Прошло уже немало лет, но ни одна из многочисленных жен принца, наложниц, в том числе и европейских женщин, проведших ночь с его высочеством, так и не смогла родить ему сына.

Сам государь, свято веривший в справедливость деяний Аллаха, не мог смириться только с одним: никак не мог понять, за какие такие прегрешения Всевышний не посылает ему наследника.

Гамила была уверена, что Саркати, которого она боготворила и который неоднократно отказывался лечь с ней в постель, на этот раз не устоит перед ее чарами. Она твердо верила, что от этой близости появится на свет долгожданный мальчик.

В последний раз проверив, так ли нанесена на лицо косметика, расправлены ли на одежде складки, она вышла в длинную залу, где увидела толпу молодых привлекательных девушек и женщин.

Хира Сингх, начальник охраны дворца, состоявшей из одних сикхов, завидев Гамилу, приветливо улыбнулся, а молодой капитан, появившийся в отряде уже после ее отъезда в Европу, при виде девушки в полном смысле этого слова остолбенел, завороженно уставившись на ее едва прикрытую полупрозрачной тканью промежность. Только спустя некоторое время, поняв, кто эта женщина, капитан низко поклонился и распахнул перед ней дверь.

«Вот ублюдок! — мысленно выругалась Гамила по-французски. — Да за такую выходку его завтра же утром следует расстрелять!»

Войдя в дверь, Гамила остановилась и подождала, пока успокоится бешено колотившееся в груди сердце.

Несмотря на прохладный проливной дождь, продолжавший хлестать на улице, в огромных покоях было жарко. Из-за ставень на окнах, которые не снимались по причине возможной стрельбы — на крыше дворца и вокруг него все еще находились снайперы, — здесь царил полумрак. Два масляных светильника на каждой из половинок огромной двери освещали неверным светом внутренние покои принца.

Гамила обвела взглядом лицо и сухощавое тело лежавшего на кушетке мужчины. Глаза его были закрыты. Из-за сильной жары он спал обнаженным по пояс, и, кроме белых обмоток, которые он предпочитал европейским шортам, да ослепительного блеска начищенных сапог, на нем ничего не было. Его некогда безукоризненно белые брюки, предназначенные для верховой езды, а теперь в темно-красных пятнах крови, валялись там, куда он их бросил перед тем, как войти в ванную. На полу всего в нескольких дюймах от свисавшей с кушетки руки мужчины лежала крупнокалиберная винтовка, с которой тот обычно охотился на тигров.

На его лице, осунувшемся от волнений и тревог, лежала печать усталости. Абу аль-Хассан, который прислуживал принцу вот уже более тридцати лет, сказал ей правду — Саркати в последнее время много пил. Гамила это поняла, как только увидела на табурете рядом с кушеткой почти пустую бутылку из-под виски и перевернутый стакан, но отнеслась к его пристрастию к спиртному с пониманием — ее любимый слишком много пережил за эти дни и имел право расслабиться.

Принц Али Саркати

Али Саркати лежал неподвижно и каждой своей клеточкой чувствовал, что вновь обретает силы. После горячего душа и повышенной дозы опиума, добавленного в последний стакан виски, усталость и напряжение, сковывавшие его тело, постепенно проходили. Теперь, лежа на кушетке, он пытался выкинуть из головы все, что произошло с ним за последние несколько дней.

Многочисленные жертвы среди взбунтовавшейся толпы не страшили принца — во время войны он прослыл умелым стрелком, и на его счету было немало уничтоженных врагов. Подтверждением тому служили его боевые награды. Но одно дело — стрелять в солдата противника, который полон решимости разрядить в тебя целый магазин патронов, а ты делаешь все, чтобы его опередить. Совсем другое — стоя на ступеньках собственного дворца, палить в соотечественников, пусть и одурманенных чуждой тебе теорией социализма.

Утром, решил Саркати, надо отдать приказ установить вдвое, нет, втрое больше тяжелых пулеметов, привлечь к наведению порядка солдат регулярной армии, а если потребуется, набрать еще и наемников — в мире пока еще много молодых, охваченных романтикой войны людей, которые совсем не прочь убивать за хорошие деньги.

