Уже приближались даяки, стремительно прорубаясь сквозь «живую изгородь». Один отряд добрался до палисада и осадил подъемный мост, пытаясь пробить брешь толстым бревном, которое раскачивали тридцать или сорок человек. Целый дождь кипящего каучука, брызнув на головы этих врагов, обжигая нагие тела, заставил их, однако, отказаться от достижения намеченной цели. Другой отряд повторил ту же отчаянную попытку, но с тем же успехом. В этот момент к палисаду пробилась целая толпа даяков, которых не могли остановить спингарды. Двести или триста человек, ожесточенных упорным сопротивлением осажденных, набросились на палисад, приставляя к стене толстые стволы деревьев, чтобы устроить из них импровизированные лестницы.

Момент был критический.

На крик Янеса и Тремаль-Наика к этому пункту сбежался почти весь гарнизон кампонга, оставив только несколько канониров около спингард.

Швырнув карабины, ставшие бесполезными при обрушивавшемся на головы сражающихся дожде, защитники кампонга схватились за тяжелые паранги, эти ужасные мечи.

На осаждающих отовсюду лились кипящие и дымящиеся струи расплавленного каучука, сжигая их тела. Но обезумевшие от злобы даяки не останавливались перед этим препятствием и лезли на палисады под оглушительный воинственный крик. Десятки падали вниз, получив ужасные раны, но на смену павшим лезли и лезли другие, размахивая сверкающими парангами. Ничто не могло, казалось, остановить их. Эти фанатики, вдохновляемые голосом пилигрима, наступали так отчаянно, что заставляли бледнеть Янеса, которого начинало охватывать сомнение в благополучном исходе сражения. Но защитники кампонга, особенно пираты Малайзии, старые соратники Сандакана, не уступали даякам ни в храбрости, ни в стойкости; на вопли даяков они отвечали не менее воодушевленными криками в честь родного гнезда, вольного Мопрачема. Три раза воины хаджи шли навстречу смерти под огнем спингард, под потоками кипящего каучука, под смертоносными ударами парангов на приступ фактории. Три раза они взбирались на парапеты. И трижды отливала назад их волна, наполняя ров мертвыми и изувеченными телами.

— Держись! Еще одно усилие! — прогремел Янес, увидя обнаружившееся в рядах нападавших замешательство. — Еще одно усилие, и мы отбросим врага.

Защитники кампонга усилили канонаду пушек и ружей, малайцы «Марианны» и яванцы гарнизона снова, передохнув, схватились за паранги, а слуги Тремаль-Наика опять взялись за котлы с кипящим каучуком.

Начался четвертый приступ. Но уже чувствовалось отсутствие прежнего воодушевления, прежней фанатичной, слепой ярости, заставлявшей осаждающих презирать смерть.

Их охватывал страх, и они больше не взывали к Аллаху.

Тем не менее, и этот натиск грозил опасностью. Ряды даяки были еще многочисленны, тогда как гарнизон уже потерял часть своих защитников, особенно сильно пострадав от огня даякских стрелков, скрывавшихся в чаще. Кроме того, защитниками кампонга овладевала смертельная усталость.

И вот опять даяки у палисада, опять они карабкаются вверх по приставленным к стенам стволам бамбука, а целый отряд с отчаянной смелостью и непостижимым упорством громит «подъемный мост».

Горе, если защитники растеряются. Горе, если они допустят врага проникнуть внутрь кампонга.

Кажется, пробил последний час для всех этих бойцов и для грациозной Дармы.

Янес повернул спингарду таким образом, чтобы она могла обстреливать края парапета, и отозвал людей в сторону. Моментально волна даяков захлестнула парапет, торжествуя, но грянул выстрел спингарды вдоль всего парапета, по живой массе даяков, сметая ее, и в то же время слуги Тремаль-Наика, подбежав к подъемному мосту, выплеснули вниз все содержимое котлов с кипящим каучуком.

Один человек уцелел после выстрела Янеса на парапете. Он стоял, словно демон, окутанный клубами дыма, который распространяли струи каучука. И вот в это мгновение откуда-то появился великолепный и страшный тигр. Одним могучим прыжком животное перенеслось через отделявшее его от остолбеневшего даяка пространство и рухнуло на дикаря, дробя зубами его кости, разрывая когтями тело.

