— Ну говори. И быстрее — у меня нет времени.
Они так и остались в прихожей. Валерий Юрьевич даже не предложил Мишке раздеться.
— Мне нужны деньги, Валерий Юрьевич.
— Та-ак… — несколько оторопел Генкин отец. — А почему ты решил с этой просьбой обратиться ко мне?
— Потому что вы мне их дадите. Двести рублей, на фотоаппарат. — Мишка глаз не прятал, смотрел прямо и даже нагло.
— Ты, кажется, с ума сошел, Рубцов? Могу дать не денег, а по шее. Будешь лететь кувырком до первого этажа.
— Можно и по шее, — согласился Мишка, — но деньги вы мне дадите. К тому же двести рублей не так много. Кинокамера, которую вы зашвырнули в пруд, стоила намного больше… И если я расскажу об этом в школе… вам эта история еще дороже будет стоить… Там даже милиция следствие ведет.
Валерий Юрьевич был ошеломлен и смотрел на Мишку со страхом.
— Ты… ты рехнулся… Какая камера? Нету никакой камеры…
— Это легко проверить, Валерий Юрьевич, — с тем же ледяным спокойствием отвечал Мишка. — Там, у мостика, дно из галечника, и водолаз сразу найдет камеру. Представляете, какой будет скандал?
Валерий Юрьевич молчал, словно лишился дара речи. И Мишка молчал, ждал терпеливо, мял в руках шапку.
— Т-ты… ты н-негодяй… — наконец выдавил из себя Валерий Юрьевич.
— Может быть, — спокойно согласился Мишка, — но не больший, чем вы, Валерий Юрьевич… когда оскорбляли мою мать на родительском собрании…
— Ах вот что… — выдохнул Валерий Юрьевич и вытер испарину со лба, и опять не нашелся что ответить.
Мишка подождал еще, потом нахлобучил шапку и повернулся к двери:
— Ну, я пошел, Валерий Юрьевич. Всего хорошего.
Валерий Юрьевич вдруг рванулся к нему и схватил за шиворот, пальцы правой руки сжались в кулак:
— Т-ты… ты… Я тебя сейчас…
Взгляды их столкнулись в упор, и Генкин отец понял, что Мишка совсем не испугался. Наоборот, столько ненависти было в его глазах, что кулак Валерия Юрьевича опустился сам.
— М-мерзавец… — процедил он. — Подожди… Я дам деньги…
Он ушел в свою комнату, скоро вернулся и протянул Мишке тонкую пачку десяток. Мишка взял деньги и принялся неторопливо пересчитывать. Валерий Юрьевич задыхался от гнева. Самым гадким было чувство бессилия перед этим взрослым подростком, перед этим маленьким мерзавцем. Пересчитав деньги, Мишка сунул их в карман и шагнул к двери.
— Надеюсь, теперь ты будешь молчать? — в спину спросил Валерий Юрьевич.
Мишка обернулся, ответил с презрительной усмешкой:
— Буду…
…Матери дома не было. Мишка разделся, прошел к себе в каморку, достал из-под стола маленькую картонную коробку и сложил туда деньги, и при этом мстительная усмешка тронула его губы.
В прихожей зазвенел звонок. Когда Мишка открыл дверь, на лестничной площадке стояли Аня и Генка.
— Вот козел! Обалдел, что ли? — воскликнул Генка. — Мы уже сорок минут на улице дуба даем, а он сидит!
— Зачем? — спросил Мишка.
— Мы же к Мазиковым на день рождения собрались! — сказала Аня. — Забыл, да?
— Я не пойду.
— Видала, Ань? Ну не козел после этого? — обиделся Гелка.
— У Мазиковых записи новые, Миш. Потанцуем… — Аня зазывно улыбнулась. — Там Ленка Корнеева будет. Все говорят, ты по ней сохнешь.
— Не могу, ребята, извините. Дела. — И Мишка бесцеремонно закрыл дверь.
— Что это с ним? — с недоумением спросила Аня.
— Да ну его к лешему! Опять со своими фокусами!
Они медленно спускались по лестнице.
— А я думаю, он ревнует, — вдруг сказала Аня.
— Кого? К кому?
— Меня к тебе…
— С чего ты взяла?
— Мне так кажется… — вздохнула Аня.
— А вот и нет! — совсем по-детски воскликнул радостно Генка. — Я с ним разговаривал! Он сказал, что ты ему аб-со-лют-но без-раз-лич-на! Понятно? — И Генка даже засмеялся.
— Понятно… — опять вздохнула Аня и вдруг спросила: — А ты?
