– Я… постараюсь, – сказал Шаста.

– Бедный ты, бедный, – гораздо ласковей сказал конь, – все забываю, что ты – детеныш. Ну, ничего, со мной научишься! Пока эти двое спорят, будем ждать, а заснут – тронемся в путь. Мой хозяин едет на Север, в Ташбаан, ко двору Тисрока…

– Почему ты не прибавил «да живет он вечно»? – испугался Шаста.

– А зачем? – спросил конь. – Я свободный гражданин Нарнии. Мне не пристало говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю, что он умрет, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, ты – с Севера. Мы с тобой не будем говорить на их языке! Ну, давай обсуждать наши планы. Я уже сказал, что мой человек едет на Север, в Ташбаан.

– Значит, нам надо ехать к Югу?

– Не думаю, – сказал конь. – Если бы я был нем и глуп, как здешние лошади, я побежал бы домой, в свое стойло. Дворец наш – на Юге, в двух днях пути. Там он и будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь к Северу. Скорее всего, он решит, что меня украли.

– Ура! – закричал Шаста. – На Север! Я всегда хотел его увидеть.

– Конечно, – сказал конь, – ведь ты оттуда. Я уверен, что ты хорошего северного рода. Только не кричи. Скоро они заснут.

– Я лучше посмотрю, – сказал Шаста.

– Хорошо, – сказал конь. – Только поосторожней.

Было совсем темно и очень тихо, одни лишь волны плескались о берег, но этого Шаста не замечал, он слышал их день и ночь, всю жизнь. Свет в хижине погасили. Он прислушался, ничего не услышал, подошел к единственному окошку и различил секунды через две знакомый храп. Ему стало смешно: подумать только, если все пойдет как надо, он больше никогда этих звуков не услышит! Стараясь не дышать, он немножко устыдился, но радость была сильнее стыда. Тихо пошел он по траве к стойлу, где был ослик – он знал где лежит ключ, отпер дверь, отыскал седло и уздечку: их спрятали туда на ночь. Потом поцеловал ослика в нос и прошептал: «Прости, что мы тебя не берем».

– Пришел, наконец! – сказал конь, когда он вернулся. – Я уже гадал, что с тобой случилось.

– Я доставал твои вещи из стойла, – ответил Шаста. – Ты не скажешь, как их приладить?

Потом, довольно долго, он их прилаживал, стараясь ничем не звякнуть. «Тут потуже, – говорил конь. – Нет, вот здесь. Подтяни еще». Напоследок он сказал:

– Вот смотри, это поводья, но ты их не трогай. Приспособь их посвободней к луке седла, чтобы я двигал головой, как хотел. И главное, не трогай.

– Зачем же они тогда? – спросил Шаста.

– Чтобы меня направлять, – отвечал конь. – Но сейчас выбирать дорогу буду я, и тебе их трогать ни к чему. А еще – не вцепляйся мне в гриву.

– За что же мне держаться? – снова спросил Шаста.

– Сжимай покрепче колени, – сказал конь. – Тогда и научишься хорошо ездить. Сжимай мне коленями бока сколько хочешь, а сам сиди прямо и локти не растопыривай. Что ты там делаешь со шпорами?

– Надеваю, конечно, – сказал Шаста. – Уж это я знаю.

– Сними их и положи в переметную суму. Продадим в Ташбаане. Снял? Ну, садись в седло.

– Ох, какой ты высокий! – с трудом выговорил Шаста после первой неудачной попытки.

– Я конь, что поделаешь, – сказал конь. – А ты на меня лезешь, как на стог сена. Вот, так получше! Теперь распрямись и помни насчет коленей. Смешно, честное слово! На мне скакали в бой великие воины, и дожил я до такого мешка! Что ж, поехали, – и он засмеялся, но не сердито.

Конь превзошел себя, так он был осторожен. Сперва он пошел на Юг, старательно оставляя следы на глине, и начал переходить вброд речку, текущую в море, но на самой ее середине повернул и пошел против течения. Потом он вышел на каменистый берег – там следов не оставишь – и долго двигался шагом, пока хижина, стойло, дерево – словом все, что знал Шаста – не растворилось в серой мгле июльской ночи. Тогда Шаста понял, что они уже на вершине холма, отделявшего от него мир. Он не мог толком разобрать, что впереди – как будто и впрямь весь мир, очень большой, пустой, бесконечный.

