Фредди, покусывая нижнюю губу, тихо сказал:

- Отец, ты, наверное, искал черную записную книжку и списки?

Гастон подался вперед. Вытаращив глаза, он спросил:

- В чем дело?

- Они у меня, отец. Ничего не бойся, все спрятано в надежном месте. Я верну их тебе, как только ты выйдешь отсюда.

Вздох облегчения, вырвавшийся у Гастона, наверное, был слышен двумя этажами выше. Он прошептал:

- Ну и прекрасно. Превосходно.

Фредди, поколебавшись, добавил:

- Ты знаешь, отец, я хорошенько все обдумал. Конечно, кино - это забавно, но оно не стоит хорошего бизнеса. Когда сдам экзамены на бакалавра, то, если ты не возражаешь, мы могли бы работать вместе, а?

Пропасть, разделявшая два поколения семьи Беррьенов, перестала в этот момент существовать. Гастон почувствовал, как его сердце в груди ширится от отцовской любви. С набежавшей слезой, дрожащим голосом он нарочито ворчливым голосом ответил:

- Ладно, там посмотрим. Но при условна, что ты будешь работать в полную силу, не так ли? В этот момент надзиратель, позвякивая связкой ключей, громко известил:

- Свидание окончено.

Гастон, уцепился руками за прутья решетки, видел, как медленно удалялся его сын. Он подумал, как же все-таки ему не повезло, как, впрочем, и Филиппу. Никому из них и в голову не пришло, что мадемуазель Роза ради предосторожности могла перед своим самоубийством отослать в полицию письмо, в котором во всем призналась и обвиняла хозяев. И несмотря на отсутствие формальных доказательств, каждый из них схлопотал по пять лет.

Печально вздохнув, Гастон видел, как Фредди добрался до конца длинного коридора, обернулся и прощально помахал ему рукой. Гастон поднялся и с невыразимой гордостью произнес:

- Мой сын.

И вернулся в камеру.