У нас беда. На очередной волне расплескало кипяток на камбузе. Кок Фридрих Риддер сильно обварил руки. Он кричал так, что слышали даже в самой корме. Сейчас сидит с забинтованными клешнями, насупленный, вместо него стряпает моторист Хоффманн.
Кроме этого, у нас что-то никак не получается заставить нормально работать коротковолновую антенну на вновь натянутом талрепами сетеотводе. Связь то есть, то нет. Однако я сумел отправить очередное донесение «из квадрата AL 2453». Это совсем близко к тому роковому месту, где наша лодка перестанет существовать. Всё сижу и думаю — а что, если U-47 Гюнтера Прина «пропала» точно так же, как и мы?
15/IX-1944
В довершение к трудностям с антенной у нас неисправности обеих коротковолновых радиостанций. Ковыряемся вместе со вторым радистом и инженер-механиком — оказалось, он здорово соображает не только в дизелях и электромоторах. Дымим паяльником; запах жжёной канифоли хоть немного глушит вонь пота, мочи, колбасы и плесени, густо замешанную на смраде одеколона — мы ведь умываемся забортной водой, а одеколоном смываем морскую соль. На постоянную сырость уже давно никто не обращает внимания, от неё никуда не денешься, мы пропитаны ею насквозь.
Герхард сказал, что, по словам капитана, мы следуем к точке рандеву, где пополним запасы от «дойной коровы». Кроме этого, у них специально для нас будет какой-то важный груз. Оказывается, это спланировано заранее, ещё когда мы плавали с Кноке и знать не знали ни о каком фон Рёйдлихе.
А мы уже «в квадрате AL 2737»… скоро «пойдём на дно». Кто сможет понять, насколько же мне тоскливо?! Но не следует раскисать, ни к чему это, надо брать себя в руки…
Интересная штука — океан. Вроде, погода одна и та же, но при каждом выходе на мостик он выглядит совершенно по-разному, точнее — не выглядит, а воспринимается. Когда тихо, он что-то шепчет себе под нос, а ещё я знаю, как он умеет ругаться и злиться. Кроме того, эти закаты сумасшедшей красоты... да на суше такую глубину красок не увидеть нипочём.
Змей накрыл меня с дневником! Он неожиданно просунул голову, глянул мне через плечо и коротко спросил: «Путевые заметочки?». Я похолодел от ужаса, выронил карандаш и ответил: «Так точно, герр капитан...», добавив в оправдание, что это особая стенограмма, мой личный шифр, который без меня не прочитает никто. Слабый аргумент, но, вопреки ожиданиям, Змей не отнял тетрадь и не пригрозил расстрелом — а ведь он должен был поступить именно так. Наоборот, капитан сказал с улыбкой:
— Ну, пишите, пишите. Главное, чтоб я тоже туда попал. После войны напечатаете мемуары, станете знаменитым. И я вместе с вами. Только пишите всё честно. Однако я вас умоляю, герр функмайстер-обер-гефрайтер, не забывайте также и про радиожурнал. Иначе мы серьёзно поссоримся, и вас придётся протянуть под килём.
Затем он спросил, когда же, наконец, будет нормальная связь. Иначе рандеву с «дойной коровой» может сорваться — мы просто не найдём друг друга в океане, тем более что опаздываем, как выяснилось, почти на сутки. Я ответил, что в СВ-диапазоне всё нормально, и мы услышим друг друга. Перед этим Вилли принял две радиограммы по СДВ, касающиеся действий других подводных лодок, но расшифровать их полностью не удалось из-за несусветных помех — в середине текста получается какая-то белиберда. Капитан махнул рукой и расписался в журнале, не вникая в обрывки текста.
А чуть позже Герхард объяснил мне, что значит «протянуть под килём». М-да... однако, капитан всегда прав, и в данном случае тоже.
16/IX-1944
08.50. Средние волны, радиограмма с двумя ключами. «Золотому льву»: ожидаем в назначенной точке рандеву в течение двух суток, просим подтвердить время прибытия. Подпись: U-474. Приём уверенный — кажется, мы с ребятами и Дривером победили упрямую рацию. Дал квитанцию «корове», причём Змей и велел подписаться «Золотым львом» и лично проследил, как Герхард её зашифровал. Второй радист Касс отстучал радиограмму на лодку-заправщик. Несмотря на то, что мы только что зарядили батарею и погрузились, капитан приказал всплыть и дать обоим дизелям самый полный вперёд.
Герхард сообщил, что до места встречи с «дойной коровой» осталось сто десять миль.
— Фогель будет внимательно смотреть, чтобы не передавали никаких писем или записок, — добавил он.
Жара. Дизеля постоянно перегреваются, идём попеременно то на левом, то на правом. Все ходят в трусах и майках с синими имперскими орлами, рассуждая о том, какое пиво лучше. Оставшаяся колбаса тухнет прямо на глазах. Вся еда пропитана прогорклым запахом соляра и плесени. Несусветная вонь, несмотря на полную вентиляцию в надводном положении — все три люка настежь.
