Если бы Сталин не отдал приказ бомбить аэродромы Финляндии 24 июня 1941 года и советская авиация не нанесла удар по штурмовой авиации немцев, от пушек и бомб неуничтоженных Ju-87, погибли бы новые тысячи красноармейцев.

И все. Так бы и было. И никаких сенсаций..

Сцена 7 (главная).

Важное качество — уметь читать «между строк». Чувствуется, что «между строк» в статейке написано гораздо больше, чем в строках.

Расшифровывая последнюю посылку, которую закладывают журналисты «Петербургского дневника» в свежие утренние головы ленинградцев, приходишь к выводу, что в блокаде и смертях сотен тысяч мирных горожан виноват совсем не Гитлер-Маннергейм, а… вот-вот — Сталин.

Какие ослы уже не лягали мертвого льва!

Выступать адвокатом Иосифа Виссарионовича я не буду, я не создаю себе кумиров типа Карла Густавича или Адольфа Алоизовича. Тем более, что Сталин в адвокатах не нуждается, что и показал недавний конкурс «Имя России».

Народ мудрее борзописцев.

Сцена 8 (последняя).

Шпикерман Густав Иосифович, мой прадед.

Шпикерман Лидия Иосифовна, моя прабабка.

Шпикерман Лилия Иосифовна, моя прабабка.

Шпикерман Вольдемар Густавович, мой дед.

Шпикерман Эльвира Густавовна, моя бабка и ее грудной сын Федя.

И еще шестьсот тысяч человек. Их больше нет. Они погибли в блокаду. Их убили солдаты, возглавляемые Карлом-Густавом Маннергеймом, которому «недавно в Петербурге установили памятник».

Шпикерман Рудольф Оттович, мой отец.

Разуваева Клавдия Степановна, моя бабка..

И еще сотни тысяч других. Они выжили в блокаду. Выжили и продолжили род. Их спасли солдаты, возглавляемые Иосифом Виссарионовичем Сталиным, которому в моем городе памятника нет.

Так вот, в связи с этим у меня возникает ряд вопросов и рекомендаций.

Правительству Санкт-Петербурга:

Главному редактору «Дневника» Владимиру Малышеву:

«Какова вероятность того, что мой «ремейк» напечатают в бесплатной (то бишь, оплачиваемой налогоплательщиками, а, значит, и мной) газете «Петербургский дневник»?

Егору Терпсихорову:

«Зачем вы это налабали? Неужели деньги важнее вашей бессмертной души?» Бросьте писать, у вас не получается. Займитесь лучше тем, к чему обязывает вас фамилия — танцами! Если, конечно, ничто не мешает…

Политической элите страны:

«А не мешаем ли мы, граждане России, многоуважаемым вершителям наших судеб до отказа забивать нам головы своими фекалиями под предлогом так называемой «свободы слова»? Не мешаем ставить памятники убийцам наших предков и разрушать памятники их спасителям? Не мешаем оправдывать палачей и оплевывать героев? Не мешаем внушать нам, что мы — говно, дети наши — говно, что предки наши — говно, и внуки (если детей кризис не передушит) тоже будут таковыми?»

В.Р. ШПИКЕРМАН,

капитан 2 ранга

(извините — немец, не финн)

P.S. Но! Объективности ради стоит признать, что есть в статье и положительные моменты — бумага, на которой она отпечатана, оказалась достаточно мягкой…

Среди русофобствующих исторических извращенцев особое место занимает Борис Акунин. Ярчайший пример тому роман «Пелагея и красный петух» (М., 2003) из серии «Провинцiальный детектив».

