— Мэнкуп развелся с ней?

— Собирался. Разрыв произошел совсем недавно.

— Разве она не уехала к родителям в Мюнхен? — спросил скульптор. Обнаружив, что кисет с табаком пуст, он с отсутствующим видом набил трубку раскрошенной сигаретой.

— Нет, Лизелотте наняла отдельную квартиру. — Баллин оказался самым осведомленным.

— Где? — равнодушно поинтересовалась Магда.

— В Уленхорсте, на берегу Внешнего Алстера. Помните, она еще уговаривала Магнуса купить там дом? Самый подходящий район для урожденной фон Винцельбах…

— Разве ты поддерживаешь с ней связь? — изумилась Ловиза.

— Да нет! Собственно говоря, все это я знаю от Магнуса. — Баллин зажмурился от дыма. — Если надо, могу дать адрес и телефон.

Записав и то и другое на сигарной коробке, Мун повернулся к дверям. Потом как бы невзначай спросил:

— Вы оставались здесь ночевать при жене Мэнкупа?

— Вы меня спрашиваете? — откликнулся один Баллин.

— Магнус выстроил эту квартиру с расчетом на наши длительные визиты. — Глубоко затянувшись, Ловиза закашлялась. — Правда, при жене мы оставались не так часто, как в последнее время.

— И занимали те же комнаты, что сегодня?

— Да, — подтвердил Баллин. — Собственно говоря, в моей комнате жил Клаттербом, но в таких случаях он ночевал в холле.

Таинственный Клаттербом оказался слугой Мэнкупа. Со времени отъезда жены Мэнкупа он жил у каких-то родственников. Был ли он уволен или отпросился в отпуск, никто не знал. Мэнкуп был немногословен и все, что касалось его личных дел, обходил молчанием. Последние две недели убирала и стряпала какая-то женщина, приходившая к обеду… Узнав, что отношения между Мэнкупом и Клаттербомом до самого конца оставались дружественными, Мун потерял к слуге всякий интерес.

— У меня кончаются сигареты, — Магда заглянула в свой портсигар, — можно сбегать до табачного автомата?

— Как хотите! — Мун пожал плечами. — Вы не под арестом. Но не советую.

— Как это понимать? — резко спросила Магда.

— В ваше отсутствие может возникнуть вопрос, на который ответить смогли бы только вы, госпожа Цвиккау!

— Вы ошиблись, — поправил Баллин, — Магда Штрелиц! — Он, смеясь, прокомментировал на немецком последнюю фразу Муна.

Магда и скульптор переглянулись.

— Это правда! — Скульптор не выдержал первым. — Можете нас поздравить!

— Когда? — Баллин вытаращил глаза. — Почему вы ничего не говорили?

— Разве одна Ло имеет право на секреты? — Магда грациозно обняла скульптора.

— Ангажемент и свадьба разные вещи! — Баллин все еще недоумевал.

— Не успели, Дитер! Это произошло только сегодня! — оправдывался скульптор.

— То-то Магнус объявил, что у него сегодня праздник. — Лихорадочный румянец на лице Баллина все сгущался. — Выходит, он один достоин этой чести, а мы с Ло вам больше не друзья.

— Нет, этого не может быть! — Ловиза вскочила. — Именно сегодня!

— Что такое? — спросил Мун.

Баллин перевел.

— Простите, но Магнус Мэнкуп ничего не знал. Несмотря на свое прозвище «Гамбургский оракул»! — Мун протянул визитную карточку. — Поскольку тут написано: «Надгробные скульптуры Л. и М. Цвиккау», не удивительно, что я первым узнал эту радостную новость. Удивительно другое… — Мун сделал паузу.

— Что? — отрывисто спросил Баллин.

— Господин Цвиккау, вытаскивая кисет из кармана, только что обронил карточку на глазах у всех. Почему я один заметил это?

— На то вы и детектив, — принужденно рассмеялся Баллин.

— Что ж, пожалуй, все! — Мун бросил остаток сигары в пепельницу. — Насчет сигарет не беспокойтесь! Комиссар собирается послать за пивом, заодно купит и вам. Какую марку?

— «Рамзес». Три пачки, пожалуйста! Нет, хватит и одной! — порывшись в сумочке, быстро поправилась Магда и протянула Муну монету.

