Петр Арианович продолжал разрабатывать свое открытие. Теперь уже Северный полюс интересовал его гораздо меньше, чем неизвестная земля во льдах.

Настойчивый студент принялся обивать пороги соответствующих ведомств с предложением организовать экспедицию.

Но повторялась история с Землей Франца-Иосифа.

Обширный архипелаг в Арктике получил имя одного из бездарных австрийских императоров потому лишь, что русское правительство пожалело тридцать тысяч рублей на снаряжение экспедиции. Австрийские путешественники наткнулись на архипелаг случайно, хотя его существование было абсолютно точно предсказано за несколько лет до этого русскими географами и моряками.

Впрочем, Петр Арианович не складывал оружия.

Мысли его летели теперь через необозримые пространства не на север, к полюсу, а на северо-восток, к туманному и пустынному Восточно-Сибирскому морю.

Ясная цель была перед ним. Он приналег на занятия и с блеском закончил университет. Считалось решенным, что его оставят при кафедре для научной работы.

Однако после поражения революции мракобесы торжествовали в науке. Все передовое, прогрессивное, патриотическое в высоком смысле этого слова изгонялось. Из Московского университета – уже во второй раз! – вынужден был уйти его краса и гордость – Тимирязев.

Петр Арианович попал в число людей “политически неблагонадежных”.

Ректор сказал:

– Позвольте, вы же бастовали, отказывались учиться! Вместе с революционерами выставляли какие-то там… политические требования. Это не говорит о вашей привязанности к науке. Наука, молодой человек, должна быть чиста, свободна от политики!

Друзья советовали Петру Ариановичу набраться терпения, переждать трудное время.

Легко сказать – ждать! На руках у Петра Ариановича была старуха мать. Надо было подумать и о ней. Он принял назначение учителем в Весьегонск.

Но, живя здесь, не расстался со своей мечтой, не отступил от задуманного, продолжая обосновывать свою гипотезу.

Петр Арианович провел ряд опытов (один из них во время ледохода так удивил весьегонцев), выписывал географические новинки, состоял в переписке с виднейшими русскими географами-полярниками.

Профессор, очень любивший Петра Ариановича, регулярно снабжал его книгами. В последний раз в присланном им ящике оказалось несколько книг о славных русских землепроходцах, путешественниках XVI и XVII веков.

Исторические заслуги их к нашему времени были уже основательно забыты.

Ветлугин с интересом углубился в присланные книги. Прикованный к Весьегонску, лишенный возможности путешествовать, он странствовал теперь под серыми в заплатах парусами из оленьей кожи вместе с отважными Дежневым и Ребровым. Вслед за ними выходил на плоский, поросший редким мхом берег, пытливо осматриваясь. Зимовал долгую полярную ночь в наспех сколоченном срубе с маленькими оконцами, в которых синевато поблескивали вставленные вместо стекла льдинки…

В одной из книг он наткнулся на “скаску”, то есть отчет о путешествии зверопромышленника Веденея, фамилия которого указана не была.

“Скаски”, как знал Петр Арианович, могли быть двух родов.

Некоторые представляли собой всего лишь занимательное чтение, своеобразную приключенческую литературу того времени. Быль в них перемешивалась с небылицами.

Другие являлись деловыми отчетами путешественников, тщательно засекречивались и вынырнули из мрака архивов уже в позднейшие годы.

Трудно было определить, к какому роду “скасок” отнести историю странствований зверопромышленника Веденея “со товарищи”.

Бесспорно, в ней было много фантастического. Нельзя же в самом деле поверить в появление каких-то водяных, пытавшихся задержать путешественников! И вместе с тем изложение отличалось точностью, последовательностью, какой-то подкупающей достоверностью деталей.

Заинтересовавшись рассказами о баснословно богатой корге, то есть отмели, где собираются моржи, зверопромышленники отправились на поиски ее. Из устья не названной в повествовании реки они выходят в море, держа курс “промеж сивер на полуношник”, иначе – на северо-восток. Вскоре им преграждает путь какая-то загадочная “мертвая вода”. Согласно описанию могучая рука поднимается из пучины. Судно перестает слушаться руля, хотя погода стоит безветренная.

