«Человек и его окрестности» — моя последняя вещь. Каждому писателю его последняя книга кажется лучшей. Это и понятно. Иначе бы он ее не писал. Извиваясь на диалектической спирали, он думает, что наконец дотянулся до самой сочной грозди винограда и сумел всю ее целиком выдавить на рукопись. Разумеется, собственное опьянение не играет никакой роли и только время покажет, насколько удачна книга.

Глава о Ленине, по-видимому, формообразующая для всей книги. Всё, что случается в остальных главах вплоть до признаков полураспада нашего государства, естественное следствие победы ленинской мысли.

Я знал безумца, занимавшегося Лениным всю жизнь и порой выдававшего себя за него. Это помогло мне вступить в довольно утомительный диалог с Лениным и написать эту главу.

В последний раз я ее переписал перед самым путчем. Я был еще в постели, когда жена сообщила мне о случившемся. Я отнюдь не вскочил. Первой моей мыслью было — кончено, теперь ее никто не напечатает. Придется опять, как в случае с «Сандро», публиковать ее за границей, если теперь это будет не слишком опасно.

Продолжая оставаться в постели, однако прислушиваясь к дверям, я подумал, что больших арестов не будет, но, вероятно, будет большой голод.

Продолжая оставаться в постели, я не мог не вспомнить и не удивиться, что мой безумец, возомнивший себя Лениным, несколько раз в течение нашей последней беседы говорил о том, что готовится переворот, и прозрачно намекал на свою аналогичную семнадцатому году роль.

Тут зазвонил телефон и я вынужден был встать. Дело происходило на даче. Мне из моей городской квартиры звонил племянник, проездом оказавшийся в Москве. Он сказал, что только что заходил в дом один человек и спрашивал меня. По описанию этого человека я сразу понял, о ком идет речь. Гениально совпало. Он был наиболее подозреваемым из моих светских знакомцев. Что им было надо — непонятно. Сам он сгинул с тех пор навсегда.

Поэтому вернемся к моему герою. Судя по организации провалившегося переворота, можно подумать, что он его действительно возглавлял. Грубые военные ошибки, замеченные даже мной, я не буду перечислять из соображений, о которых читатель сам может догадаться. Тем более что он тоже куда-то сгинул. Я имею в виду моего героя, а не читателя, конечно. Хотя в наше время всё может быть.

Возможно, он в глубоком подполье и готовит новый переворот. Будем надеяться, что столь же «удачный». Однако бдительность терять нельзя, и редакции стоит поспешить с изданием книги.

Но если всё обернется совсем плохо, пользуясь давним знакомством с главным героем моей книги, я постараюсь защитить себя и редакцию. Я уверю его, что безумцем он назван исключи-тельно из цензурных соображений, а ленинские мысли я нигде не исказил. Почему-то сперва напечатал «исказишь». Оговорка в духе Фрейда, да еще рифмуется с моим именем. Что бы это значило? Нет, он мне поверит. Это точно.

Фазиль Искандер

Юмор — последняя реальность оптимизма. Так воспользуемся этой (чуть не сказал «печальной») реальностью.

Говорили, что в городе появился Ленин. Говорили, что он ездит на велосипеде и проповеду-ет не слишком открыто, но и не слишком таясь грядущий в недалеком будущем переворот. Говорили, что чаще всего он это делает на «Амре», верхнем ярусе ресторана под открытым небом, где многие люди, местные и приезжие, едят мороженое, пьют кофе, а иногда и чего-нибудь покрепче.

Сразу оговорюсь, что речь идет о морском ресторане «Амра», расположенном на старинной пристани в городе Мухусе. Если кто-нибудь имеет на примете какой-нибудь другой ресторан «Амра» в каком-нибудь другом городе, может быть в чем-то и созвучном моему Мухусу, пусть остерегается писать протесты. Мол, у нас на «Амре» подают не так, мол, у нашего кофевара совсем не такой нос, мол, автор всё выдумал и архитектура не та. Так вот еще раз предупреж-даю: речь идет о моей «Амре» в моем Мухусе. Там всё так, как описываю я, и нос у кофевара именно такой, каким его опишу я, если вообще опишу.

