Малыша назвали Фредериком Августом, и вскоре он вместе со своей матерью и маленьким Георгом наслаждался свежим воздухом Ричмонда.

Едва ли можно было ожидать, что Уилкис не причинит новых неприятностей. То, что он весьма решительно настроен, стало очевидным осенью и зимой того же года.

Буря разразилась, когда он опубликовал непристойное стихотворение под названием «Эссе о женщине» – пародию на написанное Папой «Эссе о человеке». Можно было не сомневаться, что сам Уилкис приложил руку к написанию этого эссе, а поскольку напечатали лишь двенадцать экземпляров, то очевидно подразумевалось, что они будут распространены только среди тех его друзей, кто находил удовольствие в непристойностях.

Один из экземпляров попал в руки лорда Сэндвича. Сэндвич и Уилкис дружили, когда оба были членами Медменовского кружка. Однажды Сэндвич, как обычно, собрался пообщаться с духами. Зная эту привычку Сэндвича, Уилкис заранее принес обезьяну и обрядил ее так, чтобы она походила на черта, и как только Сэндвич призвал нечистую силу, Уилкис выпустил к нему обезьяну. Сэндвич настолько испугался, что вскочил и пустился наутек, испытав малодушный страх, конечно, на радость Уилкису. Узнав, что эту возмутительную шутку сыграл с ним Уилкис, Сэндвич затаил на него злобу, и когда «Эссе о женщине» попало к нему в руки, он увидел в этом возможность отомстить обидчику за старые грешки.

Всего несколькими месяцами ранее Сэндвич стал одним из государственных секретарей и кардинально изменил свой образ жизни в сравнении с теми днями, когда он был одним из вдохновителей Медменовского кружка. И теперь, ужасаясь как могло такое крайне непристойное и богохульное произведение быть написано, он зачитал отрывки из него перед Палатой лордов. На полях своего эссе Уилкис сделал замечания, подписавшись именем епископа Уорбертона, потому что в свое время Уорбертон сделал заметки на полях эссе, написанного Папой. Епископ, услышав, что его имя было использовано в этом непотребном документе, пришел в ярость и жестоко разбранил Уилкиса, сравнив его с дьяволом. А затем он извинился перед дьяволом за то, что причислил его к компании Уилкиса. Гнев епископа оказался столь неистов, что даже те, кто был склонен поддерживать Уилкиса, отвернулись от него. На этот раз Уилкис зашел слишком далеко. И когда Уорбертон предложил возбудить против Уилкиса судебное дело, обвинив его в богохульстве, все согласились, что так и следует поступить.

Тем временем и в Палате общин не обошлось без критики в адрес Уилкиса. Член Палаты общин от Кэмелфорда Сэмюел Мартин назвал его трусом и негодяем. Уилкис заявил на это, что ему ничего не остается, как вызвать Мартина на дуэль.

Теперь драма была в самом разгаре. Все ждали развязки. И когда Уилкис, встретившись с Мартином в Гайд-парке, был ранен, народ пришел в негодование.

Поползли слухи, что враги Уилкиса преднамеренно приказали Мартину ранить Уилкиса, и возбужденные люди высыпали на улицы.

Проведав, что один из городских шерифов по приказу парламента принялся сжигать 45-й номер «Норт Бритона» перед Королевской биржей, огромная толпа ринулась спасать газету. Оставшиеся экземпляры «Норт Бритон» с триумфом пронесли по улицам города. А в костер полетели юбки и сапоги, показывая тем самым, что прекрасно понимают, кто стоял за всеми этими бедами.

Тем временем Уилкис, под предлогом того, что ранен, оставался у себя дома и отказывался предстать перед судом Палаты общин и ответить за свои грехи.

Уилкис решил сначала потянуть время, а поняв, что дольше уже не сможет избегать появления в суде, ускользнул на континент. Здесь он случайно встретился с известной куртизанкой Коррадини, с которой зажил общим домом. Его друзья, решительно настроенные поддерживать Уилкиса и дело свободы, присылали ему деньги. Несколько месяцев Уилкис жил припеваючи, забавляясь мыслью как ловко он перехитрил всех по ту сторону пролива.

