Только 1 июля перешли в наступление действовавшие южнее XXXVI немецкий и III финский армейские корпуса. За неделю боев им удалось лишь незначительно продвинуться вперед. Не принесли существенных результатов также бои, которые вела с 4 июля на ругозерском направлении финская 14-я пехотная дивизия. За полмесяца наступления она не смогла даже прорвать тыловой оборонительный рубеж советских войск.

Таким образом, в полосе ответственности Северного фронта, прикрывавшего государственную границу от Баренцева моря до Финского залива, советским войскам первоначально в течение 10-ти дней удавалось предотвращать прорыв противника в глубь территории СССР, а также вести успешные боевые действия в зоне полуострова Ханко, обеспечивая оборону дальних морских рубежей на подступах к Ленинграду. Значимость достигнутого результата очевидна. Ведь в это же самое время германские войска продвинулись на восток и северо-восток на 500–600 км.

8 силу развала обороны в Прибалтике, где вели боевые действия войска Северо-западного фронта, немецкая группа армий «Север» вышла к Пскову и Острову, стремясь нанести удар по Ленинграду. Именно в это время перестало быть уже загадкой для советского командования, почему Маннергейм не вводил в бой основную свою группировку — Карельскую армию. Оперативным планом предусматривалось выжидание приближения к Ленинграду немецких войск с юго-запада.

9 июля представитель германского командования при ставке Маннергейма генерал Эрфурт сообщил, что, согласно полученной из генштаба сухопутных войск от Ф. Гальдера телеграмме, 10 июля группа немецких армий «Север» развернет наступление из района Дно—Псков непосредственно на Ленинград. Ставилась задача, чтобы финская армия начала теперь одновременно продвижение вдоль восточного побережья Ладожского озера навстречу германским войскам, как это и было согласовано ранее, в мае, на секретном совещании в Зальцбурге.[138]

С согласия президента Рюти, Маннергейм отдал упомянутый ранее приказ войскам Карельской армии о переходе в наступление 10 июля. «Свобода Карелии и Великая Финляндия, — говорилось в нем, — мерцают перед нами в огромном водовороте всемирно-исторических событий».[139] Так, стремясь выразить в красивой фразе одну из главных задач наступления, финский маршал довольно ясно заявил, что речь идет о захвате советских территорий. Тем самым спадала пелена маскировки агрессии, а над Ленинградом отчетливо нависла угроза с Севера, В резу уже реально можно было говорить, что все те меры, которые предпринимались советским руководством накануне Великой Отечественной войны, были далеко не напрасными с точки зрения безопасности Ленинграда в случае нападения на СССР коалиции европейских государств.

В финской исторической литературе существует утверждение о том, что, когда после вступления Финляндии в войну, начались боевые действия на Карельском перешейке, финская армия не угрожала Ленинграду. Характерно, как, об этом писал, в частности, профессор А. Корхонен. По его словам, являлось «бесспорным фактом, что уже после вовлечения Финляндии в войну в июне 1941 г., единственным направлением, откуда Ленинграду не угрожали, было финское направление», поскольку «финны, несмотря на немецкое давление, последовательно отказались наступать на Ленинград».[140]

Все происходило, однако, далеко не так. Ведь перед финской армией задача заключась отнюдь не в том, чтобы остановиться на рубеже старой государственной границы 1939 г., а продвигаться дальше, и достигнуть, новой, т. н. «стратегической границы», которая должна была проходить со стороны Карельского перешейка по Неве. Отсюда не трудно понять смысл постановки прежде советским правительством вопроса об обеспечении безопасности Ленинграда с этого направления.

Проследим все же последовательно, как развивались события. Когда 10 июля по приказу маршала Маннергейма Карельская армия перешла в наступление на ленинградском направлении, то ее главный удар был нанесен в Приладожье по войскам 7-й армии генерала Гориленко. Прорыв осуществлял VI армейский корпус генерала П. Талвела, имевший четырехкратное превосходство в пехоте и десятикратное в артиллерии[141] над противостоявшей ему 71-й стрелковой дивизией полковника В. Н. Федорова. Одновременно начал наступление VII армейский корпус генерал-майора Э. Хеглунда в направлении на Сортавала, который прикрывала 168-я стрелковая дивизия полковника А. Л. Бондарева.

Развернувшиеся бои носили весьма напряженный, кровопролитный характер. «Противник оказывает исключительно упорное противодействие, и продвигаться приходится лишь с боями от одного опорного пункта к другому», — писал Талвела 12 июля в своем дневнике.[142] Финские войска несли ежедневно большие потери. Общее количество их составляло в июле около 6 700 убитыми и пропавшими без вести, а число раненых достигло 25 тысяч.[143]

К 14 июля войскам VI армейского корпуса ценой значительных потерь удалось вынудить часть сил 7-й армии отойти в район Сортавала. Наряду с этим стало развиваться быстрое продвижение в Южной Карелии к реке Свирь и к Петрозаводску. Но советское командование, создав на пути продвижения финских войск две оперативные группы, нанесло контрудары по наступавшим. В результате темп продвижения их резко спал. С учетом того, что группа армий «Север» опаздывала с выходом к намеченным рубежам, финские войска 25 июля остановились на Тулоксенском и Суоярвинском участках. 29 июля генерал Талвела записал в своем дневнике: «Маршал категорически запретил продвигаться вперед… Продвижение немцев приостановилось на основном театре военных действий в России и нам надо выяснить, когда же начнется наступление там».[144]

Затормозилось также наступление финских частей в северной и средней Карелии, где они встретили упорное сопротивление советских войск на подступах к Кировской железной дороге.

Маннергейм не ожидал, что так будет складываться оперативная обстановка. В этих условиях в финской ставке было принято решение перейти к активным боевым действиям на Карельском перешейке. 30 июля Маннергейм отдал приказ о наступлении II армейского корпуса в направлении Хиитола-Кексгольм, которое прикрывали на 105-ти километровом участке 142-я и 115-я дивизии 23-й армии. Бои приобрели здесь исключительно ожесточенный характер.

Вместе с тем военные действия на советско-финляндском фронте вынуждали финскую дипломатию решать весьма сложные для нее задачи. Требовалось демонстрировать взаимодействие с Германией, но это неминуемо вело к дальнейшему обострению отношений с Англией и США.

Уже на следующий день, после перехода Карельской армии в наступление навстречу немецким войскам, финский посланник в Лондоне Г. А. Грипенберг получил неофициальную информацию о том, что в английском руководстве циркулируют слухи, согласно которым с Финляндией, «возможно, будут разорваны дипломатические отношения».[145] Затем эта проблема стала открыто обсуждаться в парламенте Великобритании, что указывало на неблагоприятное для Хельсинки развитие событий. Это подтверждала и информация из Вашингтона. Как докладывал в Хельсинки финляндский посланник Прокопе, в госдепартаменте США отмечали «желание всеми силами повлиять на то, чтобы финско-английские отношения не были разорваны». Здесь же указывалось, что «если Англия станет помогать России в Мурманске, то тогда финские войска окажутся в состоянии ведения военных действий и против англичан».[146]