— Гм… — произнес Фрейберг, указывая на нее глазами. — Я думаю, стоимость ее бриллиантов превысит даже стоимость похищенных у Федорова…

— Не сомневаюсь, — ответил Пиляев. — Говорят, что эта женщина не принимает никаких подарков, кроме бриллиантов, и при том сама страшно скупа. Ведь эти вещички она копит уже более двенадцати лет, и ни одна из них не была знакома с ломбардом.

Разговаривая таким образом, приятели прошлись раз десять взад и вперед по саду и затем, пройдя через террасу, приказали провести их в кабинет.

Ужин был заказан.

Сначала подали закуску и несколько сортов водки, приятели с удовольствием выпили по пару рюмок. После борщика и филе сотэ с шампиньонами были поданы шампанское и фрукты.

Золотистая влага весело запенилась в бокалах, и под ее действием приятели быстро повеселели. За первой бутылкой последовала вторая. Прихлебывая искрящееся вино, Фрейберг, казалось, был далек и от этого кабинета, и от всего, что здесь происходило.

Вдруг он поднял голову и пристально посмотрел на Пиляева.

— Он вошел в магазин без пакета, — произнес Фрейберг сквозь зубы.

— Кто? — удивленно спросил Пиляев, на которого выпитое вино подействовало довольно сильно.

— Громила, переодетый Оболдуевым, — ответил король сыщиков.

— Ну, ну так что же?

— И вышел из магазина с пакетом…

— Что вы хотите этим сказать?

— Не кажется ли вам это странным? — спросил Фрейберг после нескольких секунд молчания.

Пиляев пожал плечами.

— Не понимаю, что может тут казаться странным? — произнес он, недоумевая. — Ведь он похитил вещи…

— Только бриллианты и еще драгоценные камни, — перебил Фрейберг. — Одна брошь стоит двенадцать тысяч рублей, другая — пятнадцать… Затем три пары серег ценою от четырех до шести с половиной тысяч каждая и пять перстней ценностью от двух до трех тысяч каждый. Вот все вещи! Остальное состоит из невправленных камней: бриллиантов, рубинов и изумрудов…

— Не понимаю, к чему вы клоните, — проговорил Пиляев.

— Золотые и серебряные изделия не тронуты, — продолжал между тем Фрейберг. — Даже такие вещи, как, например, броши, серьги и перстни с камнями, цена которых не превышает полутораста рублей, не тронуты!

— Ну и что из этого?

Фрейберг налил в бокалы шампанского и, выпив свой залпом, произнес:

— А то, что для того, чтобы унести эти вещи, вовсе не нужно было завертывать их в какой-то пакет, притом, по показанию сторожа, довольно большой.

— То есть…

— Двух обыкновенных карманов и даже одного было бы совершенно достаточно, чтобы унести из магазина не только на триста тысяч рублей, но и на полмиллиона.

— И все-таки я не могу понять, к чему вы ведете речь, — пробормотал Пиляев. — По-вашему выходит так, будто бриллианты не унесены из магазина…

— Или вынесены оттуда заранее…

— И загримированный человек посетил ночью магазин лишь для того, чтобы спутать следы?

— Оба предположения одинаково допустимы, — ответил знаменитый сыщик. — Одно из двух: или похищенное находится где-нибудь в магазине, или оно унесено оттуда раньше, и тогда в последнем случае можно строить опять-таки два предположения: либо из магазина все унесено хозяином, либо кто-нибудь из своих заранее выкрал вещи, а затем уже симулировал разгром, пройдя загримированным и проломав стену лишь для виду…

— Но… откуда же у здешних людей может быть тифлисский инструмент, кстати, купленный лишь четыре месяца тому назад? — удивился Пиляев.

Фрейберг не ответил ничего.

Казалось, слова товарища подали ему какую-то новую мысль.

Несколько минут он сидел молча, погруженный в свои мысли, не замечая подлитого в бокал шампанского. Но наконец он очнулся. Выпив залпом бокал, он позвонил и, когда лакей вошел в кабинет, приказал:

— Цыган.

— Цыгане заняты, — ответил лакей, делая почему-то печальную физиономию.

— Кем? — полюбопытствовал Фрейберг.

— Не знаю-с, — ответил лакей. — С испанкой Отеро какие-то гости сидят.

— Можешь идти, — произнес сыщик вялым голосом. — Да, принеси еще две бутылки вина.