Отъезд Уилкиса не улучшил ситуации в стране. Появились проблемы с налогом, который сэр Дэшвуд, будучи канцлером казначейства, предложил наложить на сидр; возник конфликт в парламенте, когда Джордж Гренвил попытался поддержать эту меру, указав на необходимость введения новых налогов.

– Поскольку джентльмены так возражают против налога на сидр, – уныло сказал Гренвил, – то хотелось бы услышать, что они предложат обложить налогом?

Поднялся Питт и, подражая прискорбному голосу Гренвила, повторил слова известной песни: «Милый пастушок, скажи мне, где?..»

Гренвил разгневанно спросил, допустимо ли столь неуважительное отношение к джентльмену. На что Питт отвесил глубокий поклон и, прихрамывая, вышел из зала заседаний. После этого случая стоило Гренвилу появиться на улице, как толпа кричала ему вслед: «Милый пастушок».

Люди рады были поднять на смех любого, а тем более какого-нибудь незадачливого политика. Горе и смех соседствовали, а толпа всегда с готовностью устраивала развлечения.

Но главной мишенью для насмешек был Бьют. Над ним глумились с особым пристрастием. Как только его карета появлялась на улице, горожане оставляли все свои дела, хватая что попадется под руку, а зачастую даже дубинки, и бросались ей в догонку. Вдовствующая принцесса жила в постоянном страхе, опасаясь за своего любовника.

– Я не могу вынести этого, – твердила она, когда Бьют навещал ее. – Я просто в ужасе.

Для Бьюта события последних месяцев тоже не прошли даром. Как он изменился! В прежние времена он был убежден, что для него открыты все пути; теперь же он признавал свое поражение.

– Все, о чем я мечтал, пустое. Благодаря Питту. Если бы только нам удалось удержать Питта, то все было бы хорошо. – Он состроил гримасу. – А я, Августа, – не Питт.

– Этот человек бросил нас и страну, – воскликнула принцесса.

Бьют улыбнулся ей и, взяв ее руку, поцеловал.

– Ты так верна мне, Августа. Я не стою тебя. Давай смотреть правде в лицо. Я потерпел поражение.

– Что за чепуха! Ты не знаешь, что такое – поражение!

– Если бы ты сегодня днем была со мной в карете… если бы только слышала крики этой черни… видела их угрожающие лица…

Она содрогнулась.

– Прошу тебя, не говори об этом.

– Но это же все – действительность, Августа, любовь моя. Видишь ли, я считал, что смогу стать великим политиком. А на деле у меня это не получилось. Мне не добиться таких высот, каких достигли… Питт и Фокс. Такие люди, как они выходят из народа и заставляют всех выглядеть карликами в сравнении с ними.

– Мой дорогой, ты переутомился. Если бы только я смогла сделать с этой бесчувственной толпой то, что мне хочется…

– О, она далеко не бесчувственна. Они понимают, что такое величие. Слышала, как они приветствуют Питта?

– Не говори мне об этом человеке. Из-за него…

– Милая, он – великий политик. Давай не закрывать на это глаза. Страна нуждается в том, чтобы он стоял во главе правительства. Ведь с тех пор, как я занимаю этот пост, популярность правительства, да и самого короля, значительно снизилась. И потом эти постоянные сплетни о нас с тобой.

– Дорогой, а как ты предполагаешь решить эту проблему?

– Уйти в отставку. Посоветовать королю призвать обратно Питта и попытаться договориться с ним.

Августа уткнулась лицом в его плечо. Они строили совсем иные планы. Они оба верили, что будут вместе править страной, что станут главными наставниками короля. Но все сорвалось. Началось это тогда, когда Питт дал ясно понять, что останется в правительстве только в том случае, если будет принимать решения сам.

Да, их планы провалились, это следует признать. Но если она хочет обезопасить своего возлюбленного, если стремится к тому, чтобы их отношения продолжались достойным образом, ей следует увести его от этой ослепительной мишуры известности. Да, Августа жаждала власти, но в первую очередь она была женщиной, которой больше всего на свете хотелось иметь счастливую семейную жизнь. Она смотрела на Бьюта как на своего мужа, фактически, он был для нее мужем даже больше, чем когда-то Фредерик.