Стоя возле бильярдного стола, Фей задумчиво проводила пальцами по его краю. Электрический свет от лампы над столом поблескивал на ее гладких волосах и подчеркивал матовую бледность кожи. У западной стены стояла еще одна – неосвещенная – пинбольная машина. Не глядя в ту сторону, Фей снова повернулась к Гэррету.

– Конечно, я хотела получить наследство, – продолжала она. – Но меня пугала публичная процедура перемены фамилии. И конечно, пресса! Репортеры всегда говорят, что у них наилучшие намерения, но они становятся абсолютно безжалостными, когда чуют сенсацию. Я боялась, что они свяжут Фей Саттон, которая хочет изменить фамилию, с Фей Саттон из Дипдин-Хаус в Барнстоу, которую полиция надеялась – и все еще надеется – арестовать за убийство.

– Но ведь ты никого не убивала. Полиция не может повредить тебе, если у них нет никаких доказательств.

– Кого заботят доказательства? Достаточно подозрений, чтобы искалечить человеку жизнь.

Фей подошла к нему. Гэррет коснулся ее протянутой руки, и девушка вернулась к столу.

– Очевидно, я тревожилась напрасно. Либо наследство было слишком маленьким, чтобы привлечь внимание прессы, либо они просто проморгали это событие. Не было ни репортеров, ни камер, ни вспышек. В мае я поехала за границу и встретила тебя. Эти десять дней были самыми счастливыми в моей жизни.

Но даже рядом с тобой в Париже я не забывала о случившемся. Перед отъездом Дейдри устроила меня секретарем к мистеру Баркли – я должна была приступить к работе после возвращения…

– Этому нужно положить конец, Фей! Ты пережила трудное время, но теперь все кончено, и мы можем об этом забыть.

– Не кончено и никогда не будет кончено! Что случилось здесь этим вечером, Гэррет?

– Хотел бы я знать правду.

– Но что именно произошло? Как я говорила, я шла по аллее позади доктора Фелла и мистера Эллиота. Они беседовали о призраках, проходящих сквозь стену. Я проскользнула в дом через заднюю дверь и направилась в библиотеку сообщить мистеру Баркли, что привезла нужные ему книги и оставила их на столе в главном холле. Я могла бы поклясться, что он ничего обо мне не знает. Из газет на глаза ему попадаются только „Тайме“, „Дейли телеграф“ и, может быть, саутгемптонская „Эхо“, но даже в них он редко заглядывает. Но как только я открыла дверь…

– Он ничего о тебе не знает! Дейдри ведь сказала тебе, что его слова никакого отношения к тебе не имели.

– Дейдри сказала еще кое-что. Я выбежала из библиотеки, наверняка являя собой ужасное зрелище. Дейдри бросилась за мной. Перед тем как я спряталась здесь, она что-то выпалила о хождении сквозь стену и холостых патронах. Дорогой, ты должен мне все рассказать! – Внезапно Фей напряглась и указала рукой в сторону западной стены. – Что это, Гэррет? Что это за звуки?

Гэррет тоже уставился на западную стену.

– Дейдри сказала, что там находится музыкальная комната. Это проигрыватель тети Эсси. Когда все вышли из библиотеки, доктор Фортескью направился в музыкальную комнату.

– Доктор Фортескью? Значит, мы сейчас слышим…

– Мы сейчас слышим, Фей, попурри из Гилберта и Салливана на долгоиграющей пластинке. Оно началось минуту или две назад с „Корабля „Пинафор“, а сейчас перешло к „Микадо“. Аппаратура там мощная, и доктор включил звук в полную силу, так что вся комната сотрясается. Но двери закрыты, а стены достаточно плотные, поэтому слова, которые произносят певцы, едва можно разобрать.

– Ладно, Гилберт и Салливан нам не повредят. Но ты не собираешься рассказать мне, что произошло сегодня вечером?

– Не думаю, что тебе этот рассказ пойдет на пользу.

– Я, так или иначе, все узнаю рано или поздно. И предпочитаю услышать это от тебя, а не от кого-либо другого. Пожалуйста, Гэррет, не будь таким жестоким! Расскажи мне!

