— Я кажется, нашел неисправность, — обратился Тари-Тау к Рогусу.

Тари-Тау и Рогус скрылись в кабине утренней свежести.

Я снова взял прибор и самым тщательным образом осмотрел его. Нажимая кнопку, я то включал, то выключал прибор. И вот мне показалось, что на подставке включенного прибора появлялось едва заметное пятнышко. Присмотревшись, я понял, что пятнышко — это замаскированная кнопка. Я нажал ее. И сразу же послышались хорошо знакомые мне звуки: тик-тик, тик-тик… Это же мой хронометр! Он сейчас стоит в моей каюте на клавишном столике. Но зачем Рогус имитирует в приборе тиканье моего хронометра? И откуда он знает о старомодном тикающем хронометре, оставшемся мне после гибели отца? Недоумевая, я приложил ухо к прибору. И вдруг в нем раздался грохот. Создавалось впечатление, что какой-то предмет упал и, гремя, покатился по пластмассовому полу.

И тут меня осенила догадка. Выключив прибор, я поставил его на столик и бросился в свою каюту.

Так и есть! На полу посреди каюты лежала шкатулка. Недостаточно плотно закрепленная в ячейке, она упала и покатилась. Звук упавшей шкатулки я и слышал в приборе. Это прибор-шпион! С его помощью Рогус мог слышать все звуки в моей каюте. Возможно, что и сейчас он стоит, приложив ухо к прибору. Достаточно мне хотя бы шепотом произнести проклятье по адресу фарсанов — и я буду разоблачен.

Ну нет, Рогус. Твои технические хитрости не помогут. Напевая какой-то веселый мотив (пусть послушает Рогус!), я поставил шкатулку на место. Затем вышел и направился в рубку управления.

Здесь мной на минуту овладело ощущение уюта и благополучия. Словно на корабле ничего не произошло. Словно не фарсаны, а живые Тари-Тау и Али-Ан дежурили попеременно у пульта управления. Многочисленные приборы пульта все так же беззвучно и дружелюбно мигали своими многоцветными огоньками. Все так же из кают-компании доносились шаркающие шаги Рогуса. Трудолюбивый, как муравей, он проверял сегодня работу экрана полусферы кабины утренней свежести. Традиционная, мирная картина нашей жизни! О, как мне хотелось, чтобы произошло чудо, чтобы фарсаны снова превратились в людей!

Каждый раз, заходя в рубку управления, я с беспокойством поглядывал на экран локатора. Экран, установленный на фиксацию метеоритов, был чист.

— Успокойтесь, капитан, — смущенно улыбаясь, говорил Тари-Тау. — В Космосе — отличная погода. Никаких бурь, никаких метеоритных дождей и кометных потоков.

Тари-Тау! Как мне жаль этого мечтательного юношу! Вместо него вот этот двойник — такой же углубленный в себя и задумчивый, говорящий таким же образным и поэтичным языком. Но уже не человек, а фарсан…

У себя в каюте я с тоской и горечью размышлял о трагической судьбе своих друзей — членов экипажа. И больше всего мне было жаль Тари-Тау. В его лице, быть может, погиб один из самых великих, один из самых царственных поэтов Зурганы.

Только теперь, думая о погибших членах экипажа, я начинаю понимать, почему председатель Совета Астронавтики Нанди-Нан настаивал на зачислении в экспедицию Тари-Тау, который был тогда совсем почти мальчиком. На дорогах Вселенной возможны всякие случайности и задержки. И если путешествие слишком затянется и усталость долгих лет застелет, затуманит наш взор, то Тари-Тау, будучи уже в зрелом возрасте, поможет нам привести корабль обратно на Зургану. Так, видимо, думал мудрый и предусмотрительный Нанди-Нан.

До планеты Голубой осталось не больше десяти дней полета. Поэтому мне надо спешить.

О Зургане лучше всего рассказать словами Аэнны-Виан, которая хорошо знала историю нашей планеты. Аэнна пригласила меня к себе на следующий день после Всепланетного Круга ученых. Но три дня подряд я был занят подготовкой к пробному полету и не смог посетить дом Вир-Виана.

