– Это не Питт!! Это – «шотландский жеребец» собственной персоной!

Толпа тут же окружила карету, не давая ей возможности тронуться с места. Кто-то бросил камень в окно. Бьют чудом увернулся от него.

– Убирайся в свою варварскую страну, – раздавались чьи-то голоса.

– Мы повесим его на дереве, где ему и место, – подхватили другие.

Боже, это конец, подумал Бьют. В такой день как сегодня люди в ожидании шествия наверняка пропустили стаканчик-другой в ближайших тавернах, а в таком возбужденном состоянии они способны на что угодно.

Куда же запропастились эти крепкие парни, которых он нанял и которые должны были оградить его от подобных неприятностей. А парням пришлось с трудом пробиваться сквозь толпу, чтобы добраться до него.

– Отойдите, отойдите, – услышал Бьют, наконец, голос одного из парней возле окна кареты. – Вы нарушаете закон.

– Чей закон? Уж не Бьюта ли? Нам наплевать на этот закон. Нам не нужен этот «шотландский коридорный». Больше он уже не поспит в кровати миледи. Мы повесим его высоко, высоко…

Внезапно дверца кареты распахнулась и Бьют увидел, как к его экипажу вплотную подъехала другая карета, в которой сидел лорд Хардуик. Нанятые Бьютом парни сдерживали толпу, пока он сам перебирался в карету к лорду Хардуику.

Кучер лорда Хардуика крикнул толпившимся людям, чтобы они посторонились, если не хотят быть раздавленными, и, ловя момент, поехал прямо на них. Все бросились врассыпную, излив всю свою ярость на карету лорда Бьюта, которую разнесли на части, в то время как его светлость, сидя рядом со своим спасителем лордом Хардуиком, ехал в сторону Гилдхолла. Он был в безопасности, но этот инцидент наводил уныние, являясь показателем настроения народа.

Из дома Барклеев Георг и Шарлотта отправились в Гилд-холл – лондонскую ратушу, где состоялась праздничная церемония.

Хотя мэр, его олдермены и купцы Сити оказали королю и королеве весьма теплый прием, своды зала содрогнулись от оваций, когда вошли Питт и лорд Темпл; хозяева не делали секрета из того, кого они считали более почетными гостями.

Король был в немилости. Он допустил, чтобы мистера Питта отстранили, а лондонский Сити, стоявший за развитие торговли, поддерживал мистера Питта. Разве можно было забывать, чего добился мистер Питт для процветания Лондона в те годы, когда находился у кормила власти.

Представители Сити весьма неодобрительно отнеслись к тому, как король обошелся с их Великим простолюдином, а у этого мира были свои законы; он не побоится выразить неодобрение действиям короля, поскольку здесь считают, что развитие коммерции важнее для Англии, чем все короли и королевы вместе взятые.

И все же к Георгу отнеслись довольно снисходительно. Ведь он – молодой король, к тому же все знали, что он не стоит у руля. Англией правили «коридорный» и «юбка», и представители Сити стремились показать свое мнение о них.

Король и королева сидели за специально накрытом для них столом под балдахином; они не могли сетовать на то, как их принимали, ведь сам лорд-мэр прислуживал королю, а его жена – королеве. Когда король предложил тост за процветание Лондонского Сити, среди гостей послышался приглушенный ропот – мол, политика, проводимая правительством, вовсе не способствует такому процветанию; и то, как восприняли слова короля, не шло ни в какое сравнение с бурным энтузиазмом, каким встречали Питта.

Тем не менее, в отличие от банкета во время коронации, это застолье было очень хорошо организовано: подали четыреста четырнадцать различных блюд и соответствующие им вина; еды хватило всем собравшимся гостям – вельможам, министрам, олдерменам и всем сановникам города.

Бал, последовавший за банкетом, тоже удался на славу, но в полночь король пожелал удалиться. Послали за каретами, но выяснилось, что форейторы и кучеры устроили свою собственную пирушку, и многие из них были настолько пьяны, что оказались не в состоянии управлять лошадьми.

