— Фарсаны? — удивился я. — Твердолобые фарсаны?

— Ну, не все фарсаны твердолобые, — улыбнулась Аэнна. — Несмотря на привилегированное положение, у отдельных представителей этой военной касты появлялось недовольство. А недовольство всегда вынуждает мыслить самостоятельно. Но, к сожалению, основная, подавляющая масса фарсанов преданно служила шеронам.

За несколько десятков лет до наступления Эры Братства Полюсов в обществе и культуре шеронов все же стали намечаться признаки застоя и медленной, неуклонной деградации. В философию и искусство все чаще проникали идеи космического пессимизма, идеи бесцельности и тленности человеческой культуры перед вечностью и бесконечностью природы.

В это время на Северном полюсе восторжествовал гармоничный общественный строй, открывший перед людьми широкий простор для творческой деятельности. В науке, технике и культуре северяне быстро догнали шеронов. На Севере и на Юге появились гелиопланы, которые смогли преодолевать огромное расстояние между полюсами. Так люди Юга и Севера узнали о существовании друг друга.

Шероны стали искать средство от застоя в борьбе с северянами, в стремлении распространить свое господство и на другой полюс. Кроме того, война, как они надеялись, поможет ликвидировать социальные противоречия на самом Южном полюсе. Борьба — вот новая идея, воодушевившая шеронов. В борьбе крепнет дух, неизмеримо возрастает могущество расы. Борьба, по мнению шеронов, способна оживить их угасающую культуру. Так возникла изнурительная, длившаяся многие годы война между полюсами. Под руководством шеронов десятки тысяч фарсанов с боевой техникой перелетали на гелиопланах Великую Экваториальную пустыню и высаживались в безлюдных оазисах, прилегающих к Северному полюсу. Оттуда они на шагающих бронированных вездеходах начинали военные действия против северян. Фарсаны сражались умело и храбро, но не могли победить северян, часто терпели сокрушительные поражения и с большим уроном улетали обратно.

Шероны поняли, что им не добиться решающего успеха, пока они не найдут новое мощное оружие. Такое оружие появилось почти одновременно на Севере и на Юге. Это были ядерные снаряды огромной разрушительной силы. Когда фарсаны сбросили три таких снаряда на города Северного полюса, северяне предприняли решительные меры. Они совершили массовый воздушный налет на Южный полюс. Северяне потеряли при этом большую часть своего воздушного флота — гелиопланов и появившихся к этому времени быстролетных ракетопланов. Но они уничтожили все фарсанские военные города и всех фарсанов до одного. Архипелаг шеронов северяне не тронули, стараясь сохранить высокую культуру.

Немногочисленные шероны остались без своих верных воинственных слуг и защитников — без фарсанов. Спасаясь от восставших сулаков, они покинули острова Ализанского океана и поселились подальше от Южного полюса — в северных городах или в оазисах. Так рухнуло многовековое господство шеронов, погиб их аристократический строй. Сулаки создали у себя на Юге такое же гармоничное общество, как и на Северном полюсе. Между полюсами установилась эра мирного сотрудничества — Эра Братства Полюсов.

Закончив рассказ, Аэнна задумчиво смотрела на яркие мазки заката. Солнце только что скрылось за горизонтом. Океан начал погружаться в свою ночную дремоту. Волны едва слышно плескались у наших ног.

— С тех пор прошло девяносто девять лет, — снова заговорила Аэнна. — Молодые шероны не могут представить себе иной жизни, чем сейчас. Но мой отец и его немногие друзья, которые еще помнят свое детство, проведенное в дворцах архипелага, не могут примириться с потерей своего исключительного положения. Но что они могут сделать без фарсанов?

— Ничего не могут, — сказал я. — И тем лучше для них и для общества. Сейчас они приносят обществу огромную пользу, став учеными и творцами произведений искусства.

