Много трудностей представляет для переводчика воспроизведение национальной формы киргизского фольклорного эпоса «Манас», потому что, помимо предредифных рифм, почти каждая строка начинается одним и тем же звуком:

Семеро ханов за ним
Сегодня, как братья, идут,
Смело на поганых за ним,
Сыпля проклятья, идут;
Сыновья свекрови твоей,
Связанные печатью, идут.

Или:

Теперь на Большой Беджин посмотри ты, Манас!
Темницы там в землю врыты, Манас!
Те стены железом обиты, Манас!
Тюмени войск стоят у ворот,
Туда пришедший погибель найдет.
Там народ, как дракон, живуч:
Тысяча ляжет, на смену – пять.[123]

Никак невозможно сказать, чтобы это был перевод обрусительный. Напротив, главная его тенденция – верное воспроизведение стилевых особенностей иноязычного подлинника.

Даже это щегольство многократностью начального звука, свойственное ориентальной поэтике, воспроизведено здесь пунктуальнейшим образом. И хотя русский синтаксис перевода вполне безупречен, самое движение стиха придает этому синтаксису своеобразный характер: даже в том, как расположены в каждой фразе слова, даже в игре аллитераций и внутренних рифм сказывается стремление донести до советских читателей – как некую великую ценность – национальный стиль киргизской эпопеи. Бессмертная казахская эпопея «Козы-Корпеш и Баян-Слу» передана Верой Потаповой на русский язык во всем блеске своей узорчатой звукописи.

Справедливо сказано в первых строках:

Преданий древних золотой узор
Плетет акын, как мастер ткет ковер[124].

Простейший образец этого «золотого узора» – четверостишие, оснащенное тремя концевыми рифмами: ааба:

– Послушай, Карабай, – кричит гонец, –
– Благая весть – отрада для сердец.
– В степи найти мне надо Сарыбая.
– Он – первенца желанного отец!
(449)

Более сложный звуковой узор: три редифные рифмы и одна концевая:

Он говорит: – Глупцы, невежды вы!
Еще питаете надежды вы?
Пред вами – Сарыбай, смеживший вежды!
Взгляните на его одежды вы.
(453)

Еще более сложный узор: та же конструкция, но с дополнением средних созвучий (в первой половине строфы):

С руки украдкой сокол улетел.
За куропаткой сокол улетел
Пришел, плешивый, с хитрою повадкой.
Загадкой испытать меня хотел.
(455)

В подлиннике на четыре строки – шесть внешних и внутренних рифм. Вера Потапова считает себя обязанной строить каждое четверостишие так, чтобы в нем было такое же количество рифм. Казалось бы, эта задача сверх человеческих сил, особенно если принять во внимание, что таких четверостиший не два и не три, а сотни. Всюду то же упоение музыкой слов, те же переклички концевых и внутренних созвучий:

Теперь тебе поверил я, мой свет!
Иди к своей невесте, – молвил дед, –
Ни горестей, ни бед не знай, не ведай,
Живи с любимой вместе до ста лет.
(497)

Всюду – преодоление громаднейших трудностей, вызванное страстным желанием воссоздать замечательный памятник народной казахской поэзии во всем великолепии его форм. Даже тогда, когда в подлиннике встречается текст, требующий от переводчика девяти рифм – не меньше! – Вера Потапова не отступает и перед этой задачей и оснащает свой перевод девятью рифмами.

Когда уехал Сареке,
Зари блистал багрец.
Едва ли ханом Балталы
Другой бы стал пришлец!
Являл он разума пример
И чести образец.
Владел он золотой казной,
Отарами овец.
Но долголетья не судил
Правителю творец!
Пускай растет Козы-Корпеш
Отважным, как отец.
Сама народом управляй,
Покуда мал птенец,
Со многими держи совет,
Как Сарыбай, мудрец.
Тогда опору ты найдешь
Среди людских сердец.
(456)

Другая поэма, входящая в эту книгу, «Алпамыс-батыр», дана в переводе Ю. Новиковой и А. Тарковского, которые так же верны национальным канонам казахского подлинника. Ритмика «Алпамыса» изменчива: строка из шести слогов сменяется в иных случаях трехсложной строкой. Переводчики воспроизвели в переводе и эту особенность оригинального текста:

Алпамыс покинул ее,
Ускакал…
И острый кинжал
У нее в руке
Задрожал,
Ищет смерти она в тоске[125].

Но вот разностопность сменяется правильным чередованием одинакового количества стоп. Переводчики считают долгом чести воспроизвести в переводе и этот ритмический рисунок:

Он страну
Пустил ко дну.
Он давно
Проел казну.
Как налог,
Берет он скот.
Изнемог
Простой народ[126].

При переводе кабардинского эпоса переводчики встретились с такими же трудностями и проявили такую же сильную волю к творческому преодолению их. Знатоки народных кабардинских сказаний и песен, объединенных под общим названием «Нарты», определяют эти трудности так:

«Музыкальное богатство кабардинского стиха составляют внутренние созвучия. Последние слоги предыдущей строки повторяются начальными слогами последующей, затем в середине третьей строки и снова возникают в пятой или шестой строках. Звучность стиха усиливают анафоры – то есть повторения сходных слов, звуков, синтаксических построений в начале строк»[127].

Переводчики старались передать возможно точнее эти особенности кабардинского стиха. Вот типичный отрывок из «Сказания о Нарте Сосруко» в переводе замечательного мастера Семена Липкина:

Шли на Хасе Нартов речи
О геройской сече грозной,
О путях непроходимых,
О конях неутомимых,
О набегах знаменитых,
О джигитах непоборных,
Об убитых великанах,
О туманах в высях горных,
О свирепых ураганах
В океанах беспредельных,
О смертельных метких стрелах,
О могучих, смелых людях,
Что за подвиг величавый
Песню славы заслужили.
вернуться

123

«Манас», киргизский народный эпос в переводе Семена Липкина, Льва Пеньковского, Марка Тарловского. М., 1946, с. 160.

вернуться

124

«Козы-Корпеш и Баян-Слу». Перевела Вера Потапова. – В кн : Казахский эпос. Алма-Ата, 1958, с. 441. В дальнейшем страницы этой книги указаны после каждой цитаты в скобках.

вернуться

125

«Алпамыс-батыр». Перевели Ю. Новикова, А. Тарковский. – В кн.: Казахский эпос. Алма-Ата, 1958, с. 301.

вернуться

126

Там же, с. 307.

вернуться

127

«Эпос кабардинского народа», статья Кабардинского научно-исследовательского института. – В кн.: Нарты. М., 1951, с. 17.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: