Холстяные стены харчевни дрогнули, стали расплываться — как ночью, в особняке Такани. Точно сильные руки сжали тисками голову… на мгновение чужие страсти набросились на него, как свора шакалов, но здесь, в спокойной обстановке, маг легко от них отгородился. Ему нужна только сила. Все остальное сейчас не имело значения.

Изнанка… каждый раз, касаясь ее сознанием, Ханнан чувствовал пьянящее возбуждение, словно не было многих лет работы с Даром. Здесь все было изменчиво, непостоянно, непохоже на привычный мир. Здесь бурлили страсти — кровавое светящееся море, разлившееся по городу — и вспыхивали сполохи мыслей. И еще здесь жили духи. Целые сонмы бестелесных созданий: «травоядные», питающиеся потоками силы — и хищники, что охотятся на силу живых существ. Каждый выход на Изнанку сулил опасность. Уйти слишком далеко от тела, наткнуться на духа, который тебе не по зубам. Но это единственный верный способ найти собрата!

Чародей отступил в сторону, и сияние покинуло его тело. Такое же эфемерное, как все вокруг, тело покоилось на подушках, и призрачные пальцы поглаживали бок призрачной чаши. Еще шаг — и полотняные стены сомкнулись за его бесплотным образом.

Здесь дул резкий пронизывающий ветер, и поначалу Ханнан едва удержался на месте. Стоит ему дрогнуть, поддаться — и потоки силы снесут его так далеко, что ему не найти тело и за сотни лет. Маг начал медленно подниматься над городом: не очень высоко, не то и впрямь столкнется с обитателем Изнанки.

Сверху Сакар напоминал истощенное чудище. Его улицы были ранами, в которых бурлили сумерки-кровь. Его здания — острые кости, торчавшие в небо. Люди казались муравьями, суетящимися во мгле. Да, здесь было солнце: ведь там, в другом мире, был день — но у Ханнана язык не повернулся бы назвать это дневным светилом. Так… тусклое пятно, болезненно набухшее в бездонном небе. По-настоящему отчетливо Ханнан видел людей да еще храм Вахура. Пламя на вершине купола резало глаза.

Вон она, площадка перед святилищем…

Купаясь в исходящем от храма сиянии, она казалась почти настоящей. И вдруг… опять! Еще одна вспышка.

Ханнан заставил свое бесплотное тело принять облик птицы, чтобы лучше лавировать в потоках силы. Его сейчас не волновало, кто тот, другой маг — это был собрат. Сложив крылья, Ханнан камнем рухнул вниз, рассчитывая приземлиться неподалеку от чародея.

До храма оставалась пара мгновений, когда его пронзила боль. Да нет, что боль? Разве может физическая мука сравниться с ощущениями духа? Все потери, мучительные воспоминания, стыд, страх — все, что он успел пережить за годы, разом навалилось на него. Ханнан потерял ощущение времени, не осознавал, где он находится и кто он… Наверное, у духов тоже есть инстинкт самозащиты, поскольку его облик преобразился сам: на птичьих лапах вытянулись когти, а клюв согнулся смертельно-острым крюком. Так он и упал в бесцветную массу, которая была чужой душой. Когти полоснули по ней, бесплотный клюв впился в чужака…

Все еще корчась от боли, Ханнан услышал крик. Наверное, это кричал другой маг или его собственное тело — там, в полумраке харчевни — поскольку на Изнанке нет звуков. Некогда было размышлять! Два сцепившихся чудища, они покатились по земле, разбрасывая по площади клочья силы.

«Огонь», — подумал маг, и его душа стала пламенем, а терзавшая Ханнана боль ослабла. Однако прошла пара мгновений, и маг почувствовал, что дух противника стал текучим и обволакивающим, как вода. Пламя, бывшее его душой, погасло, и чародей начал задыхаться в обманчиво мягких объятиях.

Тогда Ханнан стал паром. Его душа рассыпалась на тысячи частиц-пузырьков и вырвалась на волю, к потокам силы. Он жадно, как утопленник, глотал ее — когда почувствовал холод и понял, что не может собраться вновь. Чародей стал светом, но его противник стал дымкой, и свет угас в тумане. Ханнан обернулся человеком, но мгла не рассеялась, она продолжала обступать его, заволакивала глаза, забивала влажным прелым запахом ноздри.

