Кларенс распушил свои поразительно длинные усы и добавил:
– И вообще, от стыда еще никто не умирал.
– Сэр, – попыталась возразить Мэри. Он поднял руки.
– Тема закрыта. Как идет подготовка к Рождеству?
– Отлично, сэр, – ответила Мэри без энтузиазма. – Кстати, Киллим – она местный стеклодув – хочет закупить у нас некоторые красители для своих поделок. Я посылаю с Ником Мински письма в химические компании, которые могли бы поставить необходимые реактивы.
– Хорошее дело. Любой предмет торговли, который поможет привязать празов к галактической экономике, будет находкой. Вы заслуживаете похвалы.
Похвалы в его голосе Мэри не почувствовала, но все же ответила:
– Спасибо, сэр.
– И не оставляйте своего начинания – эта ваша идея празднования Рождества поднимет дух всего дипкорпуса.
Иными словами, ей разрешали уйти. Мэри попрощалась и в унынии отправилась в свой кабинет.
«Они не люди, – бормотала она себе под нос. – Инопланетяне. И от стыда еще никто не умирал...»
Мэри захлопнула дверь кабинета и вслух прорычала:
– Но Чорниэн не может работать, а его детишки не могут играть с друзьями, а его жена Чейлам не может пойти на рынок. Наверное, они голодают?
– Они не будут голодать, – раздался твердый голос. Мэри подскочила.
– Это всего лишь я, – сказал Ник Мински. – Как раз вовремя. – Он удобно расположился на стуле. – Я понаблюдал за поведением соседей. Друзья – в их числе твой приятель Тейтеп – приносят еду семье Чорниэна.
Ник был главой группы этнологов, изучающих празов. Слава Богу, в основе его решений лежали живые наблюдения. Он откинулся на спинку так, что стул балансировал на задних ножках, и сказал:
– Из твоего бормотания я понял: Кларенс не хочет посылать формальный протест.
Мэри кивнула. Стул с лязгом вернулся в нормальное положение, заставив Мэри вздрогнуть.
– Вот дерьмо! – выругался он. Мэри печально улыбнулась.
– Я ведь остаюсь без тебя, Ник. А дипломатам нельзя пользоваться такой точной терминологией.
– Через год я вернусь и привезу тебе фейерверки для следующего Рождества... – Он ухмыльнулся.
– Мы ведь говорили об этом, Ник. Фейерверки в традиции твоей семьи, но не моей. Все, что хлопает и вспыхивает, ужасно раздражает меня, даже в Рождество.
– ...А пока что, – продолжал он невозмутимо, – подумай насчет моего предложения. Ты узнала о Тейтепе и его народе больше, чем половина ребят из моего персонала; с академическим дипломом или без я могу втащить тебя в этнологическую группу. У нас нехватка людей. Я бы предпочел не уходить в отпуск, но...
– Не все зависит от тебя. Ник рассмеялся.
– По-моему, они боятся, что все мы станем аборигенами, если не будем проводить дома год из пяти. – Внезапно он приосанился и ухмыльнулся. – А как бы я выглядел в иглах, а?
– Колючим, – весело сказала Мэри.
В дверь постучали. Мэри открыла дверь – на пороге стоял Тейтеп, его иглы щетинились от холода.
– Привет, Тейтеп, я вас ждала. Идите делиться, – пригласила Мэри. Ник убрал ноги со стола и приветствовал Тейтепа на безупречном местном языке. Праз любезно ответил и сообщил:
– Мэри делится со мной Рождеством.
– Но ведь еще не время... – удивился Ник.
– Понятно, – согласилась Мэри, подошла к столу и достала пакет в обертке. – Тейтеп, Ник – мой очень хороший друг. Обычно мы обмениваемся подарками в Рождество, но поскольку в этот день моего друга здесь не будет, я хочу отдать подарок прямо сейчас. Веселого Рождества, Ник. Немного рано, но все же...
– Вы спрятали свой дар в бумагу, – заметил Тейтеп. – Это тоже традиционно?
– Но не обязательно, – пояснил Ник. Косясь на Мэри и улыбаясь, он потряс пакетом около уха. – И особое удовольствие – попытаться угадать, что в бумаге. – Он потряс еще и вслушался. – Не-а, ни малейшего представления...
Он положил сверток на колени, а Тейтеп от удивления щелкнул хвостом.
– Но почему вы не откроете это?
– В моей семье принято разворачивать подарки только в день Рождества, пусть они лежат под елкой хоть три недели.
Тейтеп вскарабкался на табурет, что позволило ему рассматривать пакет под более удобным углом.
– Ну, нет! – воскликнула Мэри. – Ты это серьезно, Ник? Не собираешься открывать до Рождества?
Ник снова расхохотался.
– Да нет, это шутка. Тейтеп, в моей семье есть традиция ждать, но также есть традиция найти рациональное оправдание тому, чтобы открыть подарок, едва он попал в руки. Мэри хочет увидеть мою реакцию: я думаю, это достойная причина. – Его длинные пальцы нашли край бумаги и начали ее отгибать. – Кроме того, наши почтенные планеты не могут договориться о дате Рождества... На одной планете оно должно состояться сегодня, верно?
– Отличная рациональная причина, – сказала Мэри с улыбкой облегчения. – Верно!
– Верно, – повторил и Тейтеп, не сводя глаз с пакета. Он опасно подался вперед на своем насесте, чтобы видеть, как Ник снимает обертку.
– На эту мысль меня навел Чайковский, – сказала Мэри. – Хотя щелкунчик у Чайковского получился не особенно традиционным. А этот – как надо; посмотри поближе.
Ник поднял к лицу ярко раскрашенную фигурку усача, одетую в зеленый жилет и полосатое серебряное трико. Четыре металлических кольца брякнули на резном поясе, и Ник расхохотался во всю глотку. Мэри, едва скрывая улыбку, подала ему местный аналог грецкого ореха. Ник прервал смех ровно настолько, чтобы выговорить:
– З-значит, это настоящий, честный, действующий щелкунчик?
– Ну конечно! В моей семье их делали многие годы. – Она показала жестом, как надо поступить. – Пусть поработает!
Ник всунул орех между торчащими вперед челюстями и после секундного колебания закрыл глаза и нажал. Орех с громким звуком треснул, а Ник снова захохотал.
– Поделитесь шуткой, – сказал Тейтеп.
– Охотно, – ответила Мэри. – Это отличный образец рождественского щелкунчика; такие фигурки вырезают похожими на начальников – особенно тех, которых никто не любит. Это способ обратить внимание на мошенничество, глупость, чванство. Годами щелкунчики насмехались над всеми, от принцев до полицейских... – Мэри махнула изящной рукой в сторону фигурки, которую сама и вырезала. – Ну, его-то вы наверняка узнали.