Всех охватывает ужас. Однако чары спадают, и судно под парусом и веслами снова весело бежит по волнам.

По пути к заколдованной корге приходится преодолеть еще несколько таких же сказочных препятствий. Путешественники приходят к мысли, что водяной упорно не желает пускать их дальше. Корщик[4] (очевидно, сам Веденей) творит молитву. Но молитва не помогает.

Надвинулись льды.

“И понесло нас неволею на сивер, – пишет автор “скаски”, – и несло три дни. И стали ждать лютыя смерти, голодны и холодны, сами себе пути не знаем…”

Однако спустя несколько дней зверопромышленники увидели землю.

С волнением Петр Арианович вчитывался в описание:

“Оная реченная земля обширна есть. Берега ее подлеглы (не круты). Посредине гора, ей же высота не мене пяти сот сажон”.

Зверопромышленники решили добраться до неведомой земли. Возможно, там и была богатейшая корга, о которой толковали на материке. В этом случае обеспечена была бы благополучная зимовка на острове, вдоволь мяса и жиру для топлива.

Но как туда добраться сквозь сплошные льды?

“Уже не о заморной кости (бивнях) помышляли, а токмо о спасении живота своего”, – пояснял автор “скаски”.

Двинулись к темневшим на горизонте горам, таща коч по льду волоком. Но ведь двигались и льды. Они продолжали свой путь, огибая землю.

Зверопромышленники поволокли бы коч бегом, если бы не мешали нагромождения льдин. С ужасом видели, как земля отдаляется от них как бы медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

На другой день она исчезла совсем, будто нырнула под воду или растаяла в воздухе, как мираж.

Неизвестно, как вернулись землепроходцы на материк. Часть их, по словам Веденея, погибла на обратном пути от голода.

В родных местах путешественников встретили неприветливо. Веденей жалуется:

“Награждения нам за наше терпение нету, и веры нам и нашим словам про дивный в море камень не имут…”

С тем большей убеждающей силой звучат заключительные слова “скаски”.

Автор ее обращается к “русским людям, которые проведывать новые землицы идут”. Настойчиво уговаривает их двинуться по его следам, чтобы найти “землицу”, которую он видел среди льдов в океане.

Дальше, впрочем, указываются уже чисто сказочные “приметы”: “Егда мертвую воду пройдешь, поворотишь”, “егда птиц летящих узришь, то вскорости и быть той сказанной земле…”

Исходный пункт, во всяком случае, был ясен. Это могло быть только устье Колымы. Значит, путь “Веденея со товарищи” пролегал между Новосибирскими островами и островом Врангеля.

А если так, то увиденная им земля была именно той, мимо которой прошел Текльтон, не заметив ее, и которую угадал, которую увидел сквозь мглу и туман Ледовитого океана весьегонский учитель географии.

– Продолжим эту линию от устья Колымы, – сказал Петр Арианович. – Она поднимается на северо-восток. Где-то здесь зверопромышленники вошли во льды, и в этой точке пересеклись обе линии: путь, по которому следовали наши землепроходцы, и путь дрейфующего корабля Текльтона.

Мы с Андреем жадно всматривались в беловато-голубое пустое море, где красным пунктиром обведено было несколько силуэтов.

– Очень длинный остров, по-видимому, несколько выгнутый к северо-западу, – пояснил Петр Арианович. – А возможно, и группа островов. В существовании их в этом районе я убежден не меньше, чем в существовании Весьегонска, где мы находимся с вами сейчас…

И мы снова, уже втроем – сзади на цыпочках подошла девчонка с торчащими косами, – наклонились над картой, с трепетом радостного ожидания вглядываясь в нее.

За нашей спиной Петр Арианович спокойно сказал:

– Так, с помощью книг я во второй раз увидел эту землю. Теперь я видел ее еще яснее…