Полный надежд, готовый преодолеть любые житейские невзгоды, я покинул отчий дом...

Существовать на литературный заработок было трудно. В течение трех последующих лет я сменил ряд профессий: работал разнорабочим на Москворецкой ткацко-отделочной фабрике, был помощником топографа в геологоразведочной экспедиции в Восточном Казахстане и в изыскательской партии Московского управления воздушных линий на Волге. Мне пришлась по душе дружная кочевая жизнь геологоизыскателей - жизнь, полная романтических неожиданностей, трудностей и приключений. Но я не оставлял мечты о литературном творчестве.

С 1933 года я стал более или менее часто печататься в столичной прессе. Мои стихи появлялись на страницах "Огонька" и "Прожектора", на газетных полосах "Известий", "Комсомольской правды", "Вечерней Москвы", "За коммунистическое просвещение". Опубликованная в "Огоньке" песня "Марш эскадрилий" была неожиданно перепечатана "Правдой". К этому времени относится начало моей долголетней дружбы с такими выдающимися мастерами советской эстрады и театра, как Рина Зеленая и Игорь Ильинский, в исполнении которых впервые зазвучали со сцены и по радио мои стихи для детей.

Я был зачислен на внештатную работу в отдел писем редакции "Известий". Здесь я впервые встретил ставшего на многие годы моим близким другом молодого, но уже популярного писателя и фельетониста Льва Абрамовича Кассиля. На всю жизнь останется для меня примером образ этого чудесного человека, неутомимого газетчика, подлинного патриота и одного из зачинателей советской детской литературы, отдавшего всю свою жизнь, весь свой талант делу воспитания детей и юношества.

Молодые поэты и прозаики тридцатых годов принимали живое участие в работе заводских литературных кружков, выступали на страницах многотиражек, в рабочих и студенческих аудиториях, по командировкам редакций выезжали на новостройки и в колхозы страны. Пафос первых пятилеток вдохновлял молодую литературную смену, и старшее поколение писателей подавало ей достойный пример. В эти годы для меня, как и для многих моих товарищей и сверстников по литературному объединению при журнале "Огонек" (А.Недогонов, Е.Долматовский, Л.Ошанин и др.), равно как и по Литературному институту имени А.М.Горького (К.Симонов, М.Алигер, С.Васильев и др.), стало насущной потребностью творчески откликаться на события времени. У меня вырабатывалось все более активное отношение к жизни, внутренняя потребность черпать свое вдохновение в делах и мыслях современников. Я писал стихи о челюскинцах и папанинцах, о пограничниках и зарубежных пионерах, поднимал свой еще не окрепший поэтический голос против фашизма.

...Есть в пограничной полосе

Неписаный закон:

Мы знаем все, мы знаем всех:

Кто я, кто ты, кто он.

Чтоб не могли в твоем краю

Орудовать враги,

Будь зорче!

Родину свою,

Как око, береги!..

("Враг")

Моя "Итальянская песенка" была посвящена событиям в Абиссинии:

...Я хочу, мой черноглазый,

Чтобы никогда

Ты не знал, сынок, про газы,

От которых люди сразу

Слепнут навсегда.

Что не будешь ты солдатом,

Я мечту таю,

Если будешь ты солдатом

Будешь ты другим солдатом

И в другом бою.

("Итальянская песенка")

В годы героической борьбы испанского народа за свою свободу были написаны стихи об астурийском горняке, погибшем под стенами Мадрида, опубликована антифашистская баллада "Жили три друга-товарища в маленьком городе Эн..." и стихотворение "Испанский мальчишка в Испании жил". Вышла несколькими изданиями поэма "Миша Корольков", посвященная пионеру, попавшему в плен к японцам, захватившим советский пароход.

...Не случится с ним несчастья,

Пионер домой придет:

На глазах Советской власти

Человек не пропадет!

("Миша Корольков")

Вслед за первым сборником стихов, выпущенным в библиотечке "Огонек", стали выходить мои книжки, в которых все большее место стали занимать стихи для детей.

Мои творческие начинания в области литературы для детей были замечены и получили признание. В 1937 году я был принят в члены Союза советских писателей.

На примере собственной литературной судьбы у меня сложилось представление о том, что большинство людей родится с задатками каких-либо способностей. Важно только, чтобы среда, в которую попадает человек, способствовала их выявлению. Любая способность может превратиться в дарование, если ее вовремя доброжелательно заметить, точно направить и разумно поддержать. Но направлять и поддерживать - это тоже талант, доступный не всем. Мы знаем, как иные доброжелательные литераторы, стремясь выпестовать молодого автора, начинают дописывать, "дотягивать" его слабые произведения вместо того, чтобы помочь начинающему понять, в чем слабость его творений. Если автор не дает себе труда исправить недостатки самостоятельно, а с удовольствием принимает в подарок чужие строчки, мысли и образы, то он ничему не научится и повторит свои ошибки. Если же начинающий литератор вам заявляет, что ему легче написать новое произведение, чем исправлять уже написанное, то знайте, что он безнадежен, писателя-профессионала из него не выйдет.

Сколько мы знаем одаренных художников, которые пишут посредственные пейзажи или натюрморты, в то время как пафос их дарования - в сатирическом жанре! Как часто артист, обладая острокомедийным талантом, мнит себя на сцене героем-любовником. Один из любимейших и прославленных актеров, будучи юношей, пришел в Московский Художественный театр держать экзамен.

Он читал, конечно, то, что ему казалось наиболее выигрышным, героическое стихотворение "Человек", начинавшееся следующими строками:

Пусть перл созданья Ты, могучий царь творенья,

Кто дал Тебе венец твой золотой?

Представьте эти стихи, полные ложного пафоса, в исполнении... Михаила Михайловича Яншина, ибо речь идет именно о нем. Явное несоответствие характера произведения и данных исполнителя было настолько разительным, что экзаменаторы во главе с Лужским дружно засмеялись и попросили Яншина прочитать лучше басню Крылова. Она-то и помогла увидеть яркое комедийное дарование этого актера "божьей милостью". Все это имеет прямое отношение к автору этих строк. В двадцать лет я писал стихи для взрослых - довольно посредственные стихи. Одни были немного лучше, другие - немного хуже. Они публиковались в газетах и журналах, но все это был, так сказать, поэтический "середняк".