— Слушаюсь, — поклонился лакей и вышел из кабинета.

Было уже около двух часов ночи, когда приятели, заплатив по счету, покинули кабинет и вышли в сад. Большая часть публики уже разошлась по домам, и теперь в саду оставались только пьяные и подыскивающие себе женщин.

Фрейберг и Пиляев стали бесцельно бродить по саду, как вдруг женский голос привлек их внимание.

Взглянув на говорившую, они сразу узнали в ней цыганку.

— Только бриллиантами и берет! — говорила она, обращаясь к шедшей рядом с нею другой цыганке. — Сегодня, как показал он ей бриллиант, так у нее аж глаза загорелись! Такая жадная, страсть! Притулилась к нему, да так и задыхается!

— Барвало![7] — ответила другая, говоря, очевидно, про мужчину.

— Хору триста рублей дал…

Фрейберг схватил Пиляева за руку и нарочно отстал от цыганок. Затем, сделав по саду круг, он вместе с Пиляевым подошел к ним.

— Что же, красавицы, вы ходите по саду? — спросил он. — Пойдем хоть в кабинет, что ли?

Цыганки окинули сыщиков внимательным взором, но, увидя на их руках дорогие перстни, сразу успокоились.

— Что ж… пойдемте, — согласились они. — Вы пойдите в кабинет, займите его и пришлите за нами.

— А как вас назвать?

— Шура и Маня.

Оба сыщика снова заняли кабинет и послали за цыганками. Через несколько минут они вошли, сели за стол, и, по общему согласию, был заказан ужин и подано вино.

Фрейберг и Пиляев, и без того подвыпившие, развернулись вовсю. Они шутили, рассказывали смешные анекдоты, приноравливаясь к уровню понимания цыганок, поили их вином и вели себя, как школьники. Взамен этого цыганки, в круг интересов которых входили лишь ресторан и ресторанные события, выкладывали перед ними все новости и сплетни «Аквариума».

— Что это вашей Отеро, кажется, сегодня повезло? — спросил между прочим Фрейберг.

Глаза Шуры алчно засверкали.

— Тысячи в полторы бриллиант получила, — ответила она. — За него и в номер к нему поехала.

— Ого! — воскликнул сыщик, наливая Шуре вина. — Что же это, перстень или брошь?

— Нет, прямо камень. Он говорил, что вывалился будто из его перстня.

— Красивый гость? — продолжал расспрашивать Фрейберг.

Цыганка пожала плечами:

— Не то, чтобы очень! Приезжий, должно быть. Чернявый, высокий…

— Кавказец? — быстро спросил Пиляев.

— А кто его знает?! — равнодушно ответила Шура и вдруг с живостью докончила:

— Вот подари-ка мне такой камень! Хоть вдвое меньше…

— В следующий раз привезу, только не такой большой, — посулил Пиляев. — Только ведь Отеро, ты говоришь, поехала с ним куда-то?

— Ну, она одно дело, а мы другое, — рассердилась Шура.

— Куда же она с ним поехала? В номера, говоришь?

— Может быть, и не в номера, — пожала плечами Шура. — Уехала с ним часа два тому назад, да и все тут. А вы хор будете слушать? Ведь нам так сидеть нельзя.

Отговорившись тем, что им уже пора ехать, Фрейберг и Пиляев сунули цыганкам отступного и покинули ресторан. Через полчаса все гостиницы и приюты любви были опрошены по телефону о том, не приезжала ли в них знаменитая королева бриллиантов, но отовсюду давали отрицательный ответ.

Красавица, а вместе с нею и ее кавалер бесследно исчезли.

К ее квартире были посланы два лучших агента, но и они явились с известием, что Отеро не возвращалась с тех пор, как поехала в ресторан.

— Нам ничего не остается, как самим дождаться ее приезда, — проговорил знаменитый сыщик. — Пойдем, Пиляев.

Ждать возвращения испанки им пришлось до десяти часов утра. Она подкатила к подъезду своего дома на изящном автомобиле, и едва только успела соскочить с него, как шофер, не дожидаясь ее приказания, дал машине полный ход и стремительно исчез в переулке. Все это произошло так быстро и, главное, так неожиданно, что сыщики едва успели опомниться, и лишь Фрейберг заметил, что на автомобиле стоял номер сто пятый.