Шепоток сзади… Почудилось? Или и впрямь тяжелая туша ворочается за спиной: всегда за спиной, как ты не повернешься. Липкое холодное месиво струилось по отражению площади, взмахнешь в такой дымке рукой — и не разобрать: одна рука? три? или, может, все десять?

Чародей заторопился, спеша выбраться из удушливого облака, уже не зная, в какую сторону бежит. Но туман хватал за ноги, бесплотные стопы тонули в вязком ледяном киселе.

Что-то шевелилось там, в темноте, сопело за спиной, дышало в затылок. Потом вдруг все смолкло, словно стертое повелительной рукой. Ледяной ветер налетел, обрушился на мага, прянул в лицо дышащей холодом пастью…

Ханнан невольно вздрогнул, когда Захит заговорил о духах.

— Да-да, вы похожи на духа, господин, — повторил слуга, — и никак не на живого человека! Я не позволю вам встать с постели.

В свете причудливых масляных ламп старик и сам походил на призрака, но чародей не стал говорить об этом вслух. Голос слуги был дребезжащим, а движения по-стариковски размеренными, что выводило мага из себя. «Тебя выводит из себя собственная слабость», — подумал Ханнан. Закрыв глаза, он перестал вслушиваться в бормотание Захита.

— Ты прав. Ты дважды, трижды прав! — наконец не выдержал чародей. — Только не нужно трястись надо мной, я не невеста на выданье.

Голос не шел, и он говорил с трудом, с силой проталкивая слова через пересохшее горло. Естественно, старик лишь уверился в своей правоте.

— Это все жара, — продолжил слуга, — и пыль, повсюду пыль! Вы слишком переволновались. Вам нужно пить успокаивающие настои и побольше лежать.

— Проклятье, Захит, это не значит, что нужно жужжать у меня над ухом!

— Как вам будет угодно, господин.

Старик оставался величественным даже когда его прогоняли.

Ханнан приподнялся на локтях и заставил себя сесть на постели. Его принесли сюда под вечер, двое верзил, черных, как эбеновое дерево. Он смутно помнил кипарисы в саду Такани — чародею казалось, они царапают небо, и небо стонет от боли. В действительности же стонал он сам. Лицо Такани кривилось и плясало… или может, то дрожали от страха подбородки торговца? Ханнан не знал. По-настоящему он пришел в себя лишь недавно, когда в окно заглядывала луна.

Враждебная магия на базарной площади, харчевня, светящийся злым и резким светом храм… Незнакомый маг, напавший на него. Мысли Ханнана путались, но он вспомнил все, что случилось за день.

Когда Круг посылал его сюда, Верховный напомнил, что в южных землях пятнадцать лет не было обители. А это значит, некому искать детей с Даром и приводить их в Круг.

«Нравится это узурпатору или нет, маги просто рождаются, — со злостью говорил старик. — Можно сколько угодно бубнить, что колдуны противны богам и спят с бесами. Оттого, что он сожжет обители и погрозит пальцем, маги не исчезнут и не перестанут появляться на свет».

Это было одной из причин, почему Круг так жаждал восстановить влияние на юге. Поредевший в годы смуты и после резни, ослабленный эдиктом и лишенный влияния, Круг отчаянно нуждался в новой крови. Хотя бы для того, чтобы очередной ревнитель на престоле помнил: со всеми магами Царства ему не справиться.

Да, это мог быть самоучка… Сила была дикой и необузданной. Также в резне мог уцелеть и не один Ханнан — хотя думать, что пережил собрат, все это время скрывавшийся в Сакаре, магу не хотелось. Но почему он напал? И кто он? Все эти ответы предстояло найти, а как — чародей представлял весьма смутно.

Гонг в храме Атамы возвестил два часа до полуночи, когда к магу явился Такани. В полутьме он тоже походил на призрака: на нем была широкая галабия, и когда торговец пересекал комнату, казалось, он не идет, а плывет над полом. Впрочем, Ханнан поправился — от духов не разит благовонной водой.

— Как ты? — с порога спросил Такани.

— Ничего. Только голова еще гудит.

— Клыки Усира! Я знал, что теперь-то начнутся неприятности, — купец ухмыльнулся. — Захи говорит, к тебе возвращается твоя желчность. Это обнадеживает.