В воскресенье утром в течение полутора часов мы с Фрицем трудились, как бобры, готовя сцену. Замысел, принадлежавший, конечно, Вулфу, состоял в том, чтобы воспроизвести как можно точнее обстановку преступления, что было невероятно глупо, ибо в гостиной дома Робильотти поместились бы семь-восемь кабинетов Вулфа. Мы внесли в столовую глобус, кушетку, телевизор, но положение по-прежнему оставалось безнадежным. Я хотел подняться в оранжерею, сказать Вулфу об этом и добавить, что, если задуманная им реконструкция кабинета так уж необходима, ему следует нарушить свое правило никогда не покидать дом по делам и перенести весь спектакль в дом Робильотти, однако Фриц отговорил меня. Полагая, что потребуется четырнадцать кресел, а столько их в кабинете не было, нам пришлось притащить сверху несколько стульев, а потом выяснилось, что они не нужны. Стол в дальнем углу изображал собою бар, но поставить его вплотную к стене было нельзя, так как следовало оставить место для Хакетта. Единственное скромное удовлетворение я получил оттого, что красное кожаное кресло мы вынесли в столовую вместе с другой обстановкой, а я знал, что Кремеру это придется не по душе.

Однако перестановкой мебели дело не кончилось. Миссис Ашер очень часто звонила по внутреннему телефону из предоставленной ей комнаты, требуя то кофе, то полотенце (хотя их там было более чем достаточно), то воскресную газету (которую я уже приносил ей), то всякие косметические принадлежности, за которыми мне приходилось бегать в магазин. Затем в десять пятнадцать появился Остин Бэйн, сопровождаемый Солом, и потребовал немедленной встречи с Вулфом один на один. Для того, чтобы отвязаться от него, я попросил Сола подняться с ним в оранжерею, которая, конечно, была на запоре. После этого Солу пришлось силой усмирять Бэйна, когда тот принялся ломиться подряд во все комнаты на верхних этажах в поисках миссис Ашер.

Я ожидал новых неприятностей, когда в десять сорок послышался звонок — на крыльце стоял инспектор Кремер. Однако оказалось, что он явился так рано вовсе не для того, чтобы предварительно переговорить с Вулфом. Он спросил только, приехала ли уже миссис Робильотти, и, узнав, что ее еще нет, остался ждать ее на крыльце. На словах у нас в стране все равны, и полицейский инспектор, казалось бы, должен одинаково относиться к миллионерше и к бедной матери-одиночке, но факты — вещь упрямая, а факт тут состоял в том, что начальник Кремера не поленился побывать в особняке этой богатой дамы. Вот поэтому я не хочу винить Кремера, что он топтался на тротуаре в ожидании лимузина мадам Робильотти, тем более что ему пришлось все же поздороваться с тремя матерями-одиночками, когда сержант Пэрли Стеббинс доставил их в полицейской машине. Трое кавалеров — Поль Шустер, Биверли Кент и Эдвин Лэдлоу прибыли по отдельности.

Я обещал доставить себе маленькое развлечение и поэтому не стал вмешиваться в деятельность приемной комиссии, состоявшей из одного Кремера. Когда, с опозданием на несколько минут, к тротуару все же подкатил лимузин и Кремер помог подняться на крыльцо миссис Робильотти, сопровождаемой ее мужем, сыном, дочерью и дворецким, я открыл для них дверь, а затем предоставил Фрицу обслужить их. Мне хотелось заняться Хакеттом, вошедшим последним. Как только он переступил порог, я подчеркнуто вежливо, как полагается в таких случаях, протянул руки за его шляпой и пальто.

— С добрым утром, сэр — нарочито почтительно поздоровался я. — Сегодня чудесный день. Мистер Вулф сейчас будет.

Хакетт удивился, но понял, что я шучу, бросил взгляд на остальных и, убедившись, что на него никто не смотрит, отдал мне шляпу.

— Да, да, вы правы, Гудвин, день чудесный. Благодарю вас, — важно произнес он.

Я провел Хакетта в кабинет, а потом вышел на кухню, по внутреннему телефону позвонил Вулфу и доложил, что вся группа в сборе.

— Как миссис Ашер? — поинтересовался он.

— Пока в своей комнате.

— А мистер Бэйн?

— В кабинете, вместе с остальными. Сол не спускает с него глаз.

— Очень хорошо. Сейчас приду.

Я присоединился к компании в кабинете. Некоторые наши гости сидели, другие стояли. Я позволил себе мысленно усмехнуться, когда увидел, что Кремер, обнаруживший отсутствие красного кожаного кресла, поставил на то же самое место одно из желтых кресел, усадил в него миссис Робильотти и, ни на минуту не отходя, стоял над нею, согнувшись в три погибели. Я направился к своему столу. Послышался шум опускающегося лифта, и вскоре в кабинет вошел Вулф.

Представлять ему кого-либо не понадобилось, так как он встречался с супругами Робильотти, братом и сестрой Грантэм во время поисков пропавших драгоценностей. Вулф обвел всех взглядом, сел за свой письменный стол и обратился к Кремеру:

— Вы объяснили цель нашей встречи, мистер Кремер?

— Да. Вы намерены доказать, прав Гудвин или ошибся.

— Я вовсе не утверждал, что буду доказывать что-то. Я сказал, что намерен лишь проверить это, и, если найду, что ошибался, — займусь им, как он того заслуживает. — Вулф снова обвел взглядом аудиторию. — Дамы и господа! Я не хочу долго задерживать вас, или, точнее говоря, большинство из вас. Я не собираюсь читать вам проповедь или задавать какие-либо вопросы. Для того, чтобы составить мнение о компетентности мистера Гудвина, как очевидца, мне нужно увидеть, если не точно то, что видел он, — у меня недостаточное помещение для этого, — то хотя бы нечто максимально похожее. Вы не можете расположиться здесь точно так же, как вечером в четверг, или точно повторить свои действия, но мы попытаемся сделать все, что возможно. Арчи!

Я немедленно приступил к исполнению обязанностей помощника режиссера. Полагая, что миссис Робильотти и ее супруг, по всей вероятности, будут возражать и спорить, я оставил их напоследок. Вначале я поставил Хакетта за стол, изображавший бар, а сбоку — Лэдлоу и Элен Ярмис. Роза Тэттл и Биверли Кент сели в кресла на том месте, где ранее у нас стоял глобус. Цецилию Грантэм я посадил у стены, справа от стола Вулфа, а Поль Шустер встал рядом с нею. Как только Сол Пензер по моей просьбе занял место у двери в прихожую, я объявил аудитории: