Он повернулся и стал ходить по комнате. Он видел паркетные плитки, пыль под плинтусом, трещины на штукатурке. Вокруг него слагались и распределялись линии, жили тела. Получался вдруг световой фокус, - мальчик спешил к нему, но едва успевал сделать шаг, как перемена расстояния уничтожала фокус, - и мальчик оглядывался, смотрел вверх и вниз, смотрел за печку, искал - и растерянно разводил руками, не находя. Каждая секунда создавала ему новую вещь. Удивителен был паук. Паук улетел при одной мысли мальчика потрогать паука рукой.
Уходящие вещи оставляли умирающему только свои имена.
В мире было яблоко. Оно блистало в листве, легонько вращалось, схватывало и поворачивало с собой куски дня, голубизну сада, переплет окна. Закон притяжения поджидал его под деревом, на черной земле, на кочках. Бисерные муравьи бегали среди кочек, В саду сидел Ньютон. В яблоке таилось множество причин, могущих вызвать еще большее множество следствий. Но ни одна из этих причин не предназначалась для Пономарева. Яблоко стало для него абстракцией. И то, что плоть вещи исчезала от него, а абстракция оставалась - было для него мучительно.
- Я думал, что мира внешнего не существует, - размышлял он, я думал, что глаз мой и слух управляют вещами, я думал, что мир перестанет существовать, когда перестану существовать я. Но вот... я вижу, как все отворачивается от еще живого меня. Ведь я еще существую! Почему же вещи не существуют? Я думал, что мозг мой дал им форму, тяжесть и цвет, - но вот они ушли от меня, и только имена их - бесполезные имена, потерявшие хозяев - роятся в моем мозгу. А что мне с этих имен?
С тоской смотрел Пономарев на ребенка. Тот ходил. Вещи неслись ему навстречу. Он улыбался им, не зная ни одного имени. Он уходил, и пышный шлейф вещей бился за ним.
- Слушай, - позвал ребенка больной, - слушай... Ты. знаешь, когда я умру, ничего не останется, Ни двора, ни дерева, ни папы, ни мамы. Я заберу с собой все.
На кухню проникла крыса.
Пономарев слушал; крыса хозяйничает, стучит тарелками, открывает кран, шуршит в ведре.
"Эге, она судомойка", - подумал Пономарев.
Тут же в голову пришла ему беспокойная мысль, что крыса может иметь собственное имя, неизвестное людям. Он начал придумывать такое имя. Он был в бреду. По мере того как он придумывал, его охватывал все сильнее и сильнее страх. Он понимал, что во что бы то ни стало надо остановиться и не думать о том, какое имя у крысы,- вместе с тем продолжал, зная, что в тот самый миг, когда придумается это единственное бессмысленное и страшное имя,- он умрет.
- Лиомпа! - вдруг закричал он ужасным голосом. Дом спал. Было раннее утро - начало шестого. Не спал мальчик Александр. Дверь из кухни была открыта во двор. Солнце было еще где-то внизу. Умирающий шел по кухне, согнувшись в животе и вытянув руки с повиснувшими кистями. Он шел забирать вещи. Мальчик Александр бежал по двору. Модель летела впереди него. Это была последняя вещь, которую увидел Пономарев. Он не забрал ее. Она улетела. Днем в кухне появился голубой, с желтыми украшениями гроб. Резиновый мальчик смотрел из коридора, заложив за спину руки. Пришлось долго и всячески поворачивать гроб, чтобы пронести в дверь, Задели полку, кастрюлю, посыпалась штукатурка. Мальчик Александр влез на плиту и помог, поддерживая ящик снизу. Когда гроб проник, наконец, в коридор, сделавшись сразу черным, резиновый мальчик, шлепая сандалиями, побежал впереди.
- Дедушка! Дедушками - закричал он, - тебе гроб принесли.
1928 г,
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
Я - маленький гимназист.
Когда я вырасту, я буду таким, как господин Ковалевский.
Этого требует от меня вся семья.
Я буду инженером и домовладельцем. Распахнута балконная дверь. Слышен шум порта. На балконе растет олеандр из зеленой кадки. Господин Ковалевский приехал к нам обедать. Он стоит на фоне балконной двери, черный, как тень, на тонких расставленных ногах. Мой папа - акцизный чиновник, обедневший дворянин, картежник. Мы бедны, но принадлежим к порядочному кругу. Мой папа остался барином, как и был: от него никто не отвернулся.
Я вхожу в гостиную, чтобы приветствовать господина Ковалевского. Я иду, маленький, согбенный, ушастый, - иду между собственных ушей. Сзади идет папа. Он меня демонстрирует. Я - вундеркинд. Гость протягивает мне руку, которая кажется мне пестрой, как курица.
Папа знает в точности, как должен жить я, чтобы быть счастливым: то есть быть богатым, независимым и занимать положение в обществе. Как господин Ковалевский. Свою жизнь папа считает несчастной. Как всякий промотавшийся барин, он считает себя униженным и оскорбленным. Все прошло, поздно жалеть, жизнь прожита. Но что ж, пусть, хорошо! Зато у него есть план местности, которая осталась позади. На плане обозначены пункты катастроф, пропасти и преграды. Кроме плана собственной жизни, имеется также приблизительный план жизни господина Ковалевского. Их нетрудно сравнить - эти два плана. И вот произведено сравнение, сглаживание, выравнивание, накладывание одной части на другую, - отмечены совпадения и разрывы. В результате всего получился план той жизни идеально удачной жизни, - которую мог бы прожить папа, если бы судьба положила ему быть счастливым. Но жизнь не повторяется дважды. Что делать с планом? Передать его сыну. Таким образом, для руководства предлагается мне план, который разработан отцом моим на основе зависти, раздражения, на основе учета свойственных только ему мечтаний и способностей. Этот план предлагается как лучший, и я не имею права обсуждать его.
Папа понимает разницу между собой и господином Ковалевским. Она - огромна, и самому папе уже никогда не укоротить ее. Но вот вхожу я, и папа говорит:
- Дося - первый ученик.
Это значит: я одолел одну из тех преград, которые на плане папиной жизни обозначены знаком катастрофы.
Я - первый ученик. Я моложе своих сверстников и умнее их. Это очень важно. Господина Ковалевского это должно покоробить. Я - тихоня, и характер у меня замкнутый. Даже то, что я малокровный, поднимает папины шансы в соревновании с господином Ковалевским. Пусть он знает, что у меня есть все данные выбиться в люди. Замкнутый характер, прилежание, малокровие многообещающие обстоятельства. Я, оказывается, вношу неожиданную и блестящую поправку в план идеально-удачной жизни: малокровие!