Я встретил Аэнну совершенно случайно на берегу Ализанского океана. Я летел на гелиоплане на остров Астронавтов, где меня ждали члены экипажа. Я торопился. До острова оставалось не больше ста лиг, но в это время киберпилот отчеканил:

— Энергии мало. Совершаю вынужденную посадку.

Гелиоплан сел на самом берегу. Едва я вылез из кабины, как услышал далеко сзади приветствие:

— Эо, Тонри!

У меня радостно забилось сердце: мне показалось, что я узнал голос Аэнны. Я обернулся… Она! Аэнна стояла около белого домика туристского типа. Таких домиков здесь насчитывалось десятка полтора. Вероятно, это и был городок археологической партии, в которой работала Аэнна.

— Ты как здесь оказался? — спросила Аэнна, подойдя ко мне. — Решил стать археологом?

— Вынужденная посадка, — махнул я рукой в сторону гелиоплана.

— У тебя есть свободное время? Есть? Тогда посидим на берегу.

— Хорошо. Только я должен предупредить товарищей о том, что задержусь.

Я снова забрался в кабину гелиоплана. Включив крохотный экранчик всепланетной связи, я вызвал Сэнди-Ски и попросил его приехать за мной на катере часа через три.

— А теперь давай оправдывайся передо мной, — весело заговорила Аэнна, когда я вернулся к ней. — Ты почему не зашел к нам на следующий день после Круга? Ведь обещал. Занят был? А завтра сможешь?

— Первая половина дня у меня свободна.

— Вот и хорошо. Завтра я постараюсь быть у отца. Ведь он скучает без меня, оставаясь со своими помощниками. А главное — отец уж очень хочет видеть тебя. Между вами возникла какая-то непонятная взаимная симпатия.

— Ну, насчет моей симпатии ты слишком преувеличиваешь, — отшучивался я.

— А вот ты ему явно понравился. Послушал бы, как он тебя расписывает: высокий, стройный, умное волевое лицо. Настоящий астронавт! Один из лучших представителей зурганского человечества! У тебя он нашел только один недостаток — ты слишком молод.

Аэнна засмеялась. Я рад был видеть ее такой — оживленной и радостной, без тени обычной грусти.

Мы подошли к берегу и сели на большой гладкий камень, о который со стеклянным звоном разбивались волны. Прямо перед нами раскинулся Главный Шеронский архипелаг — десятки цветущих островов.

— Помнишь, я тебе обещала подробно рассказать о шеронах и вообще об истории Южного полюса? Сейчас самое время. Ты только посмотри на эту колыбель шеронской культуры!

Вид и в самом деле был прекрасный. Острова архипелага утопали в золоте закатного солнца, которое своим огненным диском вот-вот коснется морского горизонта. Стеклолитовые дворцы шеронов, построенные на возвышенностях острова, горели в лучах жаркого светила. Они были словно сделаны из затвердевшего оранжевого света. Другие дворцы, воздвигнутые на низких местах, на самом берегу, сейчас находились в тени и казались призрачными, будто сотканные из дождевых струй. Они всеми своими архитектурными частями устремлялись ввысь, в небо и казались легкими, как морская пена.

— Не дворцы, а песни из стеклолита, — задумчиво проговорила Аэнна. — Шероны умели строить дворцы. В одном из них — отсюда он не виден, он на острове за горизонтом — жили мои предки. Там рос и воспитывался мой отец. Девяносто девять лет тому назад, с наступлением Эры Братства Полюсов, все они были превращены в дворцы отдыха, а некоторые — в музеи шеронской культуры.

— И ты нисколько не жалеешь об этом? — спросил я.

— Нет, я шеронка только по происхождению, а не по убеждению. Да и вся шеронская молодежь не захотела бы вернуться к старому, к обычаям отцов. Это мой отец и немногие шероны, с которыми он слишком тесно дружит, жалеют о потере господства.

— Мне непонятно одно, — сказал я. — Шероны господствовали на Юге тысячи лет. За это время на Северном полюсе произошло множество изменений. В военных столкновениях разрушались одни государства и империи, создавались другие. Сменилось несколько общественно-экономических формаций, наконец, победила самая совершенная, самая гуманная и гармоничная. Это было прогрессивное восхождение от социального хаоса к гармонии. У вас же на Юге истории в сущности не было. В течение многих тысяч лет неизменно сохранялся аристократический строй шеронов. Как это произошло?