Браун перекинул ногу через подлокотник кресла, отхлебнул виски. Поза была не из грациозных, он понимал это, зато удобная, а Кертис пусть думает что хочет. Льдинка, тоненько звякнув, скользнула по стенке бокала, приятно обожгла губы. Трубка лежала на столе, над ее чашечкой в виде лотоса то появлялся, то пропадал дымок. На ногах мягкие тапочки без задников, которые русские метко прозвали «Ни шагу назад». Максимум уюта, который может предоставить гостиница. Если бы еще не погода… Под такое настроение требуется зима с трескучими морозами и сугробами до подоконника, чтобы до самой селезенки пронизало тебя домашнее блаженство. А здесь за окном шевелилась, тягуче вздыхая, душная грозовая ночь. Тучи, проглотив звезды, тяжело придавили город. Впрочем, все это мираж: дождя не будет. Азия — она и есть Азия, ей ни в чем нельзя верить. Даже в погоде. А как было бы в жилу, чтобы хороший ливень разогнал эту гнетущую духоту. В такие ночи, нередкие в тропиках, Дика вдруг начинала подтачивать мысль даже не мысль, а ощущение, что он по ошибке попал не в тот мир. Где-то в своих скитаниях незаметно пересек временной барьер и очутился в параллельном пространстве, где все так же, как у нас, только есть крохотная разница, которую невозможно даже осмыслить — лишь ощущать. Но эта разница и делает окружающий мир чужим, холодным, враждебным. Потому и нет у него собственного дома, своей тихой гавани, где можно укрыться, переждать непогоду. И вынужден он быть всегда на виду, как в аквариуме, кочуя из гостиницы в гостиницу, меняя страны и континенты. А может, ничего он не меняет: сидит в одном и том же гостиничном номере, а за окном проплывают декорации… Он еще раз глотнул из бокала, чтобы прогнать холодок под сердцем.

Кертис Оливер — высокий, спортивный, с медально вычеканенным лицом, моложавость которого подчеркивали седые виски и белая прядь в черных волосах, сидел в кресле напротив Брауна. Их разделял низкий столик. «Мы одногодки, — подумал Дик, — и учились вместе, а его можно принять за моего младшего брата. Хотя нет, и на братьев мы непохожи. Мне нипочем не удастся так себя подавать, даже одень я такой же костюм, сшитый на заказ, и модные очки в пол-лица. Это не внешнее, а внутреннее, от того места в мире, которое ты сам для себя определил. А я всю жизнь приспосабливаюсь то к одному, то к другому, чтобы разговорить человека».

Даже в уютном кресле Оливер держался, как на рауте, и бокал в его руке был строго перпендикулярен полу. Как это ему удавалось, Дик за долгие годы так и не смог понять.

— Это был очень симпатичный китаец — маленький, кругленький, с быстрыми глазками, катался, как шарик, а уж добродушный — дальше некуда. Но так казалось только тем, кто его не знал. Мне не казалось… Лу Синь — не настоящее его имя. Только он вовсе не стремился афишировать собственную биографию. Кабачок в порту служил ему лишь ширмой. Легальным занятием для полиции. И как раз это занятие отнимало у него меньше всего времени.

— Ты ведь начал о картине, — напомнил Кертис.

— Да, картина. Я как-то спросил Лу Синя, зачем он держит на видном месте такую мазню. Среди фотографий знаменитых боксеров, призовых лошадей и полуобнаженных кинозвезд. И знаешь, что он ответил? «Мистера Брауна, в этом мире каждый имеет два дна, как потайная чемодана. Вот и эта картина имеет два дна. Кто умеет нырнуть глубоко, на вторая дно, станет мудрая, как Конфуций, и могущественная, как…» Он так и не смог подобрать сравнение и широко развел руками. Он точно рассчитал, этот мудрый азиат. Когда ты слышишь о втором дне применительно к холсту, на котором неумелой рукой намалевана летающая змея, растущий из дерева тигр и человек, не то исчезающий в скале, не то вылезающий из нее, тебе обязательно приходит в голову философия древних восточных мудрецов. Ну, скажем, их высказывания насчет дуализма природы. И пропадает всякий интерес. А между тем Лу Синь сказал чистую правду. Из-за этой картины он и погиб, и я принимал в этом косвенное участие.

