Пролог

Орион хлопнул дверью спальни и, завязывая на ходу пояс халата, прошлепал босыми ногами по паркету в сторону террасы.

— Выгони ее к чертям! — бросил потягивающему пиво охраннику в коридоре. Тот съездил горлышком бутылки себе по зубам и закивал, пытаясь вытащить свое немаленькое тело из кресла. Но этого Бройслав уже не увидел — толкнул дверь в холл, и с силой треснул ею, так что висящий на стене Броувер рухнул на пол.

Орион прошел на террасу и уставился на необъятную территорию парка с комплексом фонтанов. Его дом иначе чем дворцом не назовешь, да толку от красоты пейзажа и архитектуры, если пусто на душе.

Кому скажи — смешно — Бройславу тесно в его дворце!

А ему не только тесно, но еще и душно.

За спиной раздалось тихое покашливание. Орион обернулся, чтобы послать к чертям посмевшего потревожить его, но смолчал, увидев своего друга и начальника службы охраны Гарика Фомина и протянутую трубку телефона в его руке:

— Анастас Энеску, — пояснил, готовя. Бройслав поморщился и вырвал телефон из рук мужчины:

— Что? — бросил неласково.

— Мне бы хотелось увидеться с тобой, — проблеял просительный голос.

— Незачем. Сколько на этот раз?

Анастас звонил лишь за одним — попросить дядю спонсировать очередную бредовую идею, которая в очередной раз с треском провалится. Но спорить с ним бесполезно, как уговаривать не блажить, и отказывать тоже себе дороже выйдет — Анастас начнет ныть, сопеть в трубку, подкарауливать у ворот и в ресторанах, давить на жалость и сетовать на бессердечность родственника.

Лучше не тянуть и откупиться сразу. Покой в любом случае дороже стоит.

Анастас обрадовался:

— Пять.

— Сотен?

— Тысяч, — уточнил на всякий случай и замер в ожидании, пытаясь угадать: выдаст ему дядя требуемую сумму или нет.

— Вот пять тысяч и получишь…

— Хотя бы сто тысяч, Бройслав! Будь человеком, меньше не обойтись!

— Что опять придумал?

— Я объясню. Давай встретимся в «Праге»?

— Нет, — отрезал мужчина.

— Ну, хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Анастас. — Расскажу по телефону, но это долго, предупреждаю.

— Плевать, я никуда не опаздываю.

— Ладно…

И затараторил.

По мере разговора лицо Бройслава начало разглаживаться, теряя маску недовольства.

— Ты заработал сто штук евро, — после внимательного прослушивания планов племянника согласился он и отключил связь. Задумчиво подкинул трубку в ладони и обернулся к Гарику, ткнув в его сторону антенной:

— В этом кое что есть… Хотя бред, конечно, полный.

— Вполне в духе дурачка. Опять криминал?

— Э, не скажи, — прищурился, осмысливая услышанное, и качнул пальцем. — Опасно, конечно… с его мозгами. Вот что, съезди к нему, узнай все подробности, тонкости дела и отсей любого, кто сел ему на хвост. Если такие уже образовались. Мы возьмемся, и посредники нам не нужны. Как и нахлебники. За Анастасом присмотри: прижми, закрой — мне все равно.

Фомин кивнул — хватка у Ориона бульдожья, а чутье на уровне экстраординарного, и если заинтересовался, значит скоро будет работа для ребят и ливень из дивидендов. Что что, а деньги просто липли к рукам Энеску-старшего…

Орион сорвал розу и пошел в дом.

Куда — Фомин знал точно, и лишь головой качнул — странностям Бройслава несть числа, но одна особо настораживающая, сходная с безумием, ничего кроме щемящей тоски у него не взывала. Знать бы еще, откуда эта печаль, что вечно живет в глазах Энеску и бередит душу Гарика, распространяя свое тяжелое дыхание на всех окружающих, на саму атмосферу вокруг мужчины?