На надводных кораблях почти всегда есть кошки или собаки. На подводных лодках — нет. Теперь я знаю почему. Надо быть конченым садистом, чтобы держать домашних животных в таких мерзких условиях. Люди — совсем другое дело. А у нас даже крысы перед выходом в море на берег бегут. Интересно, откуда они знают?
Герхард и артиллерист Кёлер намалевали на рубке золотую рыбку с хвостом-шлейфом, точнее, по одной рыбке с каждой стороны. Улыбка у рыбки получилась ехидная — словом, то, что надо. А обитатели носового торпедного, наши «законодатели мод и хозяева вод», немедленно принялись резать из жести маленьких рыбок и цеплять их на пилотки. Пустые консервные банки вмиг стали дефицитом.
Свободные от вахт режутся в шахматы. Ставки весьма высоки: проигравший стоит вахту за победителя. Однако мало кто спешит воспользоваться выигрышем, почти все идут на свою вахту сами.
Идём в надводном положении, и на палубу выпрыгивает множество летучих рыб. Не скажу, что они особо вкусные (хотя многие пищат от восторга), но всё равно разнообразят рацион. Кроме того, два закадычных приятеля, знаменитые на весь Киль своими береговыми похождениями — «Ангелочек» Бруно Вахтмайстер и Ганс Клепель по прозвищу Едкий натр (потому что обожает язвить по любому поводу) — поймали большущую рыбу и сами удивились, когда с трудом вытащили её на палубу. Герхард объяснил, что это тунец, и даже прочитал целую лекцию по ихтиологии. Будем лакомиться на ужин, огромной рыбины хватит на всю команду, и ещё останется. Вопреки установленному в Кригсмарине порядку, капитан распорядился ежедневно выдавать команде вино, по полстакана на человека, и это весьма подняло настроение экипажа. На какое-то время я даже позабыл о том, что идёт война.
Я буду писать о море. Не сейчас, а потом, после войны. Пойду плавать радистом на какое-нибудь судно, это непременно будет парусник. И стану описывать всё, что увижу в океане. Мне кажется, он живой и имеет разум. Он дышит. А иногда сердится на нас, обижается за то, что мы ныряем в него и вспарываем своим корпусом его поверхность. Я обязательно буду писать про море, про моряков. Когда кончится война. Когда не надо будет врать в эфире про погоду в квадрате AL 2964.
SIX
Уже на верхней палубе, когда мы отдали с носа второй якорь, поставив корвет «на гусёк», Мэг повернулась ко мне и ласково прошептала:
— Дурашка ты. Да я ж тебе просто завидую. У тебя с детства была мечта — побывать на острове Сокровищ с настоящими пиратами. Радуйся, мечта сбылась!
Хм… Ну, допустим. Я спросил:
— А твоя?
— Моя? — Мэг пожала плечами. — Моя — нет ещё.
Три океана прошла, в четвёртый заходила аж до семьдесят восьмого градуса, а всё кокетничает... Мне вдруг стало интересно:
— А какая она у тебя?
Мэг легонько щёлкнула меня пальцем по носу:
— Не скажу. Потом.
Ох, женщины, женщины...
Ладно. Ну, здравствуй, мой остров Сокровищ… мечта детства и юности! Если это действительно ты.
Пираты? Мы предположили, что других пиратов на острове, кроме нас, не было. «Весёлый Роджер» уже колыхался под левой краспицей. Точнее, это был не классический киношный череп с костями или со скрещёнными клинками. Наш пиратский флаг изображал бутылку (видимо, рома) и песочные часы. Ну, и череп посередине, само собой. Белое на чёрном. Песочные часы — старый символ флибустьеров, напоминающий всем, кто его видит, о скоротечности и весьма относительной ценности человеческой жизни. А бутылка — это, уж простите, сэр, моя отсебятина. Толкование флага гласило (да и сейчас гласит, флаг-то, вон он, свёрнутый лежит; если здесь и сейчас его поднять, то просто не поймут) — так вот, оно такое: «The Time flies by as Ye’re having Rum». Девиз, может быть, и спорный, но, во-первых, лично меня вполне устраивающий — это же всего лишь ирония! — а во-вторых, когда-то действительно был примерно такой девиз, только я не помню, какой капитан под ним плавал. Чёрная Борода, Робер Сюркуф, Инглэнд или Кавендиш — какая разница? Без рома в море непросто. Пусть там вякают с суши что угодно, сэр — а моряки всегда будут пить ром. Или что-то другое. О вкусах не спорят. Крепкий глоток, как и крепкое словцо, в океане здорово помогает. На парусниках уж во всяком случае, да если в хороший шторм...