Дик затянулся трубкой и вновь увидел низкий потолок задней комнаты портового притона, замызганный деревянный пол, обшарпанные столики, кучку игроков в покер в одном углу, рулетку и толпящихся вокруг нее матросов — в другом. Все это он успел разглядеть сразу, когда вслед за полицейскими проскочил качающиеся створки дверей, одна из которых больно саданула его в бок. Игроки кинулись врассыпную, но не они интересовали полицию. То, что у Лу Синя крутят рулетку, знал каждый фараон в порту. Они искали труп Бертрана Фрашона, француза по происхождению. Молодой клерк муниципалитета, только три месяца назад принятый на эту должность, он вдруг обратился в полицию с заявлением, что за скандальной аферой, связанной со строительством больничного комплекса, стоит незаметный кабатчик Лу Синь. Шериф, к которому обратился Фрашон, долго сопел, наливаясь кровью, дотошно переспрашивал француза, уверен ли он в приводимых фактах, а если не уверен, то не лучше ли ему забрать свою бумажку и сделать так, чтобы его больше не видели… Фрашон стоял на своем и добился, чтобы с него сняли официальные показания. На другой день он исчез…

— Ты, конечно, большой ученый, Керти, может быть, даже нобелевским лауреатом станешь. Но при всем твоем таланте эту механику тебе не понять. Шерифу было глубоко наплевать на Лу Синя, он с удовольствием засадил бы его в клоповник. Но ведь шериф — выборная должность. А кто его знает, с кем связан китаец? Заключая подряд со строительной конторой, никогда нельзя быть уверенным, что подпись на контракте ставит не подставное лицо. Конечно, не шериф заключает контракты, но где гарантия, что, выстрелив по жуликам, не попадешь в мэра? А он твой начальник, и те, кто ставит мэра, организуют и избирательную кампанию… Короче, политика и бизнес так переплелись, что их невозможно отделить друг от друга А- это стало настолько очевидным для всех, что газетчики уже стесняются писать такие прописные истины. И за незаметным кабатчиком наверняка стояли сильные люди. Лу Синь отнюдь не стал бы их выгораживать. В таких кругах железный закон: если ты меня не вытащишь, я тебя утоплю. А кто оказался бы в итоге виновным? Конечно, шериф.

Кертис чуть усмехнулся и отпил из своего бокала. Он подумал о том, что аксиома Брауна, пожалуй, универсальна. В научном мире не менее сложная картина, и политика с бизнесом здесь тоже тесно спаяны. Сейчас, когда открытие новых природных закономерностей мгновенно воплощается в реальные технические изделия, приносящие баснословный куш… Короче, эпоха ученых «не от мира сего» канула безвозвратно.

Труп Фрашона, конечно, не нашли. Наивно было бы думать, что убитого будут прятать здесь. Да полицейские так и не думали. Зато Лу Синь был предупрежден. И без протеста согласился заплатить штраф за незаконное содержание рулетки. Да и у шерифа оказались развязанными руки. Если теперь Лу Синь и те, кто стоит за ним, не успеют спрятать концы в воду, пусть пеняют на себя. Но то, что произошло дальше, никто не смог бы вообразить. Лу Синь спокойно сел в полицейскую машину, чтобы отправиться в суд, где должны были оформить штраф. Он да двое полицейских, один из которых за рулем. Дика в эту машину не взяли, и он пристроился во вторую, где был только водитель. Еще трое полицейских остались в кабачке. По дороге Дик составлял в уме фразу, открывавшую репортаж. Первая фраза — всегда самая трудная. Она должна прочно подцепить читателя на крючок и не отпускать его до конца. И, увлеченный поисками слов поэнергичнее, он даже не понял сначала, что это за сухой треск разорвал ровный гул улицы. Словно очередь из крупнокалиберного, машинально подумал он, вспомнив Вьетнам. И лишь потом, когда передняя машина, странно вильнув, врезалась в мчащийся навстречу грузовик, понял, что это и в самом деле была очередь из крупнокалиберного. Кто-то с безумной смелостью прошил пулями всех сидящих в машине прямо из толпы, валившей по тротуару.

— А в это время в кабачке происходило самое загадочное, продолжал Дик. — Я уже говорил, что когда посетителей вышвырнули на улицу, в помещении остались трое полицейских. И если учесть, что в первой комнате, со стойкой, полки ломились от бутылок, а фараоны, как известно, не отличаются особой щепетильностью по части незаконного присвоения спиртного, то обстановка для экспроприации чужой собственности была самая подходящая. Этим и воспользовался Фрашон…