Бройслав прошел в закрытую для всех часть своего дворца, снял с груди цепь с ключом и отпер им дверь за тяжелой портьерой. Шагнул в полумрак комнаты к портрету, завешенному тафтой и бархатом.

Одинокая роза, малый дар за искусство художника, что смог выразить мечту и блажь Энеску, легла к портрету, как к стопам Мадонны. Пальцы мужчины погладили, еле касаясь овал лица, чувствуя в какой раз лишь холодную шероховатость краски на полотне.

Пусть его считают безумным, законченным циником, жестким до жестокости безбожником, но кому и зачем знать, что есть в его жизни место святости, совсем не похожей на мощи мучеников, иконы и святые распятия. Он верит лишь своей Мадонне, молится ей и ждет ее явления с не меньшим фанатизмом, чем любые верующие. И все равно ему, что скрывается за лазурью ее глаз — он примет ее любой. Ведь ангел, спускаясь на эту землю, не может не запачкать крылья, а чтоб выжить, и святому нужны зубы.

Только бы встретить ее, увидеть наяву — остальное неважно.

Бройслав опустился на колени перед портретом и, ткнувшись лбом в позолоченную рамку, задумался — встречал ли он тех, мечты которых сбываются? Нет, не безумных от жажды наживы, а безудержных романтиков, мысли которых бродят по поднебесью и ведомы лишь иерархии чистых существ. И кто из Высших отвечает за сбыточность надежд? И как звучит молитва им?

Ее бы он выучил, не ленился произносить каждый день, а пока губы привычно прошептали:

— И в жизни, и в смерти — я твой и только твой, для тебя и ради тебя. И по-прежнему жду тебя. Век, эпоху — сколько скажешь, на миг, на минуту — не имеет значения. Главное — появись…

Глава 1

Я уверена, что индейцы были удивительной расой, а их распределение людей по чертам характера на тотемы просто гениально.

На одного посмотришь — сущий хомяк. Вот жует с утра до ночи и все норовит что-то за «щечки» сунуть — в свои закрома. И вечно у таких «заначки» и «схроны», то в носке, то под репродукцией Рембранта, то от жены, то на всякий случай. И живет в вечной спячке, и счастлив, если закрома полны, а на "черный день", как на месяц на необитаемом острове скоплено и сложено. Его война в далеких землях волнует меньше недоеденного на завтрак кусочка запеканки. Он не ворует — он тащит все, что плохо лежит, и сетует на выброшенную кем-то вещь, что вот ему-то в хозяйстве всегда пригодится. Криминал его не интересует, щедрость ни его черта, а любовь быстрая и суетливая. Жена без изысков, зато мастерица из банки тушенки кастрюлю супа на неделю сварить, а разваливающиеся сапоги всучить все же сапожнику, а не выкинуть на свалку, и заплатить за работу минимум при ее максимуме. На парикмахерскую такая тратиться не станет: возьмет у соседки журнал «Долорес» напрокат и обкромсает себя портновскими ножницами прабабушки, выкрасит, что останется, хной за пять копеек и будет всем говорить, что сей эсклюзив навели ей в самом элитном парикмахерском салоне за бешенную кучу денег.

"Весело" живут «хомячки», суетятся с утра до ночи, гребут, копят, экономят и помирают на накопленном «сокровище», которое потом несчастные родственники бульдозером выгребают из их «норок» прямиком на свалку.

Другой из более высокого класса, уже не грызун — хищник. Шакал, например. Мнит себя львом, а ведет как трусливый заяц. Но рычит, да, убедительно… для низших, из прайда мышек, птичек, насекомых. И самое большее, что может — убеждать себя, что его номер первый, хоть на лбу крупными буквами написано — одиннадцатый.

Я выплюнула вишневую косточку под ноги такого вот шакала и получила в ответ предостерегающий оскал… и вид со спины. Беги, щенок, беги — вишни у меня много.