— Не скажу, что моряки приняли меня с распростертыми объятиями, — вставил Павлов.

— И все же он стал командиром морского отряда, который занял важную позицию в районе Адмиралтейства, — продолжал Антонов-Овсеенко. — Мы с Подвойским поручили ему и матросу с «Амура» Долгову проникнуть к Зимнему, связаться с Григорием Исааковичем Чудновским[6], передать ультиматум гарнизону дворца, чтобы они прекратили сопротивление. Наш ультиматум отвергли. Тогда и ударила «Аврора» холостыми. Начался штурм. Вскоре мы арестовали министров Временного правительства… Прапорщик Павлов пришелся по душе морякам, они стали называть его «товарищ мичман». Надеюсь, Павел Ефимович, узаконишь это звание приказом?

— Будет Павлов мичманом, — одобрительно произнес Дыбенко.

Антонов-Овсеенко отбыл на свой участок. Ушел с ним и Еремеев.

Артиллерийский обстрел прекратился, вскоре показались всадники: с гиканьем и свистом мчались они, обнажив сабли, и казалось, никакая сила не остановит эту лавину, вот-вот ворвутся в окопы.

«Выдержать, только бы выдержать, не дрогнуть». Павел Дыбенко до боли сжимал рукоятку нагана…

Прямой наводкой ударили флотские трехдюймовки. Застрочили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы…

— Врешь, не пройдешь! Получайте, казаки, подарок от красной Балтики! А вот еще! — Это кричал лежавший поблизости матрос-пулеметик, поливая длинными очередями наседавших всадников.

Вырвавшаяся вперед лошадь на полном скаку упала, на нее наскочили другие. Образовалась свалка. Кони неистово заржали. Дрогнули казаки. Строй нарушился, лавина повернула обратно. Дыбенко вместе с матросами выскочил из окопа, крикнул: «За мной, Балтика!»

Краснов наблюдал за паническим бегством своих конников.

«Это конец!» — произнес он. Позднее битый генерал в своих воспоминаниях запишет: «Матросы… перешли в наступление. С большим искусством они стали накапливаться на обоих флангах; не только Большое Кузьмино было занято ими, но они выходили на Варшавскую железную дорогу, на царскую ветку и приближались к станции Царского Села, выходя мне в тыл… Видно, как под выстрелами, едва не в упор, падают люди. Командир сотни убит. И сотня, кто верхом, кто соскочив с лошади, побежала назад. Освободившиеся от всадников лошади, задрав хвосты, метались вдоль фронта и падали, сраженные пулями матросов…»

Ободренные боевыми успехами, моряки, увлекая за собой красногвардейцев, решительно шли вперед. Вот уже и Царское Село. Казаки беспорядочно отступают… Дыбенко с группой матросов направился к Царскосельской радиостанции, ему хотелось как можно скорее оповестить Петроград и Балтийский флот об одержанной первой победе. Продиктовал радисту: «31 октября, 17 час. 21 минута. Царскосельская радиостанция. Центробалт. Призываю всех товарищей к спокойствию. Час поражения врагов революции близок. Они отступили от Царского Села и преследуются нами. Доблестью товарищей матросов все восхищаются, и стоящие на позициях шлют привет всему Балтийскому флоту. Нарком Дыбенко». Расписался на бланке, сказал радисту:

— Немедленно передайте в Петроград, Гельсингфорс и Кронштадт…

Через некоторое время пришла ответная радиограмма Военно-морского революционного комитета:

«В Петрограде все спокойно. Ждем последних известий о ликвидации керенщины. Матросы завоевали всероссийскую славу революционных львов.

Морской революционный комитет».

Дыбенко приказал размножить радиограмму.

Наступление красных продолжалось. Сильно побитые и перепуганные казаки прислали парламентеров, предложили перемирие, говорят, что прибыли без ведома Керенского и Краснова. «Отказываться не следует», — высказал свои соображения Дыбенко Сиверсу, Павлову и Вальдену. Они колеблются, рекомендуют поднажать, заставить казаков капитулировать. Дыбенко принимает решение выехать на переговоры вместе с матросом Трушиным.