От духоты у Гэррета першило в горле. Он подошел к одному из южных окон и открыл его. В комнату сразу повеяло свежим воздухом; послышался шорох прибоя о гальку. История, которую ему предстояло поведать, была вовсе не из приятных. Он изложил ее как можно более кратко, начав с их прибытия в Брокенхерст и лишь слегка коснувшись эпизода, в котором было упомянуто имя Фей. Однако рассказ занял немало времени – даже музыка в соседней комнате успела дойти до громогласной кульминации, сопровождаемой звоном тарелок.

Фей внимательно слушала, иногда приближаясь к Гэррету и тут же отходя снова.

– Скажи, Гэррет, что в этой истории удивило тебя больше всего?

– Если верить рассказу Пеннингтона о визитере с револьвером – а я, несмотря ни на что, ему верю…

– Тогда что?

– Ну, если кто-то изображал призрака и выстрелил холостым патроном, то я не понимаю, что он намеревался сделать? Когда берешь револьвер, не вынимая патронов, чтобы проверить их, то оружие с холостыми патронами выглядит точно так же, как с настоящими пулями.

– Ну и что?

– Пытался ли „призрак“ всего лишь предупредить или напугать свою жертву, зная, что револьвер заряжен холостыми патронами, или же он действительно намеревался выстрелить Пеннингтону в сердце? Каков смысл этих холостых патронов и кто зарядил ими револьвер? Если это не был сам мистер Баркли…

– Это не он, – решительно прервала его Фей. – Это единственное, что я могу утверждать. Дейдри купила холостые патроны и зарядила ими оружие.

– Дейдри?

– Разумеется. Мистер Баркли некоторое время пребывал в таком состоянии, что она боялась, как бы он не покончил с собой. Дейдри не хватило духу украсть револьвер и выбросить его, как поступила бы я на ее месте. Она не говорила мне этого, но я ее хорошо знаю. Если бы револьвер просто исчез, мистер Баркли мог бы прибегнуть к газовой духовке, яду или еще бог знает к чему. Поэтому она заменила боевые патроны холостыми.

– Если подумать… – Гэррет немного помедлил. – Дейдри говорила, что приняла меры предосторожности, чтобы ее муж не мог застрелиться или еще что-нибудь с собой сделать. Она не сказала, что это за меры. Это было непосредственно перед тем, как мы услышали выстрел и подумали, что все кончено.

Фей подошла к окну и встала перед ним. Он снова почувствовал тонкий аромат ее духов.

– Слушай, Гэррет! Трагедии не произошло, но она могла и еще может произойти. Я спросила, что тебя особенно удивило в этой истории, и ты ответил мне так, как ответил бы персонаж детективного романа. Но я имела в виду не это. Ты не глуп и должен был это заметить.

– Что именно?

– Год назад, – отозвалась Фей, проведя рукой по отвороту его пиджака, – я прибыла сюда, как секретарь человека, несколько похожего на мистера Мейхью. Еще один состоятельный отшельник, любящий размышлять о собственных неприятностях! Еще один дом в сельской местности, полный раздоров даже в большей степени, чем Дипдин-Хаус! Неужели тебя не удивило, что история повторяется?

– Только в одном аспекте. У тебя было что-нибудь с Пеннингтоном Баркли?

– Нет – тысячу раз нет! Даже если бы он мне нравился – а это не так, его, помимо самого себя, интересует только Дейдри. И, по-моему, он ипохондрик – я не верю, что у него в самом деле что-то не так с сердцем.

– Значит, он не просил тебя выйти за него замуж?

– Конечно нет! Если бы он проявлял ко мне подобный интерес, я бы убежала из этого дома, как если бы за мной гнался сам сэр Хорас Уайлдфер! Очевидно, ты слышал грязные намеки этой ужасной женщины…

– Ты имеешь в виду тетю Эсси?

– Разумеется, я имею в виду мисс Баркли! Меня интересовало, какие выводы ты сделал насчет нее из того, что я тебе сказала… вернее – не сказала в поезде. У нее только один талант: она может так ловко имитировать почерк другого человека, что он сам бы не поверил, будто это писал кто-то другой. Может быть, мисс Баркли в действительности абсолютно безобидна и вмешивается во все, только чтобы привлечь к себе внимание. Но бог с ней! Она ничего собой не представляет, в отличие от мистера Баркли. Что ты о нем думаешь?