– Ах, – обрадовался конь, – самое место для галопа!

– Ой, не надо! – сказал Шаста. – Я еще не могу… пожалуйста, конь! Да, как тебя зовут?

– И-йо-го-го-и-га-га-га-а!..

– Мне не выговорить, – сказал Шаста. – Можно я буду звать тебя Итого?

– Что ж, зови, если иначе не можешь, – согласился конь.

– А тебя как называть?

– Шаста.

– Да… Вот это и впрямь не выговоришь. А насчет галопа ты не бойся, он легче рыси, не надо подниматься-опускаться. Сожми меня коленями (это называется шенкеля) и смотри прямо между ушей. Только не гляди вниз! Если покажется, что падаешь, сожми сильнее, выпрями спину. Готов? Ну, во имя Нарнии!..

Солнце стояло высоко, когда Шаста проснулся, ибо что-то теплое и влажное прикоснулось к его щеке. Открыв глаза, он увидел длинную конскую морду, вспомнил вчерашние события и сел, и громко застонал.

– Ой, – еле выговорил он, – все у меня болит. Все как есть. Еле двигаюсь.

– Здравствуй, маленький друг, – сказал конь. – Ты не бойся, это не от ушибов, ты и упал-то раз десять, все на траву. Даже приятно… Правда, один раз ты отлетел далеко, но угодил в куст. Словом, это не ушибы, так всегда бывает поначалу. Я уже позавтракал. Завтракай и ты.

– Какой там завтрак! – сказал Шаста. – Говорю же, я двинуться не могу.

Но конь не отставал; он трогал несчастного и копытом, и мордой, пока тот не поднялся на ноги, а поднявшись, – не огляделся. Оттуда, где они ночевали, спускался пологий склон, весь в белых цветочках. Далеко внизу лежало море – так далеко, что едва доносился плеск волн. Шаста никогда не смотрел на него сверху, и не представлял, какое оно большое и разноцветное. Берег уходил направо и налево, белая пена кипела у скал, день был ясный, солнце сверкало. Особенно поразил Шасту здешний воздух. Он долго не мог понять, чего же не хватает, пока не догадался, что нету главного – запаха рыбы. (Ведь там – и в хижине, и у сетей – рыбой пахло всегда, сколько он себя помнил.) Это ему очень понравилось, и прежняя жизнь показалась давним сном. От радости он забыл о том, как болит все тело и спросил:

– Ты что-то сказал насчет завтрака?

– Да, – ответил конь, – посмотри в сумках. Ты их повесил на дерево ночью… нет, скорей под утро.

Он посмотрел и нашел много хорошего: совсем свежий пирог с мясом, кусок овечьего сыра, горстку сушеных фиг, плоский сосудец с вином и кошелек с деньгами. Столько денег – сорок полумесяцев – он никогда еще не видел.

Потом он осторожно сел у дерева, прислонился спиной к стволу и принялся за пирог; конь тем временем пощипывал травку.

– А мы можем взять эти деньги? – спросил Шаста. – Это не воровство?

– Как тебе сказать, – отвечал конь, прожевывая траву. – Конечно, свободные говорящие звери красть не должны, но это… Мы с тобой бежали из плена, мы – в чужой земле, деньги – наша добыча. И потом, без них не прокормишься. Насколько мне известно, вы, люди, не едите травы и овса.

– Не едим.

– А ты пробовал?

– Да, бывало. Нет, не могу. И ты бы не мог на моем месте.

– Странные вы твари, – заметил конь.

Пока Шаста доедал лучший завтрак в своей жизни, друг его сказал: «Покатаюсь-ка, благо – без седла!..» Лег навзничь и стал кататься по земле, приговаривая:

– Ах, хорошо! Спину почешешь, ногами помашешь. Покатайся и ты, сразу легче станет.

Но Шаста засмеялся и сказал:

– Какой ты смешной, когда лежишь на спине!

– Ничего подобного! – ответил конь, но тут же лег на бок и прибавил не без испуга: – Неужели смешной?

– Да, – отвечал Шаста. – Ну и что?

– А вдруг говорящие лошади так не делают? – перепугался конь. – Ведь я научился у немых глупых лошадей… Какой ужас! Прискачу в Нарнию, и окажется, что я не умею себя вести. Как ты думаешь, Шаста? Нет, честно. Я не обижусь. Настоящие, свободные кони… говорящие… они катаются?