— Чего — я? — не понял Генка.
— Тебе я тоже безразлична? — Она обернулась к нему, смотрела прямо и серьезно.
— Ты про любовь, что ли? — смутился Генка.
— Да… — Она чуть улыбнулась.
— Брось, старуха… — через силу улыбнулся Генка и отвел взгляд.
— Ну говори, говори… — попросила Аня.
— Ну… по правде сказать, ты мне… всегда нравилась…
И обоим было непонятно, как они вдруг обнялись, и его губы осторожно прикоснулись к ее губам.
…До позднего вечера Валерий Юрьевич не находил себе места. Работа над рукописью не шла, и он со злостью закрыл книжки, бросил в ящик письменного стола исписанные формулами и колонками цифр листы. Вышел из кабинета в гостиную, где перед телевизором сидела жена Лена. Передачи закончились, и диктор сообщала программу на завтра.
— Геннадий еще не пришел? — зло спросил он.
— Еще нет, — беззаботно ответила жена, глядя на экран.
— Начало двенадцатого! Где он шляется?
— Кажется, говорил, что пойдет на день рождения.
— Тебе все в жизни кажется! Сын вырос бессмысленным оболтусом, а ей кажется!
— Что с тобой, Валерий! — удивленно взглянула на него жена. — Тебе только сегодня стало понятно, что твой сын оболтус?
— И твой! — едва не крикнул отец. — Не строй из себя светскую даму, черт подери! — Он подошел и выключил телевизор.
— Не хами, пожалуйста, сейчас зарубежную эстраду передавать будут. — Она встала из кресла и включила телевизор. — И вовсе не оболтус. Нормальный парень. Ты все из него гения математики хочешь сделать, а он нормальный парень.
— Идиот! — уже с гневом выкрикнул Валерий Юрьевич.
— Ты что, пьян? — Глаза жены сузились. — Я не позволю оскорблений, слышишь? Эти свои словечки побереги для подчиненных на работе.
— Идиот, — повторил Валерий Юрьевич. — По его милости и я превратился… Всякая, понимаешь, мразь, всякая…
— Что с тобой? Что происходит, объясни, пожалуйста.
— Что тебе объяснять? Что ты можешь понять, если судьба сына тебе до лампочки! Даже на родительские собрания хожу я, а не ты!
— Господи, один раз сходил, а крика… — поморщилась мать. — Ты, кажется, действительно нарезался. Ну-ка, дыхни…
— Прекрати паясничать, Лена! Или ты разучилась говорить о серьезном?
— По-твоему, говорить о серьезном — значит орать и оскорблять?
— Кто ты есть, скажи? Чего добилась в жизни?
— Во-первых, задавать мне такой вопрос, по крайней мере, бестактно. Во-вторых, я вырастила сына. Ты его сделал, а я растила и нянчила…
— Результат — налицо!
— Не перебивай, хам. И в-третьих, доктором наук, как ты, я не стала. И не собираюсь, между прочим.
— Карточки переписываешь в отделе информации!
— Да, работаю простым программистом.
— Вот-вот, ты и Геннадия приучила ни к чему не стремиться! Ему на все наплевать — ничтожный болтун! Тряпка! Я его… Я ему морду набью!
— Перестань бесноваться, Валерий. Объясни по-человечески. Какие-то неприятности на работе?
— При чем тут работа, Лена? Я тебе о Геннадии говорю! — снова закричал Валерий Юрьевич.
— А что Геннадий? Доктором наук он не будет — это я могу твердо тебе сказать.
— А кем он будет? Лжецом? Вором?
— Ты действительно чокнулся. Каким вором?
— Каким?.. — начал было Валерий Юрьевич и тут же осекся, будто слова застряли у него в горле, даже замычал и головой замотал. Быстро открыл крышку бара, откупорил бутылку минеральной воды, налил полный фужер и торопливо выпил.
— Каким вором? — уже с тревогой переспросила мать. — Неужели он украл что-нибудь?
— Ладно, хватит, — резко ответил отец. — Слава богу, до этого пока не дошло…
— Я никогда тебя таким не видела, Валерий…
А с экрана телевизора гремело эстрадное шоу.
— Я сам себя никогда таким не видел, — несколько успокаиваясь, пробормотал Валерий Юрьевич, уходя к себе в кабинет.
Там он долго сидел за письменным столом, задумчиво глядя в темное окно и барабаня пальцами. Он слышал, как жена выключила телевизор, потом шумела вода в ванной, потом раздался стук в дверь и голос жены: