Это лишний раз демонстрировало сохранившееся тесное взаимодействие Финляндии с рейхом и, что никаких реальных шагов в Хельсинки не собирались предпринимать для выхода из войны. Поэтому, когда в МИДе Финляндии, наконец, решили дать официальный ответ американскому правительству, то сразу же с ним предварительно был ознакомлен Блюхер, которому передали текст телеграммы, отправлявшийся из Хельсинки в Вашингтон.[162] 31 августа Прокопе предлагалось сообщить Уэллесу, что американское предложение Финляндия «не может истолковывать как предложение о мире».[163]

Весьма показательно, что ответ последовал как раз в то время, когда финские войска выходили уже на Карельском перешейке к старой государственной границе по реке Сестре, откуда им предстояло продвигаться дальше непосредственно к Ленинграду. И в первые дни сентября это началось. Объяснение, которое дал президент Рюти американскому посланнику в Хельсинки Г. Ф. Шоенфельду, не вызывало сомнений в том, что именно так будет действовать политическое и военное руководство Финляндии на фронте.[164]

Следует, однако, здесь возвратиться к августовским событиям во внутриполитической обстановке в Финляндии и к боевым действиям на фронте, чтобы правильно оценить все то, что произошло уже затем, осенью 1941 г.

Для политической атмосферы в Финляндии, складывающейся под воздействием успешно развивающегося наступления германской армии и начавшегося продвижения финских войск, была характерна восторженная эйфория у значительной части населения страны. По словам руководителя финляндской цензуры Кустаа Вилкуна, уже «в середине июля почти все верили в быстрое сокрушение России».[165] Чтобы сохранить и дальше такое Da-строение, средства массовой информации вели широкую националистическую, воинственную пропаганду. По отношению к противникам войны применялись жесткие меры воздействия. Это дало основание известному в стране левому социал-демократу И. Хело считать, что общая обстановка в Финляндии «представляла собой диктатура и духовный террор».[166] Характерно в этом отношении, что в августе 1941 г. государственная полиция, нарушив положение о парламентской неприкосновенности, арестовала т. н. «шестерку» Вийка. Эта группа шести депутатов — левых социал-демократов была предана суду по обвинению в подготовке «государственного преступления», хотя реально она позволила себе лишь сделать антивоенное заявление, являвшееся даже по меркам того времени довольно осторожным.

Между тем события развивались так, что 5 августа финские войска, пополнившиеся за счет резервов, осуществили прорыв в восточной части Карельского перешейка. Очень ожесточенные бои развернулись тогда за узловую железнодорожную станцию Хийтола. Командование финской армии поставило задачу перед наступавшими частями II армейского корпуса выйти к Ладожскому озеру, чтобы окружить полукольцом и прижать к; берегу Сортавальскую группировку советских войск, рассчитывая одновременно осуществить быстрое продвижение к Кексгольму (Приозерску).

В этой обстановке командующий Северным фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов отдал приказ новому командарму 23-й армии генерал-лейтенанту М. Н. Герасимову отвести Сортавальскую группировку на юг, чтобы использовать затем ее войска для прикрытия кексгольмского направления, а 142-й стрелковой дивизии организовать упорную оборону Хийтола.[167] Ход последующих событий показывает, что такое решение было правильным. Если бы советскому командованию удалось организованно отвести войска Приладожского участка 23-й армии на рубеж Вуоксинской водной системы и занять прочную оборону, используя созданные там полевые укрепления и инженерные заграждения, то финским войскам было бы сложно осуществить намеченный замысел.

Однако 6 августа главком Северо-Западного направления К. Е. Ворошилов отменил приказ командующего фронтом, потребовав: «Сортавала удерживать за собой во что бы то ни стало».[168] Для ликвидации прорыва финских войск было приказано осуществить контрудар за счет перегруппировки сил 23-й армии и передававшейся из резерва фронта 265-й стрелковой дивизии, которую начали спешно перебрасывать из района Гатчины.[169]

Но контрудар еще готовился, а части II корпуса финской армии уже овладели 8 августа Лахденпохья и в течение следующего дня вышли к Ладожскому озеру. Сортавальская группировка советских войск оказалась изолированной от остальных сил 23-й армии.

Спешно предпринятая 10–14 августа попытка контратаковать финские войска в районе Хийтола не достигла результата. Прибывавшие части 265-й стрелковой дивизии вводились в бой после марш-броска разрозненно и с большим опозданием. К тому же финское командование было хорошо информировано относительно готовившегося контрудара, его направления и состояния прибывавших на фронт частей из резерва, получая от своей разведки перехватывавшиеся переговоры по радио, которые велись между соединениями и штабами 23-й армии.[170] Оценивая в целом сложившееся положение как «угрожающее» для наступавших, финская ставка смогла за счет введения в бой дополнительных сил не только отразить контрудар, но и продолжить безостановочное продвижение войск вперед. Им удалось с боями овладеть важным узлом дорог Хийтола, откуда пути вели к Кексгольму и Выборгу. С выходом 15-й финской пехотной дивизии к Ладожскому озеру оказались отрезанными от остальных сил 23-й армии и прижатыми к побережью 142-я и 198-я стрелковые дивизии.

В то же самое время, чтобы овладеть городом Сортавала и ускорить ликвидацию отрезанной в этом районе группировки советских войск, Маннергейм ввел в бой I армейский корпус полковника Э. Мякинена. Бои приобрели здесь весьма напряженный характер. Финское командование отмечало исключительную стойкость оборонявшейся там 168-й стрелковой дивизии полковника А. Л. Бондарева и его высокие боевые качества. Один из ближайших помощников К. Г. Маннергейма в ставке, генерал В. Е. Туомпо, записал 19 августа о Бондареве в служебном дневнике: «Хороший и стойкий командир».[171]

В сложных условиях, под сильным артиллерийско-минометным огнем финских войск, 168-я стрелковая дивизия и другие части Сортавальской группировки к исходу 20 августа эвакуировались на судах Ладожской военной флотилии из бухты Рауталахти на остров Валаам. Командование противника было осведомлено своей разведкой о ходе этой операции (вообще, по словам начальника разведки полковника Паасонена, Бондарев «аккуратно и систематически докладывал об обстановке» руководству 23-й армии по радио),[172] однако воспрепятствовать осуществлению эвакуации дивизии не смогло.

Почти в то же время в чрезвычайно трудной обстановке проходила эвакуация водным путем полуокруженных частей 142-й и 198-й стрелковых дивизий. Их перебрасывали на транспортах Ладожской военной флотилии из бухты острова Килпола к юго-западному побережью — за линию фронта.

По свидетельству участника событий, связанных с эвакуацией обеих группировок войск, 3. Г. Русакова, «бухтами смерти» называли моряки Ладожской флотилии районы, где осуществлялась посадка на транспорты личного состава трех дивизий. Кораблям приходилось прорываться через «насквозь простреливаемые «кинжальным» огнем артиллерии и минометов противника» зоны и провести эвакуацию.[173] Тем не менее, в итоге было эвакуировано свыше 26-ти тысяч человек и вывезено 155 орудий и много другой боевой техники.[174]