Темная холодная ночь. Дует порывистый ветер. Под колесами машин шуршат жухлые листья, потрескивают мелкие сучки.

Парламентеров трое — офицер и два казака. Дыбенко сел с шофером, Трушин устроился позади.

Слышно, как позвякивает шашка у пожилого рыжеусого казака, никак не может ее удобно пристроить рядом с собой. Казаки заявили, что они против гражданской войны.

— Мозги нам замутили рассказами о жестокости и зверствах большевиков, — говорит один.

— Побывали мы в Царском после занятия его большевиками, убедились, что здесь не шпионы немецкие, а матросы, солдаты и рабочие, — отзывается другой.

Парламентеры просят Дыбенко выступить на митинге перед казаками, разъяснить им, что такое Советская власть, какая участь ждет казаков.

Машина останавливается перед парадным входом в гатчинский дворец. Едва ступили на землю, появился офицер. Это дежурный. Предлагает сдать оружие. Дыбенко отказывается. Офицер настаивает, угрожает арестовать. Казаки встают между дежурным и Дыбенко.

— Пусть большевики сами расскажут нам обо всем. Мы хотим знать, что делается в Петрограде.

Тут же предложили следовать в казармы.

Почувствовав себя уже смелее, Дыбенко спрашивает:

— Керенский здесь?

— Да.

— Я требую, чтобы немедленно был приставлен к нему надлежащий караул. В случае его побега вы отвечаете.

Дыбенко и Трушин в сопровождении казаков-парламентеров вошли в казарму. Казаки — одни спят на нарах, другие кучками сидят, курят. То тут, то там видны офицеры, юнкера.

Взобравшись на нары, Дыбенко говорит о систематическом предательстве Временного правительства начиная с первых дней Февральской революции и до последнего дня, когда Керенский вместе с русской и иностранной буржуазией пытался сдать немцам Петроград, чтобы задушить революцию; что Временное правительство так же, как и царское, не стремится добиться мира и прекратить братоубийственную бойню, спасти от разорения страну и передать землю крестьянам, а продолжает начатую царем войну, гонит на фронт новые и новые десятки и сотни тысяч молодых солдат, не обеспечивая их вооружением, обмундированием, продовольствием; что наступившая зима грозит катастрофой на фронте.

— И наоборот, Советская власть ставит перед собой задачу — немедленно добиться справедливого мира для всех, прекращения войны, передачи земли крестьянам, установления контроля над производством, отмены смертной казни на фронте. — Дыбенко перевел дыхание. — Советским правительством, избранным на Всероссийском съезде Советов, и самим съездом Советов по всем этим вопросам изданы декреты. Предательское Временное правительство низложено. Весь гарнизон Петрограда, Балтийский флот, рабочие и солдаты поддерживают новое Советское правительство. Попытка Керенского захватить власть бессмысленна и обречена на неудачу. Его поход вызывает лишь лишние жертвы со стороны казаков. Керенский снова пытается вас, казаков, превратить в жандармов и тем самым возбудить против вас всеобщую народную ненависть и преследование…

Вдруг раздаются злобные выкрики офицеров и юнкеров:

— Станичники, не верьте им! Это предатели и изменники России!

Дыбенко смотрит на дверь — ее запрудили казаки. Рядом Трушин, ощетинившийся, готовый ринуться с пистолетом. «Нет, братишка, это оружие не поможет. Попробуем действовать словами».

— Не немецкие шпионы взяли власть в свои руки, а рабочие, крестьяне, солдаты и матросы, такие же, как и вы, труженики-казаки. Флот первый доказал преданность революции и готовность к защите страны в моонзундских боях, где в борьбе с немцами он дрался до последней капли крови; он же первый выступил и на защиту Советской власти.

Офицеры и юнкера шумят, требуют расправиться с «предателями». А из толпы слышны уже совсем иные, хотя и негромкие, но выкрики:

— Правильно! Матросы — наши братья, мы с ними пойдем.

«Действует наше „оружие“, братишка Трушин! Действует!» Дыбенко устал, еле на ногах держится, а все говорит, говорит… Ночь кончается. К 8 часам утра удается убедить казаков прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского. Казаки ставят условие — согласовать с казачьим комитетом.