– Чего тебе? – высокомерно ответил он. – Если ты думаешь, что если я однажды снизошел до разговора с тобой, то теперь буду отрываться от дел по каждому поводу, то ты сильно ошибаешься!

– Простите, уважаемый нарцисс, но у меня очень важный вопрос, – вежливо сказал Одуванчик. – А я знаю, какой вы великий ученый, и только вы можете мне ответить!

– Что же, я действительно величайший ученый-нарцисс на этой поляне! – спокойно, но с явным удовольствием согласился нарцисс. – Так и быть, спрашивай!

– Кто такой Ветер? – спросил Одуванчик и замер, с волнением ожидая ответа.

– Хм, есть довольно много теорий о том, что собой представляет Ветер, – начал нарцисс. – Одна из версий, которая мне близка, но с которой я не могу полностью согласиться, такова: Ветра не существует. Потому что его никто никогда не видел. Ветер выдуман для того, чтобы объяснить некоторые явления, которые происходят на нашей поляне, и которые сложно или невозможно объяснить научно, без привлечения некой абстрактной силы…

– А по вашему мнению, кто такой Ветер? – спросил Одуванчик. Он не слишком понимал рассуждения ученого нарцисса. Тем более что сам Одуванчик нисколько не сомневался в существовании Ветра. Ведь вчера они разговаривали друг с другом! И Одуванчику было странно слышать о мнении каких-то нарциссов, утверждавших, что Ветра не существует только потому, что они его не видели. «Я тоже не видел, – подумал цветок. – И что? Зато я его чувствовал!»

– Во-первых, не «кто такой», а «что такое»! – поправил нарцисс собеседника. – Ветер – это сила, которая, как я предполагаю, невидимо пронизывает всё вокруг! Иногда он проявляется, и тогда происходят очень странные вещи. Но мы, нарциссы, не любим, когда Ветер появляется на нашей поляне! Лучше бы его совсем не было!

– Почему? – удивленно спросил Одуванчик.

– Во-первых, когда он дует, то разгоняет всех насекомых, и мы не слышим их жужжания, – начал нарцисс. – Во-вторых…

– Значит, Ветер – это не насекомое? – взволнованно спросил Одуванчик.

– Конечно, нет! Что за глупость? – возмутился ученый нарцисс. Он не любил, когда его перебивали. – Как может быть насекомым нечто невидимое, непонятное и, вполне возможно, несуществующее?

– Но ведь он тоже летает… – робко возразил Одуванчик. Его не оставляла слабая надежда на то, что Ветер – это какое-то необычное насекомое, которое можно будет любить, как это принято у цветов.

– Нет, Ветер – это не насекомое! – уверенно сказал нарцисс. – Если Ветер и существует, то он – это могущественная непонятная сила, причем чуждая нам, нарциссам!

– Чуждая? Почему?

– Потому что ты не дослушиваешь и постоянно меня перебиваешь! – раздраженно сказал нарцисс. – Ветер – это наш враг. Иногда он так дует, что обрывает наши прекрасные лепестки, уносит трутней, которые нас любят, а иногда прижимает нас к земле, гордясь своей силой. Но самое страшное… – нарцисс перешел на шепот, – говорят, иногда он вырывает нас из земли и уносит прочь. Это называется смертью…

– Спасибо вам за ответ! – сказал Одуванчик, а про себя подумал: «Наверное, он говорит о ком-то другом, а не о моем Ветре. Мой Ветер совсем не такой. Он нежный, ласковый. И он сказал, что я ему нравлюсь…»

– Привет, Одуванчик! – Ветер появился неожиданно, словно в ответ на мысли цветка. – Я вдруг вспомнил о тебе и решил заглянуть на вашу полянку.

– А я все время думаю о нашей первой встрече, – признался Одуванчик. – А ты совсем-совсем не насекомое?

– Нет, – ответил Ветер.

– Жалко! – вздохнул Одуванчик. – А то бы я тебя любил!

– Тебе нужны насекомые? – удивился Ветер. – Хочешь, я принесу тебе десяток? Или даже всех!

Одуванчик задумался, а потом отрицательно закачал головкой:

– Нет, зачем? Пускай они кружатся над своими нарциссами. Ведь они любят их, а не меня…

Ветер пожал невидимыми плечами и стал тихонько дуть вокруг Одуванчика.

– Мне никогда не было так хорошо, как с тобой, – признался Одуванчик. – Когда ты рядом, кажется, что я вовсе и не зря родился на этой поляне.

– Ты мне тоже нравишься! – ответил Ветер. – Хочешь, я завтра снова прилечу?

– Да! – радостно закивал Одуванчик. – Я буду ждать тебя…

На следующий день, как только взошло солнце, Одуванчик раскрыл цветок и огляделся.

– Ветер, ты где? – спросил он.

Но Ветра еще не было, и Одуванчик стал ждать. Он не мог ни о чем думать, кроме Ветра. Он не мог ни о чем мечтать…

Одуванчик стоял среди нарциссов и улыбался солнцу, думая, как Ветер скоро снова прилетит и будет ласково дуть рядом.

Нарциссы смотрели на счастливого Одуванчика и раздраженно переговаривались.

– Нет, вы только посмотрите на этого чужака! Вместо того, чтобы плакать, сокрушаясь о своем уродстве, он радуется чему-то! Все-таки хорошо быть полным дураком!

– Да, просто тошнит смотреть на его уродливую счастливую рожу!

– Он улыбается, словно на свете нет никого прекрасней!

– Это сколько же гордости и самомнения надо иметь!

– Да нет, он просто идиот!

– Надо бы проучить этого чужака, чтобы не портил счастливой физиономией нашу поляну!

Сами нарциссы улыбались редко, разве что в насмешку над кем-то или слыша о несчастьях других. А в жизни случалось всякое. Бывало, любимый трутень улетал к другому цветку и уже ему жужжал о любви. Бывало, облетали лепестки, а другие сморщивались и становились некрасивыми… Очень много разнообразных неприятностей было в жизни нарциссов, и от этих неприятностей совсем не хотелось улыбаться.

– Надо проучить его! – единодушно решили нарциссы. Они задумали вволю посмеяться над глупым Одуванчиком, для чего подговорили самого толстого и знаменитого трутня поляны «влюбиться» в уродливый цветок…

– Что же, я не против такого развлечения! – важно ответил трутень. – Передо мной еще не устоял ни один нарцисс, так что не пройдет и минуты, как этот ваш Одуванчик будет без ума от меня!

Трутень почистил прозрачные, переливающиеся всеми цветами радуги крылышки, и поднялся в воздух…

Одуванчик думал о Ветре, который где-то задержался. «Вчера он в это время уже был рядом, – с тревогой думал Одуванчик. – Лишь бы ничего не случилось…» Минута сменялась минутой, и ожидание становилось все напряженней. Одуванчик ждал Ветер каждой своей прожилкой, каждым листочком и каждой тычинкой. Он весь превратился в ожидание.