Эту ужасную картину осветила продолжительная вспышка яркой молнии уже утихавшей грозы, и даяки увидели тигра. Животное казалось грозным призраком, порождением ада. И оно пришло на помощь не к тем, кто нападал во имя Аллаха, а к тем, на кого нападали.

Значит, сама судьба стояла на стороне защитников кампонга. Значит, напрасны все усилия сокрушить их твердыню. Пытаться бороться с людьми, которым помогают призраки, — идти против воли неба.

И даяки бросились в отчаянное бегство, не обращая внимания на крик пилигрима, призывавшего их к новому штурму.

Гарнизон оправился, и вслед беглецам опять понеслись выстрелы, сея в их рядах смерть и ужас.

В это время из толпы вырвался человек, который, как сумасшедший, побежал не от кампонга, а к нему. Было чудом, что он с первого же шага не упал под пулями защитников укрепления.

— Янес! Тремаль-Наик! — кричал он, размахивая на бегу руками.

— Каммамури! — в один голос отозвались друзья, останавливая своих людей, готовых расстрелять смельчака.

— Я опоздал. Правда, господин? — кричал Каммамури, добегая до палисада и хватаясь за веревку, брошенную для того, чтобы дать ему возможность подняться внутрь кампонга, не спуская подъемного моста.

— Действительно, немного запоздал, — отозвался Янес, вынимая свежую сигару и раскуривая ее. — Но если желаешь полюбоваться, как даяки сверкают пятками, время еще есть. Представление не окончено. Ты был на берегах Мопрачема? Видел Малайского Тигра? Давно?

— Семь дней назад, — ответил Каммамури, которого втащили на парапет.

— Но подкрепление? Ты привел кого-нибудь, Каммамури? Говори же.

— Никого, — ответил старый боец печально. — Со мной ни души.

— Подожди, Янес, — остановил допрос Тремаль-Наик. — Он выбился из сил. И потом, не мешает проводить беглецов еще парочкой выстрелов. А ты, друг Каммамури, спустись в нижние комнаты, отдохни, подкрепись. Мы сейчас придем к тебе.

Потом, обернувшись к великолепной тигрице, которая тут же, на парапете, в двух шагах от спингарды, стояла над изуродованным телом даяка, окликнул свою любимицу:

— Дарма! Оставь этого человека, иди на кухню.

Тигрица опустила голову и побрела с парапета, мурлыча, как сконфуженная кошка.

Десять минут спустя Янес и Тремаль-Наик, убедившись, что даяки очистили не только равнину, но и зону, защищенную растительностью, и что по крайней мере этой ночью можно будет спокойно отдохнуть, спустились к маратху. Они нашли Каммамури в столовой. Старый боец поглощал обильный обед, но, впрочем, ему усердно помогала в этом его приятельница—тигрица.

— Ну, какие новости ты принес нам из Мопрачема? — спросил Янес, усаживаясь перед Каммамури. — Я очень удивился, что ты не привел никого нам на помощь. Кажется, в Мопрачеме никогда не было недостатка в охотниках побывать в бою.

— Это так, господин. Но они там нужны сейчас не менее, чем здесь, — ответил маратх. — Я несу вам издалека очень важные вести.

— Говори же скорее! Что может угрожать убежищу Малайского Тигра? — нетерпеливо воскликнул португалец.

— Это враг, не менее таинственный, чем пилигрим из Мекки. Его поддерживают англичане и новый раджа Саравака, племянник Джеймса Брука. Того, дело рук которого разрушил некогда Сандакан, прогнав раджу Саравака нищим в Англию.

Янес стукнул кулаком по столу с такой силой, что задрожали стоявшие там стаканы и бутылки.

— Значит, Мопрачему тоже угрожают? — воскликнул он гневно.

— Да, и положение вещей гораздо более серьезно, чем вы, вероятно, думаете. Губернатор Лабуана известил Сандакана о необходимости очистить остров. Он пишет Малайскому Тигру, что присутствие на острове бывших пиратов представляет вечную угрозу развитию и спокойствию английской колонии. Слишком близкий и слишком хорошо защищенный остров придает смелость пиратам Борнео, которые вновь начинают поднимать головы в расчете на помощь и поддержку Сандакана.