Этот детектив посвящён раскрытию заговора, о котором говорит Обер-прокурор Святейшего Синода, патриот, которого «недоброжелатели называют… Великим Инквизитором», в разговоре с обо всём догадавшимся прокурором, евреем, выкрестом Матвеем Бенционовичем Бердичевским: «Я далёк от того, чтобы сортировать людей по национальности. Я враг не евреям, а еврейской вере, потому что она — ядовитый плевел, произрастающий из одного с христианством корня и во сто крат опасней, нежели мусульманство, буддизм или язычество…»

Обер-прокурор говорит о заговоре: «…обычно заговор устраивают для свержения существующего строя, а мой заговор существует для его спасения. Наша с вами страна висит на краю бездны. Не удержится, ухнет в пропасть — всему конец. Тянет её, многострадальную, к погибели могучая сатанинская сила, и мало тех, кто пытается этой напасти противостоять. Разобщённость, падение нравственности, а пуще всего безверие — вот гоголевская тройка, что несёт Россию к обрыву, и близок он, воистину близок!»

Теперь Акунин словами обер-прокурора излагает «план чрезвычайных мер на случай, если опасность революционного взрыва станет слишком серьёзной. Вся беда в том, что власть и общество по-детски беспечны. Люди склонны недооценивать угрозу, которой чреваты теории и идеи. До тех пор, пока не прольётся кровь. Что ж, мы откроем обществу глаза! Мы перехватим инициативу! Сейчас в России язва терроризма выжжена калёным железом, но это временное облегчение. Когда новая волна революционного насилия станет неотвратимой, мы опередим её. Начнём террор сами… мы убьём кого-нибудь из почтенных сановников. Если понадобится, не одного. И выдадим это за начало революционного террора. Выберем достойного, уважаемого человека — такого, чтобы все ужаснулись… Будет мало убийства министра или генерал-губернатора, устроим взрывы на вокзалах, в жилых домах. С множеством невинных жертв…»

Ясна мысль Акунина?

Исходя из этого положения, выдвинутого Акуниным в детективе, историю предреволюционной России можно рассматривать не как разгул еврейского терроризма в стране, направленного на разрушение государства, а как на серию акций, организованных охранным отделением. И здесь Акунин смыкается с Радзинским: «…Наш герой — государь всея Руси — тоже в какой-то мере… отец русского террора».

Об этом же пишет и другой исторический извращенец — Семён Резник: «…И Ленин, и Сталин, и Троцкий, и Плеханов, и Керенский, и все боевики? — эсеры не имели бы ровно никакого значения…, если бы не главный революционер всех времён и народов, государь-император всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая — Николай II…»

Акунин перекидывает мостик и к демократической современности, говоря: «Устроим взрывы на вокзалах, в жилых домах» (выделено мной. — В.Б.). Здесь Акунин не просто тявкает на современную демократическую власть, а задирает на неё заднюю ногу.

Но посмотрим только на некоторые факты из предреволюционной истории России:

«В марте 1881 г. (убийство императора Александра II. — В.Б.) закончился первый этап русского социал-революционного движения, казалось бы, терроризм победил. Что могло быть, по его понятиям, важнее убийства самодержца? Но победа оказалась призрачной, народ осудил покушение на государя, а либеральная интеллигенция испуганно затаилась. Мечты о социальном перевороте развеялись как дым, "Народной воле" не оставалось ничего другого, как становиться исключительно на путь террора и путем угроз вымогать у правительства различные уступки» (П. Кошель «История российского терроризма, М.,1995).

Завершающим штрихом угасания «Народной воли» явились аресты Натана Богораза и Захара Когана, аресты по их связям и ликвидация последней (тульской) типографии, но продолжали организовываться различные группы как, например, в Харькове, где объединилась группа молодёжи под руководством Самуила Ратина, Менделя Уфланда и Герши Шура.

В январе 1902 года официально образовалась «Партия социалистов-революционеров» с центральным комитетом, газетой «Революционная Россия» и девизом «В борьбе обретёшь ты право своё». Руководство партии — Гоц, Гершуни, Чернов, Рубанович, Азеф, Минор, Натансон, где самым старшим и опытным был Михаил Гоц — сын московского купца-миллионера.

Первой победой — убийством министра внутренних дел Сипягина 2 апреля 1902 года началась террористическая деятельность эсеров, и уже 29 июля Фома Качура (Качуренко) стрелял в харьковского генерал-губернатора.