Нет, он во что бы то ни стало должен проучить этих сукиных детей, осмелившихся на открытое неповиновение своему правителю. Они сполна должны получить от него то, что заслужили. Эта взбунтовавшаяся чернь, да будет проклята она Аллахом, подобна женщине, которая, когда ее муж молод, полон сил и здоровья, способен удовлетворить ее, едва она этого захочет, готова спать с ним, не выпуская из рук его драгоценный прибор, доставляющий ей наслаждение, показывая этим, как бесконечно дорог ей супруг. Однако стоит ему немного постареть или устать и уже не так часто исполнять свои супружеские обязанности, как раньше, отношение ее к мужу в корне меняется.

И теперь толпы недовольных людей повели себя точно так же. Они с горящими от злобы глазами вышли на улицы, выкрикивая оскорбительные для правителя лозунги. Зачинщики беспорядков пытаются доказать другим, что, покончив с многовековыми обычаями в стране, отказавшись от всеобщего обожания и поклонения государственному и религиозному лидеру, они, насадив в стране чуждую всем философию, базирующуюся на основах диалектического материализма, которые отрицали существование самого Всевышнего, устроят для своего народа гораздо лучшую жизнь. Однако известно, что в тех странах, где подобные смутьяны уже сменили существовавший до этого строй, люди жить лучше не стали.

Конечно, во время своего правления он допускал ошибки. А кто их не допускает? Да, им в стране установлена диктатура, но она не деспотична. Он, Али Саркати, ввел в стране ряд прогрессивных реформ и сам их финансировал.

Услышав, как в его комнате сначала открылась, а потом закрылась дверь, Саркати внутренне напрягся и, не услышав голоса вошедшего, с проворностью тигра схватил с пола винтовку; встав на ноги, нацелил ее на слабо освещенный силуэт застывшей на фоне закрытых дверей фигуры.

Распознав в ней женщину, он облегченно вздохнул и сразу успокоился. Приглядевшись, Саркати понял, что это черноволосая девушка, возраст которой не достиг еще и двадцати лет, с бриллиантовой серьгой в левой ноздре, в короткой красной жилетке, чуть выше которой розовели тугие соски, прикрытые прозрачной тканью. Свет от горевших за ее спиной светильников, проникавший сквозь столь же невесомую ткань ее белых шаровар, позволял видеть все, что под ними скрывалось.

Саркати в удивлении присел на кушетку и положил винтовку на пол. Ему казалось, что он видит сон. Что он с Хирой Сингхом и другими гвардейцами только что отразил атаку на дворец сторонников Хассана Хафиза, пытавшегося силой захватить власть в стране.

"Нет, наверное, я все же мертв, так как по-другому и быть не должно, — подумал Саркати. — Да, конечно же я нахожусь в раю, а эта девушка — прекрасная гурия, которую Магомет обещал каждому правоверному, до конца своих дней сохранившему веру в Аллаха”.

Шаровары такого фасона, какие были на гурии, носили почти тридцать лет назад, в пору его юности, когда он вместе с такими же молодыми и сгорающими от страстного вожделения принцами мог за одну только ночь лишить девственности несчетное число непорочных девиц.

Под воздействием алкогольно-наркотического дурмана мозг Саркати продолжал лихорадочно работать. Теперь он был твердо уверен, кто стоял перед ним. Конечно же это была Роксанна, танцовщица-черкешенка, купленная им за пятьсот фунтов, на которой он впоследствии женился, единственная из его многочисленных жен, не считая Анжелики, любовью которой он никогда не мог насытиться. Однако это совсем не означало, что Саркати отказывался от услуг остальных своих жен и наложниц, — в противном случае недовольство на женской половине его дворца вылилось бы в открытый бунт. Можно легко представить, что стало бы с тридцатью — сорока женщинами, лишенными мужских ласк! Любой мужчина должен исполнять то, на что подвигнул его Аллах.

Неожиданно Саркати почувствовал к себе жалость, чувство, которое не понял бы ни один европеец или американец, включая таких знатоков Востока, какими оказались Торк и Делани. Эти сотрудники ЦРУ, похоже, так и не смогли осознать, что не Саркати устанавливал мусульманские обычаи — он и сам являлся их рабом, — что добрая половина жен и наложниц досталась ему от отца, тогда как ему самому вполне хватило бы и четырех или, максимум, шести.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: