Лошадь и я последовали за ним. Пока Гарри закладывал лошадку, я вернулся на балкон и ждал Лору. Вскоре Гарри подъехал к балкону: кабриолет и сбруя — все было новенькое и блестело. Флитфут помахивала своим красивым густым хвостом, отгоняя докучливых мух, а сама повернула голову так, чтобы видеть, кто сядет в экипаж. Я стоял подле ее ног.

Лора вышла одетая для прогулки; она села рядом с Гарри, который что-то сказал, и лошадь побежала рысью, а я — за нею вдоль аллеи. Флитфут выражала мне свое удовольствие, время от времени наклоняя голову ко мне. Я чувствовал себя вполне счастливым. Лошадь была рысистая, но Гарри не давал ей полного хода.

— Ты не любишь слишком быстрой езды? — спросила Лора.

— Нет! — отвечал Гарри. — Я нахожу, что рысистые лошади ни к чему в сельском хозяйстве. Нам нужны сильные лошади, выносливые и с большим ходом, а рысистые лошади только соблазняют молодежь участвовать в бегах.

— К кому мы едем? — спросила Лора.

— К одному англичанину, который поселился на лесном участке недалеко отсюда; он, кажется, ничего не смыслит в деле, белоручка и на нас, рабочих фермеров, смотрит с презрением. Отец кое в чем помог ему. Он говорит, что англичанину надо так же помогать, как и нашему брату, американцу.

— Да не только англичанину, — воскликнула Лора, — но и китайцу, негру и всякому человеку, все равно, кто бы он ни был! Надо стараться утверждать всеобщее братство, Гарри.

— Конечно, Лора! — отвечал Гарри, и я видел, что он с восхищением посмотрел на Лору.

— Расскажи мне про этого англичанина, Гарри, — сказала Лора, помолчав немного.

— Да о нем нечего рассказывать, — отвечал Гарри. — Он ни с кем не водит знакомства и только изредка появляется в деревне, куда он ездит за провизией. Он, как я уже сказал, на всех нас смотрит свысока.

— Отчего? — спросила Лора.

— Потому, что он считает себя барином, а нас простолюдинами. Конечно, отец не умеет так ухаживать за дамами, как этот англичанин, не умеет отвесить такого поклона, не одевается во фрак к обеду. Главное же, мы не можем ничего верного сказать про нашего прапрадеда. Подумай, можем ли мы равняться с таким родовитым господином, как этот англичанин?

Лора засмеялась.

— Как это все странно и смешно! — воскликнула она и весело взглянула на своего двоюродного брата.

— Неужели он и тебя презирает? Ведь ты немало учился! — спросила она.

— Будь в том уверена, — отвечал Гарри, вторя ее смеху.

Мы между тем миновали берег реки и луга и ехали теперь чащей леса. Дорога была плохая. Лошадь осторожно выбирала места.

— Зачем же этот важный господин поселился в такой глуши? — спросила Лора.

— Право, не знаю, — отвечал Гарри. — Отец думает, что прошлое его скрывает что-нибудь нехорошее, зачем бы он стал жить таким нелюдимом? Ведь заболей он, около него не будет живой души. Теперь уж давно его и в деревне не видали. Мы слышали о нем последний раз, когда он приезжал в банк за деньгами. Отец хотел бы с него долг получить, я за этим и еду к нему. Вот и въезд во владения англичанина.

Мы подъезжали к изгороди, вход в которой был загорожен двумя жердями.

Гарри сошел с кабриолета, снял перекладины и велел Лоре въехать. Перед изгородью стояла большая глубокая лужа, в которой Гарри замочил ноги.

— Какой плохой хозяин! — воскликнул он. — Хоть бы засыпал это болото.

Нам пришлось ехать шагом по неприглядной и дурной дороге: кругом был запущенный кустарник вперемежку с деревьями; солнце едва проникало в эту заросль. Глушью и заброшенностью веяло отовсюду.

— Можно ли до того запустить свое имение! — сказала Лора. — Берегись, Гарри, ветки исцарапают тебе лицо.

— Лень заела этого господина! — сказал Гарри с негодованием. — Ну, слава Богу, доехали!

Мы остановились на прогалине леса. Тут валялись бревна, щепки, а в нескольких шагах я увидел грубую, некрашенную постройку. Входная дверь была отперта и заложена палкой. Стекла в окнах были разбиты; весь дом выглядел грустно и уныло. Я еще никогда не видал такого невеселого места.

