– и Ника. Иначе он угодит в самую гущу событий. Последняя почта ушла два месяца назад, и Ник ничего не знает о том, что ситуация... – она слегка нахмурилась, потом нашла точное выражение: – Что ситуация радикально изменилась.

Кларенс снова свирепо посмотрел на Мэри и распорядился:

– Это входит в ваши обязанности. Привезите припасы и Ника. Мэри, которая уже была готова вызваться добровольцем, подавила в себе желание сказать: «Ох, спасибо!» – и ограничилась казенным:

– Слушаюсь, сэр.

Мэри всерьез беспокоилась о ни в чем не повинных приезжих, которые с легкостью могли наколоться – в буквальном смысле слова – на толпу празов. Когда аборигены сражаются, они пускают в ход зубы и иголки. У Мэри не было ни малейшего желания попасть под удар хвоста с острыми неостриженными иглами.

Она с запозданием поняла смысл стрижки, которую Халемтат применял как наказание. Удар по морде усеченными иглами в сто раз менее эффективен, чем иглами полноценными.

Мэри по радио связалась с кораблем и сообщила экипажу: никому не следует выходить наружу до прибытия машины.

К импровизированной посадочной площадке она прибыла в рекордный срок. Ник помахал ей из люка и шагнул наружу.

«Ну что за парень, – подумала она. – Я же просила подождать, а ему все нипочем».

– Нам надо быстро загрузиться, Ник, – скороговоркой сказала Мэри, едва они успели обняться. – Я тебе все расскажу, пока будем работать.

Когда работа (и рассказ) была закончена, Ник внимательно рассмотрел Мэри и заметил:

– Значит, Кларенс удерживает всех этнологов на территории посольства? – Он с притворной грустью покачал головой и причмокнул.

– Вижу, что не обучил свою команду правильной реакции на указания начальства. – Он улыбнулся Мэри. – Значит, посольство советует мне держаться подальше от улиц, верно?

– Верно, – кивнула Мэри.

– И прекрасно. Ты выполнила свою задачу—я получил предписание. А теперь хочу взглянуть на эту революцию в развитии.

– Он скрестил руки на груди и умолк.

Ник был прав. Кларенс мог издавать предписания, но не более того. У него не было абсолютно никакой власти, чтобы не пускать этнологов на улицы. И Мэри хотела видеть революцию не меньше, чем Ник.

Они поехали в обратном направлении. Ник приник к стеклу и осматривал улицы, весело напевая себе под нос.

– Эй, Ник, а если Кларенс нас вызовет?..

– Тогда и будем беспокоиться.

Она притормозила грузовик у въезда на дворцовую площадь и повернулась к Нику – спросить, хорошо ли ему видно. Но он уже выбрался из машины и пробирался в толпе празов.

– Эй! – крикнула она, спрыгнула на землю и побежала вдогонку. – Ник!

Он подождал, пока она не схватила его за руку, и сказал:

– Я должен быть здесь, Мэри. Это моя работа.

– А моя работа – заботиться, чтобы тебя не ранили...

– Тогда веди меня.

– Эгей, Мэри! – услышала она голос Чорниэна из толпы. – Сюда! Отсюда хорошо видно!

Мысленно благодаря своего друга за приглашение, она осторожно двинулась в нужном направлении. Несколько игольчатых празов подвинулись, давая им дорогу. Лучше уж быть в окружении стриженых.

– С возвращением, Ник, – сказал Чорниэн. Они с Чейлам расступились, создавая безопасное пространство для людей. – Вы как раз вовремя.

– То-то я и гляжу. Что происходит?

– Халемтат только что остриг сына Пилли за игру со щелкунчиком-Халемтатом. Ему не нравятся щелкунчики-Халемтаты.

Стоявший рядом праз с целыми иглами добавил:

– Халемтату много чего не нравится. Я думаю, что хороший принц должен хотя бы раза два в году потрещать иголками.

Мэри взглянула на Ника, он ухмыльнулся и объяснил:

– Примерный перевод такой: горожанин думает, что настоящему принцу полагается иметь чувство юмора, хотя бы минимальное.

– Потрещи иглами, Халемтат! – прокричали в толпе. – Посмотрим, как тебе это удастся!

– Верно! – послышался другой голос, и Мэри поняла, что кричит Чорниэн. – Потрещи иглами, великий принц щелкунчиков!

Вокруг них, со всех сторон, словно шум дождя по крыше, раздавался треск иголок. Мэри огляделась – по толпе катился смех, приводя иглы каждого праза в вибрирующее движение. Даже великий визирь коротко хохотнул, но быстро опомнился. Воротник его тревожно вздыбился.

Халемтат сохранял величественную неподвижность.

Чорниэн достал из сумки щелкунчика и орех. Сунул орех в ухмыляющуюся пасть куклы, нажал – щелчок прозвучал, словно взрыв. Откуда-то справа отозвался другой щелчок. Третий. Иголки затрещали с новой силой.

Гвардеец Халемтата подскочил к Чорниэну и вырвал щелкунчика из его рук. Потом оглянулся на Халемтата и крикнул:

– Он уже острижен. Что я должен делать?

– Принеси куклу мне, – приказал Халемтат.

Мэри с запозданием узнала ухмылку на деревянном лице игрушки. Гвардеец подал щелкунчика великому визирю – без сомнения, он тоже узнал этот оскал.

– Чьи это зубы постарались? – требовательно спросил Халемтат. Неостриженный праз пробрался сквозь толпу, гордо уселся на задние лапы и ответил:

– Мои! – И обратился к великому визирю, слегка потрескивая иглами, что означало едва сдерживаемый смех: – Что думаешь о моей работе, Кортен? Удивляешься? У тебя крепкие челюсти.

По толпе снова прокатился треск.

Халемтат уселся по-собачьи. Все его иглы стояли дыбом. Мэри прежде не видела, чтобы праз так ощетинивался.

– Молчать! – проревел Халемтат.

Толпа, удивленная то ли криком, то ли вздыбленной щетиной своего правителя, притихла. Чорниэн придвинулся к Мэри и Нику, чтобы держать их под защитой своего усеянного бусами воротника.

– Это Тейтеп, – тихо сказал Ник.

– Я знаю. – Незаметно для себя она вцепилась в руку приятеля. Тейтеп... Он невозмутимо сидел на задних лапах – единственный не ощетинившийся праз. С таким же спокойствием он мог находиться в кабинете Мэри, обсуждая разные сорта дерева.

У Халемтата от ярости тряслась каждая игла. Он повернулся к гвардейцам и приказал:

– Остричь Тейтепа. Хашей.

– Нет! – воскликнула Мэри и кинулась вперед. Поняв, что кричала на земном языке, она открыла рот, чтобы повторить протест на местном. Однако Ник схватил ее и закрыл рот ладонью.