— Что вы делали, когда я появился?

— Ничего. Тетрадь лежала на столе, она сама раскрылась, а потом…

— Итак, книга лежала на столе, — я взял тетрадь, на которую указала Джесси, положил её на стол и раскрыл. – Она была открыта.

— Может, мне начать писать? – догадалась она. Я закивал.

Она села за стол и, немного подумав, принялась писать. Я подошёл сзади и посмотрел через её плечо.

Аккуратные буквы стали возникать на бумаге. Они появлялись одна за другой, как по волшебству, из мелких закорючек и во время всего процесса написания превращались в слова. Джесси писала удивительным синим пером. Судя по всему, чернила у пера были нескончаемыми – я не заметил ни чернильницы возле руки девушки, ни запасной бумажки, чтобы оттереть кляксы. Она выводила осторожно, точно боясь прикасаться к листу; её рука немного дрожала. Я с огромным интересом наблюдал как белый листок зазернился буквами – настолько аккуратными, поставленными на своё место, что даже в написанном виде казался чистым. Она провела рукой возле последней буквы последнего слова, и я заметил, как возле её пальцев на странице что-то позолотилось. В тот же миг белая поверхность приобрела яркий, светло-жёлтый цвет и заискрилась. Я непроизвольно взглянул на свои руки – она также желтели, и меня окутало неприятное чувство – я словно рассыпался, распадался на мелкие кусочки. Но они ведь останутся на страницах..

Джесси обернулась, взглянула на меня. Я прочитал что-то печальное в её широко-открытых глазах.

— Вы ведь ещё вернётесь?

— Вернусь, — я улыбнулся.

Она потупила взгляд, посмотрела на книгу, но, не удержавшись, снова подняла глаза на меня.

Мелкие-мелкие осколки.

— Итан, — услышал я тихий шёпот и ответствовал тихо, молясь, чтобы она услышала:

— Джесси…

У неё очень красивое имя.

Жёлтый вихрь закружил меня, как в необыкновенном танце. Множество мерцающих звёздочек пролетали мимо. Я всегда мечтал летать. Точно птицы в небе, когда алеет заря. Искрящаяся пыль упала мне на ладони. Больше я не видел Джесси. Я возвращался домой.

А вдруг, всё увиденное сон? Этот шкаф, эта девушка со светлыми, спадающими до плеч волосами, яркими глазами и доброй улыбкой, этот полёт… Это ли не волшебство? Если я проснусь дома, в больном состоянии, до той поры сбитый конём… Пожалуй, я буду помнить. Помнить этот сон.

«А ты не верил в чудеса».

Перед глазами всплывали знакомые очертания комнаты. Неожиданно я почувствовал, как не хочу попадать обратно. Меня тянуло остаться в том мире.

Джесси открыла глаза, пребывая всем своим нутром во сне. Сон ли то был? Она медленно поднялась, отодвинула от себя одеяло и, согнув ноги, пододвинула их к себе.

Отпечаток сна – всегда приятное, лёгкое ощущение дремоты с утра – оставлял девушку, и вскоре размытые предметы мозаикой сложились в её комнату.

За окном искрились светлые звёздочки. Джесси провела рукой по окну, словно надеясь поймать мелкие, хрупкие снежинки, осторожно тронула одну. Та, будто почувствовав тёплое прикосновение, неспешно сползла по окну мелкой каплей.

Джесс отвернулась от окна, и её взгляд привлекла лежавшая на столе тетрадка. На последних страничках не было ни одной её вчерашней записи, только история, как Итан добрался до дома.

Вчерашний вечер отрывками пронёсся у неё в голове. Причём, не время, проведённое с Марком, а появление Итана, разговор о книге, его исчезновение.

Как он похож. Как похож на нелепые фантазии девушки. Только начиная писать книгу, она взяла как прототипа Итана не Марка, не Джона, совсем никого из знакомых: между ними даже не было сходства; а именно тёмноволосого мужчину, обычного рабочего фабрики с немного измождённым лицом и таинственной улыбкой на губах.

Мысли растаяли. Но не от глотка горячего кофе – наоборот, от него они приобрели свойственную мыслям тяжесть, тягучесть и неподъёмность – а от раздавшегося звонка. Минуту Джесс молча стояла у кухонной тумбы, не желая идти куда-то. Ей хотелось остаться так на весь день, пить горячий бодрящий напиток и, в блаженстве закрывая глаза, думать о чём-то необычном.

