- Схватил первый и радуется...

- Ты бы и хватал, если прыткий.

- Капитан сказал вдвоем, значит, все вдвоем...

- Слушай, Маленький! - закричал тогда Чубчик. - Тебе нарядов мало? Еще хочешь? Будет!..

Нарядов Маленькому хватало. Промолчал. И пошел вслед за Чубчиком вдоль широкой поселковой улицы.

В первой избе никого. Замок висит, изгородь колючей проволокой опутана.

Во второй, наоборот, - народу слишком много. Как муравьи: бегают, бегают...

Из третьей - баба с ухватом: "Пошли отседова!"

- Несознательная, - вздохнул Чубчик и поправил мичманку.

Зато в четвертой избе порядок. На крыльце хозяин. Глаза голубые, борода светлая, шея медная. Вроде бы видал его Маленький где-то. Знакомое лицо... Рядом хозяйка. Молодая, длинные сережки звенят в ушах. Укладывают в ящики лук.

Ящики длинные, чисто-белые, из свежей пахучей доски.

А луку такого Маленький сроду не видал. Перья долгие, толстые, щедро зеленые. Хозяин берет двумя руками луковый куст, бережно кладет в одну сторону ряд, в другую...

- Здравствуйте, - говорит Чубчик. - Вот это лук!

Хозяин смеется, показывает крепкие зубы, кивает Маленькому:

- Здорово, малый...

Да ведь это тот самый рыбак, что помогал ночью узлы развязывать!

- Луковая трава что надо. В Старгород повезем, на праздник...

- На, попробуй! - Хозяйка протягивает Чубчику пучок перьев. - Хлеба дать?

- Не, мы так...

Чубчик отделил перьев Маленькому, а тот уже издали вдыхал луковый аромат и уже слюну сглотнул. Откусил с хрупом - полный рот соку... Хорошо!

- Давай купим, - шепнул Чубчику. А Чубчик: "Чш-ш..." И громко:

- Спасибо за угощение!

Стали уходить, завернули за угол, Чубчик и говорит:

- Заходи направо, там грядка...

Маленький головой замотал. Да что он, Чубчик, с ума сошел? У кого воровать? Этот бородатый все равно что свой! Нет, так нельзя...

- Чего стоишь?

- Не буду я...

- Не будешь? Трубу стырил, а лук стесняешься? Дурак! Лук - это и воровством не считается, все равно что яблоки! А за трубу знаешь что будет?.. Притянут!

Маленький задохнулся. Вот как если бы он бежал во весь дух и знал, что дорога впереди свободная, а на ней вдруг, внезапно выросла стена.

- Точно, притянут! - Чубчик сложил пальцы крест-накрест. - Что, думаешь, нет? Это же государственное имущество! Они все на учете, трубы эти, по особому списку, понял! А список в Москве лежит, в сейфе...

Чубчик глаза сощурил, губы вытянул - пугает. Маленький, конечно, не дурак, чтобы всему верить, но одно он соображает: "За лук дадут по шее пару раз, и все. А за трубу - мало не будет. Собрание устроят - раз. Отца с матерью вызовут - два. Объясняться заставят - три..."

- Ну, давай-давай, по-быстрому... - торопит Чубчик.

Маленький вырвал у Чубчика мешок.

...Красиво лук стоит. Перья высокие, острые. Только мешок разинул, схватился за перо - сзади цап! Рванулся - не тут-то было. Рядом Чубчик кричит: "Ай, больно!" А хозяйка: "Ворюга несчастная, вот тебе, вот! Кирилл, сажай маричманов в сарай, я за ихним начальником побегу!"

Пинок - Маленький летит в распахнутую дверь носом в сено. Чубчик вслед за ним, туда же. Гремит засов, щелкает замок. Чубчик вскакивает, бегает по сараю, щупает стенку, глядит в просвет между досками. "Эх, попались!.." "Ну, все, - думает Маленький безразлично, - теперь уж точно отправит домой капитан".

В безоконном сарае сумрачно, свет попадает скудно, через дырявую крышу. Что-то в противоположном углу шумно вздохнуло, зашевелилось, коротко мекнуло... А потом забилось в угол, грохоча пустой посудиной.

На улице послышались крики, громкие, резкие. Топот, неразборчивые причитанья, дробный поскок... Ближе, ближе. А потом - сильный удар в стену сарая - один, другой! Треск тонкой доски, сноп света с улицы, и вместе с ним и столбом золотой пыли в прореху ввинчивается - господи, да что же это? - рогатое, глаза сверкают, ноздри раздуты, борода трясется, седая, грязная...

- А-а!.. - Маленький закрыл глаза руками, а когда отнял руки, страшное видение исчезло. Чубчик протискивался в пролом, доски трещали и скрипели. Чубчик повторял: "Бежим, бежим скорей!"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Григорий Иваныч. Рассказ сержанта Осадчего Семена

Они бежали и видели, как зловеще пустеет улица. Хлопали двери в избах, перекликались голоса: "Венька! Домой, шалапут! Григорий Иваныч заберет!..". "Пелагея, вилы припаси, не дай бог, Григорий Иваныч сунется!..". "Дедушка, Григорья Иваныча не видал?.." - "Побег куда-то..."

Около сельпо толпа. Окружили милиционера, крик стоит - толку не разобрать. Одно слышно: "Григорий Иваныч!.. Григорий Иваныч..."

Маленький видит: дело для них теперь безопасное, что-то случилось в поселке поважней пучка зеленого лука. Решил послушать, что говорят. Видит, к милиционеру пробился давешний хозяин, голубоглазый, дергает за пуговицу и кричит:

- Семен, а Семен! Он у меня в сарае доску выломал! Я думал, мальчишки, гляжу - Григорий Иваныч! Я его колом вдоль спины, он бежать...

Маленький и Чубчик переглянулись: Григорий Иваныч?..

Милиционер снимает фуражку, вытирает пот с высокого в залысинах, лба.

- Сейчас, граждане, сейчас... Ты, Кирилл, - говорит он бородатому, бери людей, улицу прочеши... А ты, Кузьма, рощу... Здравствуйте, вовремя подошли...

Маленький обернулся и увидел капитана. Милиционер протягивал ему через головы рыбаков длинную руку.

- Сержант Осадчий Семен, блюститель порядка, - щеголевато отрекомендовался он. - А вы, значит, в походе? Хорошее дело, ин-тэ-рэс-ное... - Он так и сказал - "ин-тэ-рэс-ное" - по слогам, в нос и тоже щеголевато. Как шпорами звякнул. - Ребят постарше не дадите мне в помощь? Хулигана ловим, - он подмигнул, - козла, между прочим...

Теперь пришло время описать сержанта Осадчего Семена, потому что внешность у него была примечательная. Он имел продолговатое румяное лицо, полные, очень красные губы, длинный, но в меру лица нос; карие глаза, а впереди них - модные толстые очки, единственные на весь Рыбачий, а может быть, и на все побережье от Усть-Вереи до Старгорода. Над верхней губой его помещались черные, прямые, как стрелочки, усы.

Осадчий Семен смотрел, как голубь, - сбоку, без поворота головы, и от этого имел значительный, несколько загадочный вид, и вся его подтянутая фигура, вся ухватка и манера, казалось, говорили: "Я про тебя, дорогой, все знаю. И глядеть мне на тебя скучно. Так что, будь добренек, включайся в беседу".