— А что же бедняга Виланд? — спросила Юна.

— Он засмеялся и закричал от радости, потому что наконец стал свободен и мог уйти. Но он был честный Древнец. Он сам зарабатывал себе на хлеб и хотел, прежде чем уйти, отплатить добром за добро. «Я сделаю этому юноше подарок, — сказал Виланд. — Подарок, который будет служить ему во всех уголках света, да и Старой Англии он послужит. Раздуй-ка мне мехи, дружок, пока я подыщу подходящий кусок железа. Последний раз беру я в руки молот».

И он выковал меч — тёмного металла, изгибающийся и переливающийся как волна, а я все раздувал мехи, пока Виланд работал. Клянусь Дубом, Ясенем и Терновником, это был действительно, скажу я вам, Кузнец Богов. Дважды он охлаждал меч в бегущей воде, а в третий раз охладил его в вечерней росе. Он положил его под луной и запел над ним руны, древние заклинания, а потом нанёс пророческие руны-надписи на сам клинок. «Это, — сказал он мне, вытирая пот со лба, — лучший меч, который когда-либо делал Виланд. Даже его владелец никогда не узнает, насколько он хорош. Идём в монастырь».

Мы проникли в общую спальню, где почивали монахи, и нашли Хью. Виланд вложил ему в руку меч, и юноша, не просыпаясь, крепко сжал его рукоять. Затем Виланд пошёл в церковь при монастыре — войти вглубь он не осмелился и остановился на пороге — и швырнул на пол все свои кузнечные принадлежности: молот, щипцы, рашпиль, — чтобы показать, что он покончил с делом навсегда. Грохот раздался такой, будто упали рыцарские доспехи. Сразу же сбежались сонные монахи, решившие, что на монастырь напали французы. Первым примчался Хью, размахивая боевым мечом и выкрикивая саксонские боевые кличи. Увидев кузнечные инструменты, все были сбиты с толку и ничего не могли понять, пока послушник не попросил разрешения говорить и не рассказал всем, как он поступил с фермером, что он пожелал Вейланду-кузнецу и как потом он нашёл на своей кровати замечательный меч с древними рунами.

Сначала аббат покачал головой, но потом рассмеялся и сказал нашему послушнику: «Сын мой Хью, я и сам знал, без всяких знаков от языческих богов, что ты никогда не станешь монахом. Бери свой меч, и храни свой меч, и не расставайся со своим мечом, и будь так же добр, как ты силён и внимателен к людям. А инструмент Виланда мы повесим перед алтарём, потому что, кем бы этот Кузнец Богов ни был в прошлом, мы знаем, что он честно зарабатывал свой хлеб и тем приносил нам пользу». Потом все снова отправились спать, все, кроме Хью; юноша сидел во дворе, играя с мечом. У выхода мы с Виландом расстались. «Прощай, — сказал он. — Ты остался по праву. Ты видел, как я пришёл в Англию, теперь ты видишь, как я ухожу. Прощай же!»

И он побрёл вниз, туда, где начинается большой лес, — это место вы называете лесной опушкой. Именно там он когда-то высадился. Некоторое время было слышно, как он пробирается сквозь густые заросли к Хосбриджу, затем все стихло. Он ушёл. Вот так это случилось. Я сам все видел.

Дети надолго затаили дыхание.

— А что стало с послушником Хью? — спросила Юна.

— А с мечом? — спросил Дан.

Пак осмотрел лужайку; она лежала в тени холма Пука, в покое и прохладе. Где-то рядом пронзительно кричал коростель, а в ручье начали прыгать маленькие форельки. Из ольшаника, нервно махая крыльями, прилетел большой белый мотылёк и стал кружить над головами детей, а над ручьём появилась лёгкая дымка тумана.

— Вам это действительно интересно? — спросил Пак.

— Да, да! — дружно крикнули дети. — Ужасно интересно.

— Очень хорошо. Я обещал вам, что вы увидите то, что увидите, и услышите то, что услышите, хотя это и произошло три тысячи лет назад, но в данный момент мне кажется, что, если вы сейчас же не вернётесь домой, вас начнут искать. Я провожу вас до ворот.

— Ты ещё придёшь сюда, когда мы будем здесь? — спросили дети.

— Конечно, ну конечно, — ответил Пак. — Я, видите ли, уже бывал здесь раньше. Пожалуйста, подождите минутку.

Он дал им каждому по три листа — Дуба, Ясеня и Терновника.

— Пожуйте их, — сказал он. — Иначе дома вы расскажете о том, что видели и слышали, а насколько я знаю взрослых, они тут же пошлют за доктором. Кусайте же листья!

Дети откусили.

Когда они очнулись, они подходили к нижним воротам, прислонившись к которым, стоял их отец.

— Ну как прошла пьеса? — спросил он.

— О, замечательно, — ответил Дан. — Только потом мы, кажется, уснули. Было очень жарко и тихо. Ты помнишь, Юна?

Юна покачала головой и не ответила.

— Понятно, — сказал отец. — Но почему ты жуёшь какие-то листья, доченька? Просто так?

— Нет, это зачем-то было надо, но я точно не помню.

И никто из них не мог ничего вспомнить, пока…

КРЫЛАТЫЕ ШЛЕМЫ[30]

После уроков Дана оставили учить латинский язык, и Юна отправилась к опушке дальнего леса одна. Там в дупле старого берёзового пня была спрятана большая рогатка Дана и отлитые Хобденом пульки. Рядом возвышался холм Пука и извивался ручей, бегущий к кузнице, где стоял дом Хобдена.

Юна достала из тайника рогатку, вложила в неё пульку и выстрелила в сторону таинственно шумящего леса. Тотчас за кустами послышалось какое-то бормотание, и оттуда вышел юноша в медных, сверкающих на солнце доспехах, со щитом и копьём в руке. Больше всего Юну поразил громадный медный шлем с конским хвостом, хвост развевался по ветру.

— Ты не заметила, кто это стрелял? — воскликнул незнакомец, увидев Юну. — У меня что-то просвистело над самым ухом.

— Это я, — ответила Юна. — Я очень прошу извинить меня.

— Разве Фавн[31] не предупредил тебя о моем приходе? — Юноша улыбнулся.