— Все это так. Но что за мысли у них, что за философия! — воскликнула Аэнна. — Если ты внимательно слушал мой рассказ о шеронской культуре, то должен понять, откуда у моего отца такая сумасбродная космическая теория. Господство над себе подобными он по-прежнему считает условием высшей культуры. Но в наше время, когда вот-вот начнутся межзвездные сообщения, недостаточно власти на одной планете. Нужна вечная борьба во Вселенной и господство одной, избр анной планеты над всеми мирами Космоса. Это мой отец считает необходимым условием бесконечного роста и со- вершенствования мыслящего духа Вселенной.

— Но у твоего отца есть одна привлекательная идея — идея концентрации научно-технических достижений, рассеянных во Вселенной.

— Концентрировать научную мысль можно и мирным путем, — возразила Аэнна.

— Конечно, можно, — согласился я. — Оно так и будет.

Некоторое время мы молчали, любуясь пышным закатом. Такие закаты на Зургане бывают только здесь, в районе Шеронского архипелага. Там, где зашло солнце, замирал слабый всплеск малиновой зари. На золотисто-зеленом небе вырисовывались четкие контуры шеронских дворцов.

— Красота какая! — воскликнула Аэнна. — Не случайно именно здесь создавались самые величественные произведения искусства.

Взглянув на часы, она добавила:

— Сейчас мы услышим не менее красивую музыку — знаменитый колокольный час шеронов. Ты когда-нибудь слышал такое?

— Только по системе всепланетной связи, — ответил я.

— Но это совсем не то. Шероны делали колокола из какого-то чудесного сплава, секрет которого утерян. Разнообразные по форме и величине, колокола издают чистые, нежные и в то же время сильные звуки. Транслировать их по всепланетной связи трудно, не исказив. Но давай лучше послушаем.

Небо темнело. Стояла вечерняя тишина, нарушаемая едва слышным шелестом волн.

И вдруг до нашего слуха издали, из-за горизонта, донесся нежный мерцающий звук. То заговорил колокол центрального острова архипелага. Колокола всех дворцов имели между собой радиосвязь. Поэтому звонили согласованно, словно инструменты хорошо налаженного оркестра. Центральному колоколу ответили другие. И началась музыкальная перекличка шеронских дворцов, возвещающая о том, что еще один день жизни человечества бесследно канул в вечность. Звуки лились и лились над океаном, бессмертным и невозмутимым, как тысячи веков назад.

В задумчивых и печальных переливах, похожих на рыдания, слышалась глубокая скорбь, бессильная жалоба на космическое одиночество, на тленность зурганской культуры, затерянной в безграничной Вселенной…

Мелодичный звон колоколов стал затихать, усиливая щемящую тоску. Наконец в последний раз зазвонил центральный колокол — заключительная вспышка звука, трепетная и умирающая.

Аэнна задумчиво смотрела на угасающий закат. Ее прекрасное лицо было тронуто легкой печалью. И я впервые подумал о том, что частая грусть Аэнны — это, может быть, выражение меланхолии ее древней мудрой расы.

— Не правда ли, какая красивая и грустная музыка? — взволнованно прошептала Аэнна. — Колокольный час — это эстетическое воплощение философии шеронов эпохи упадка.

Аэнна права, думал я, эта музыка воплощает в себе весь пессимизм высокой, но утомленной культуры. Вир-Виан пытается в своей новой космической философии вырваться из этого пессимизма, но безнадежно. Его философия, в сущности, так же пессимистична и закатна, как этот закатный колокольный час.

В море, в сгустившихся сумерках, сверкнул огонек. Наконец мы увидели катер, причаливший недалеко от нас. Из катера выскочил Сэнди-Ски и направился к нам.

— Эо, Тонри! Эо, Аэнна! — воскликнул Сэнди-Ски.

— Эо, Сэнди! — повеселевшим голосом приветствовала его Аэнна.

Сэнди-Ски внес в наше общество оживление и смех. Мы втроем пришли к городку археологов и попрощались с Аэнной.

— Завтра я жду дома, у отца! — крикнула она мне, когда мы направились к берегу.

И снова я не смог сдержать своего обещания: назавтра мне пришлось заниматься подготовкой к пробному полету. Лишь на второй день с утра собрался я посетить «крепость» Вир-Виана, как называли жилище и лабораторию ученого.