Так вот. Говорили, что в городе появился Ленин. Разумеется, речь шла о свихнувшемся человеке, который иногда выдает себя за Ленина, хотя иногда и не выдает. Говорили, что, когда он не выдает себя за Ленина, он выдает себя за величайшего знатока его жизни и может ответить на любой вопрос, касающийся ее.

Хотя он родился в Мухусе и его бедная мать до сих пор жива, он всю свою сознательную жизнь проработал в Москве. Он преподавал марксизм в одном из московских вузов и долгие годы писал книгу, где восстановил жизнь Ленина иногда не только по дням, но и по часам.

Он много раз делал отчаянные попытки издать ее. Сперва при Хрущеве, потом при Брежне-ве. Но властям ни при Хрущеве, ни при Брежневе столь густое жизнеописание Ленина не было нужно. И тут в конце концов, как теперь говорят, у него крыша поехала.

Как это ни странно, почти всё, что люди о нем говорили, впоследствии оказалось правдой. Но кто знает тайны человеческой психики? Неизвестно, когда именно крыша поехала: тогда, когда его упорный тридцатилетний труд отвергли все редакции, или тогда, когда он засел за этот труд?

А может, собственное имя подтолкнуло его засесть за этот труд?

Дело в том, что, к несчастью, звали его Степан Тимофеевич, как и знаменитого волжского разбойника Степана Разина, возведенного нашими историками в ранг бунтаря-революционера.

Впрочем, еще задолго до большевиков народ его сделал своим кумиром, сочиняя о нем легенды и песни. Нет народа, который не воспевал бы своих разбойников, но каждый народ делал это по-своему.

В знаменитой песне о Степане Разине воспевается как благородный подвиг то, что он швырнул за борт свою прекрасную персиянку. Почему? Потому что услышал позади ропот: «Нас на бабу променял»? Дело, конечно, не в том, что он променял на бабу своих головорезов, а в том, что у него прекрасная персиянка, а у них ее нет. Несправедливо.

Наш человек готов пойти на самое страшное преступление, если ему будет обещано равен-ство перед разбоем. Он понимает и принимает братство и равенство перед разбоем. Но он не понимает и не принимает братства в равенстве перед законом. Такого закона у него никогда не было, и то, что выдавало себя за такой закон, всегда было обманом. Тоска по равенству уходит в летучее равенство разбоя.

Разбой превращается в момент истины. Мечта о равенстве перед разбоем настолько его очаровывает, что он не только не думает о жалости к жертве, он заранее уверен в ее вине хотя бы потому, что она для него бездуховна, как скот, и, следовательно, резать ее можно, как скот.

Равенство перед разбоем не означает, что нажива у всех будет одинаковая. У каждого равные возможности перед разбоем, а дальше признается, что многое зависит от личной лихости, хитрости, беспощадности, везения.

Разбой, как это ни парадоксально, утоляет тоску по справедливому вознаграждению предприимчивости. Там, где нет в мирной жизни естественного вознаграждения за предприим-чивость, то есть буржуазного права, там эта тоска утоляется через разбой и в момент разбоя.

Степан Разин как самый мощный предводитель своей шайки овладел прекрасной полонян-кой. И это было справедливо, никто не посмел с ним тягаться. Но вот он таскается с ней по Волге. Почти женился. Чужеет. Выражаясь современным языком, он готов обуржуазиться. Он получает проценты наслаждения с капитала персиянки.

Но Степан Разин как идеальный народный герой вовремя угадывает грозную мощь недово-льства своих сотоварищей. Он, а не они нарушили условия игры. Если бы вместо прекрасной персиянки рядом с ним был бочонок золота, он высыпал бы его своим товарищам и всё уладилось бы. Но персидскую княжну так разделить невозможно. Что же делать?