Его не существует.

Конечно. Хорошие сны часто барабанят в дверь подсознания, желая стать реальными.

Звонок затих. И всё словно затихло. Только город дышал своими звуками из открытого окна.

Как неуместно. Даже неприлично. Вот так врываться в её личное пространство и напоминать о предстоящих делах. Девушка тяжело вздохнула и стала одеваться. Из дома всё равно рано или поздно нужно будет выходить.

Помня просьбу Джона, в редакцию она не поехала, а сразу направилась в центр города. До неё поздно дошло, что сегодня совещание.

Она поднялась на шестой этаж, вышла из лифта и заспешила мимо декоративных ёлочек к залу совещаний. На полпути её схватили за руку, Джесси вскрикнула, но повода для беспокойства у неё, несомненно, не было. Марк, крепко держа её за руку, улыбнулся.

— Привет.

Джесси кивнула, медленно выпутала свою руку из руки агента и отошла.

— Здравствуй, Марк.

На его лице изобразилось недоумение. Он хотел что-то сказать, но Джесси начала говорить раньше.

— У меня работа.

— Ты злишься?

— Нет.

Отвечала она сухо. Марк нервно закусил губу, скрестил руки на груди.

— Послушай, вчерашняя ссора…

— Ничего.

Джесси вырвалась из его объятий и прошла к залу совещаний.

Я проснулся утром и немедленно зажёг свечу. Тёплые блики поползли по моему лицу. Я попытался вспомнить, что произошло, и не сразу понял, что сегодня мне никуда не идти. И дело не в выходном.

Конечно, Маркес пока не объявлял об увольнении, но только самые недогадливые могли этого не понять.

События вчерашнего дня вспыхнули перед глазами. Я всё ещё не мог поверить, что нахожусь в книге.

«Вы ведь ещё вернётесь?» — зазвенели в голове слова Джесси, точно она говорила это прямо в тот момент.

Я с неохотой поднялся с кровати, оделся и спустился на первый этаж. Миссис Роуз возилась на кухне: я слышал стук посуды, бегущую воду, но к ней я не вышел, а сразу же двинулся к выходу. Приду, получу увольнение и со спокойной душой вернусь домой.

Мне везло во всём. День был солнечным, малоснежным, на завод я пришёл вовремя и, не получив на себе подозрительных взглядов, медленно подошёл к станку. Рабочее место. Моё рабочее место. Привычный станок, ставший за несколько часов совсем чужим. Вскоре другой человек сядет за него и начнёт работать.

Я не понимал, что творится у меня в душе. Чувства смешались. Я никогда не любил фабрику, но, с неудовольствием шагая на работу каждый день, не замечал, как к ней привязываюсь. И не знал, что придётся расстаться. Дни ползли за днями, скандалы стали повседневной привычкой – казалось, нельзя начать день без ворчанья начальника. Я совершенно не заботился о последствиях.

Я провёл рукой по гладкой стальной машине, думал в последний раз завести станок, но тут вспомнил, что ещё кроме решающего слова Маркеса, которое он пока не сказал, держит меня на фабрике. Под столом лежали – одна к другой – сложенные в трубочку бумаги, точно так, как я их туда положил.

Я отряхнул листы от пыли; они были свалявшиеся, и, чтобы листки не сворачивались, я положил на них первые попавшиеся под руку вещи. Множество мелких грифельных рисунков. Всевозможные макеты летающих штук, даже вещи, из которых их можно сделать. Изобретения, которые, как когда-то мечтал Итан Корбес, могут войти в историю.

Услышав своё имя, я оглянулся. Автоматически, против своей воли, так что даже забыл о чертежах. Маркес скрестил руки на груди. По его суровому взгляду можно понять всё. Было бы лучше, если бы в тот момент я собрал свои вещи и прошёл к выходу, но я в тот момент, совсем не думая о последствиях, решил поприветствовать бывшего начальника.

Он не был ко мне радушен. Естественно. Я находился на фабрике, где уже не работаю, был в верхней одежде и с интересом рассматривал что-то на столе – так видел меня Маркес.