Мун сунул ее в карман. У дверей он задержался:

— Кстати, господин Баллин, почему вы лично считаете, что Мэнкуп покончил самоубийством?

— Я этого не говорил! — взорвался Баллин.

— Вы так убедительно возмущаетесь, что я охотно поверил бы, не существуй в этой квартире параллельного телефона. Дейли случайно подслушал вашу беседу с Боденштерном.

Баллин вздрогнул, но почти мгновенно перестроился на улыбку.

— О чем только не приходится думать в наше время, если не желаешь, чтобы твои секреты стали достоянием широкой публики! — Точно так же, как незадолго до этого, во время стычки с Мэнкупом, Баллин с необычайной легкостью перешел от гнева к добродушному юмору.

Скульптор и Магда переговаривались на немецком. Ловиза не слушала. Открыв наконец окно, она окунулась в ночной холодок. Дым вихрем взвился вверх и, закручиваясь спиралями, устремился к открытому окну. Лицо Баллина, стоявшего как раз на полпути к окну, почти скрылось за сизоватой пеленой.

— По правде говоря, я действительно не исключал этой возможности. — Его приглушенный голос прорывался сквозь дым. — Знать, что тебя в любую минуту могут убить! На месте Магнуса я не вынес бы такого давления! Тем более в одиночку. Даже с нами, ближайшими друзьями, он не поделился своими опасениями!

— Это началось всего недели две назад, — возразил Мун.

— О нет! Значительно раньше, сразу же после тюрьмы. Я понял только сегодня. Вот почему он за эти два года нигде не бывал, кроме разве редакции, и то раз в неделю. Боялся за свою жизнь.

— По-вашему, получается, что Мэнкуп только и ждал нашего прибытия, чтобы капитулировать? — усмехнулся Мун.

— Это мне тоже непонятно.

Дым почти весь улетучился. Закрывая за собой дверь, Мун увидел серьезное, ясное, спокойное лицо Баллина. Лишь постепенно терявшие окраску склеротические жилки напоминали медленно затягивающиеся трещины недавнего землетрясения.

— За пивом еще не послали? — спросил Мун, входя в кабинет.

Пока он отсутствовал, помещение проветрили. Это было как резкий переход от жары к холоду. Там — наполненный напряженным подземным гулом дымящийся кратер. Тут — почти прозрачный воздух, уютная тишина. Человек привыкает ко всему, и даже слишком быстро. Эта комната уже не была связана с Мэнкупом. Она являлась только слабым отпечатком его личности, таким же контуром, как меловые линии на полу и письменном столе. А он сам уже успел уйти, раствориться. Он был сейчас везде. В ночных улицах Гамбурга. На летном поле перед приземлившимся самолетом, в кафе «Старая любовь», в ресторане «Розарий», в стеклянной башне, с высоты которой его слова горькими семенами падали на плодородную землю, скованную цементом, асфальтом, бетоном.

Дейли сидел очень тихо, — видать, и он вместе с Мэнкупом повторял сегодняшние маршруты. Все это было так, и все же Мун был в состоянии совершенно прозаическим голосом задать прозаический вопрос:

— За пивом еще не послали?

Дейли, очнувшись, перевел с некоторым опозданием.

— Ждали только вас. — Боденштерн рассеянно просматривал протоколы допроса. — Хотя никакие деликатесы все равно не смогу предложить. Рихтеру придется забежать в ближайшую обжорку. Всех остальных я отпустил, а оставаться один на один с алчущей крови газетной сворой боюсь. Енсен не в счет, он слишком тщедушен и интеллигентен, даже для умственного мордобоя.

— Я заходил только что на кухню. — Мун сел. — Большущий холодильник! Набит продуктами, словно для длительной осады.

— Все равно придется посылать…

— И пиво есть! — Мун успокоил Боденштерна.

— Это я понимаю! — Боденштерн ухмыльнулся. — В таком случае можно откупорить и вторую бутылку шампанского! За упокой его души!

— Но Магда Цвиккау осталась без сигарет.

— Да их тут полно, — отмахнулся Боденштерн. — В письменном ящике начатая пачка и тут тоже. — Он открыл зеркальный пластиковый секретер. На полке, наполовину погребенные рукописью, лежали еще несколько пачек.