Вдовствующая принцесса, обеспокоенная тем, что случилось с лордом Бьютом – а слухи об этом дошли очень быстро – была разгневана. Ей хотелось поскорей вернуться в свои покои и быть рядом со своим возлюбленным.

В ожидании кареты она раздраженно мерила шагами комнату, обвиняя в нерасторопности своих подчиненных, а Георг пытался успокоить свою матушку. Ведь и следовало ожидать, что их слуги тоже захотят поразвлечься, когда их господа пируют. Такой миролюбивый настрой короля пришелся всем по душе, а раздражительность принцессы лишь усилила неприязнь к ней.

Завтра на улицах будут с еще большей ненавистью кричать о «коридорном» и «юбке», но вдовствующая принцесса была чересчур обеспокоена и слишком устала, чтобы задумываться об этом.

Наконец, нашли кучеров, и королевская семья смогла отправиться в Сент-Джеймс. Даже кучер, который вез короля и королеву оказался не вполне трезв, и когда они свернули в ворота Сент-Джеймского дворца, карета налетела на один из столбов. Король и королева свалились со своих мест, крыша кареты провалилась, стекла в окнах разбились, но, к своему удивлению, ни Георг, ни Шарлотта не пострадали.

Георг выбрался из кареты и помог выйти Шарлотте.

– Ваше Величество… – пробормотал кучер. Но Георг только отмахнулся от него.

– Теперь уж мы дойдем, – сказал он.

Какой необычный день, думала Шарлотта, лежа в королевской кровати рядом с Георгом. Один за другим промелькнули эпизоды этого памятного дня: вот они трясутся в карете, кругом слышатся крики людей; вот перед глазами возвысился величественный Гилдхолл, но отчетливее всего ей виделось семейство квакеров.

Как дружелюбен был к ним Георг! Она никогда прежде не видела его таким. Надо будет спросить у него, чем вызвана такая симпатия к квакерам. Когда она заснула, ей снились люди в строгих серых одеждах, похожие на монахов на светском балу. Но уже через пару дней она забыла о странном поведении Георга, так как волнующая вероятность стала фактом.

Королева ждала ребенка.

Георг очень обрадовался, услышав, что следующим летом Шарлотта, возможно, родит ребенка. Если бы не постоянные конфликты в правительстве, он мог бы считать себя счастливейшим человеком. Он мечтал о большой семье, и Шарлотта, забеременев так быстро, показала, что, скорее всего, оправдает хоть эти его надежды. Георг все крепче привязывался к Шарлотте, которая была ему хорошей и любящей женой, и он почти не думал о Саре Леннокс. Но он не мог не вспоминать те времена, когда Ханна ожидала ребенка. Теперь все по-другому. Нет необходимости в увертках, только радость, которую не надо скрывать.

Сколько проблем решилось бы, согласись Питт принять управление кабинетом министров, думал Георг. Но со времени, прошедшего после банкета, организованного лордом-мэром, народ стал нетерпимее. Не улучшило обстановку и то, что в январе пришлось объявить войну Испании, и жизнь еще раз доказала правильность политики Питта. Люди кругом обсуждали одно и то же: «Разве не из-за этой проблемы Питт ушел в отставку? Правительство в конце концов, объявило войну. Так значит Питт был прав… а остальные ошибались. И кто теперь правит? Бьют? Ньюкасл может называться первым лордом казначейства, но заправляет всем именно Бьют!»

Бьют! Все ненавидели его. Ему было небезопасно и рискованно появляться на улицах. «Коридорный!» – кричали вслед его карете, и он, выезжая по делам, никогда не был уверен, доберется ли он на этот раз цел и невредим.

Бьют добивался власти в течение многих лет, но теперь, когда власть была в его руках, он начал задумываться о том, стоило ли копья ломать. Он любил власть; но он любил и короля и искренне желал принести добро своей стране; и хотя он прекрасно понимал, что величие Питта затмевает его, он глубоко сожалел о уходе Великого простолюдина. Бьют действительно хотел задавать тон в правительстве, но чтобы при этом Питт был рядом с ним, или – лучше – чуточку позади него, и тогда можно пользоваться советами этого великого мудреца.