— Мне кажется, тут никого нет, — сказал Гарри. — Странно, где же он? Подержи лошадь, Лора, я пойду посмотрю.

Гарри подвинул кабриолет к маленькому бревенчатому сарайчику, который, видно служил здесь конюшней. Я лег подле кабриолета.

Сарайчик скоро привлек мое особенное внимание. Оттуда не было слышно ни звука жизни, но я чутьем узнал, что там кто-то есть. Лежать спокойно я больше не мог. Флитфут тоже волновалась; она рыла землю, фыркала и неотступно смотрела на сарай.

— Джой, что с тобой сделалось? — спросила Лора. — И с лошадью также что-то неладно. Чего вы беспокоитесь? Или вы чуете здесь чужого?

Она сама зорко оглянулась кругом. Я чувствовал, что в сарае неладно, но не знал, как приступить к делу; я стал на задние лапы, лизнул руку Лоры и залаял в знак того, что я прошу у нее позволения уйти. Потом я побежал за сарай. Там оказалась дверь, но она была так крепко заколочена деревянной перекладиной, что я никак не мог оторвать ее, сколько ни рвал ее зубами. Наконец, Лора пришла ко мне на помощь.

— Ты ничего, кроме крыс, тут не найдешь, Джой, — сказала она, срывая перекладину с двери. — Крыс ты не ловишь, не знаю, зачем тебе понадобилось сюда идти. Впрочем, ты собака разумная: обыкновенно знаешь, чего хочешь. Ступай же, смотри.

С этими словами она отворила дверь и заглянула в сарай. Он был темный, и только в отворенную дверь светил слабый свет, при нем Лора не могла разглядеть, что было внутри сарая.

— Кто-нибудь есть здесь? — спросила она своим чистым, звонким голосом. В ответ послышался только слабый стон.

— Кто-то тут болен, — сказала Лора. — Войдем, Джой?

Я никогда не забуду лица моей милой Лоры, когда она, подобрав свое белое платье, вошла в душный, грязный сарай. Горе и ужас изобразились на ее лице. В сарае было два стойла; в одном из них стояла корова, привязанная веревкой, а подле нее лежал теленок. Если бы я не увидел своими глазами, я бы никогда не поверил, что может быть такая худая корова. Кости спины высоко торчали, боки совсем втянулись, но на них все-таки виднелись язвы. Запах из стойла шел ужасный. Лора ахнула, выпустила подол платья и, достав перочинный ножик из кармана, стала резать веревку, державшую корову на привязи у яслей. Освободившись, несчастная корова первым делом лизнула своего теленка, но он был мертв; тогда она легла и замолкла. Это она стонала, когда Лора спросила, есть ли кто в сарае. Лора выбежала, нарвала травы и принесла ей. Бедное животное принялось есть, но слабо; видно было, что силы ее совсем истощены.

Лора заглянула в соседнее стойло. Там лежало что-то страшное, похожее на труп лошади, но лошадь была жива. Лора и здесь прежде всего перерезала веревку, потом пошла к двери и стала звать за собой полумертвое животное. Лошадь слегка шевельнулась, подняла голову, попробовала встать, опять свалилась, но все-таки еще раз постаралась подняться и заковыляла к выходу. Лора ласково понукала ее, пока она не вышла во двор, где и повалилась на траву.

Наша лошадь с изумлением смотрела на своего странного собрата: она, кажется, не признавала его даже за лошадь. Несчастная, несмотря на страшную худобу, была менее измучена, нежели корова; на ней, кроме того, не видно было ран, как на корове. Мухи накинулись на нее, и Лора поминутно отгоняла их.

Грязно-белого цвета, с мутными глазами, эта лошадь производила ужасно тяжелое впечатление. Каждый раз, когда взгляд ее падал на Лору, Лора отворачивалась. Она не плакала, как это с ней случалось, когда она видела страдания животного: на этот раз страдания были так велики, что Лора не могла даже плакать; она только ухаживала за бедной, измученной тварью. Лицо Лоры было бело, как ее платье, в глазах выражался страх и ужас.

Вскоре явился Гарри. Увидав, чем Лора занята, он подбежал к ней.

— Что ты делаешь, Лора? — воскликнул он. С этими словами он положил в карман измятое письмо. — Господин англичанин уехал! — сказал он. — Есть тут еще корова?