного пути, твердо стоят на большевистских позициях и кронштадтцы.

— Ты, Павел, очень нужен в Главной базе…

4 сентября Дыбенко освободили под залог, он дал расписку о невыезде из Петрограда. Черные железные ворота распахнулись. Его встречала почти в полном составе большевистская фракция Центрофлота.

— Что намерен делать, Павел? — спросил Сладков..