- Выходит, так.

- Да где живешь-то теперь, на какой улице?

Федор Андреевич изучающе посмотрел на Фомича.

- Павших борцов,- сказал он не сразу.

- Вот так штука! - вскинулся Фомич.- Да и я на Павших! А дом какой?

- Дом?.. Гм... Ну, сорок два.

- Мать твоя мачеха! Гляди-ка! А мой тридцать девятый! Как раз через дорогу. Аптеку знаешь? Так аккурат над аптекой, восемнадцатая квартира.

- Я в городе, в общем, теперь редко бываю,- намекнул Федор Андреевич на всякий случай.- Я больше теперь в Подлипках.

- Ну да вот зима заходит, заглядывай когда, посидим, поговорим в тепле. У тебя время теперь свободное. А мы со старухой одни живем. Все мои орлы поразлетелись, квартира пустая. Заходи, Федь, честное слово! Без всяких церемоний. У меня бабка огурчики хорошо засаливает. Как, ничего огурчики?

- Ничего, приятные.

- Ну дела! Друг против друга живем, а ни разу не встретились. Дак где ж тебя встретишь? Поди, высоко летал...- рассмеялся Фомич.- В автобусах не ездил небось, в магазины не ходил...

- Такая жизнь,- дернул плечами Федор Андреевич.- Служба - дом, дом служба. Как белка в колесе.

- Дак и встреться на улице, нос к носу, ей-бо, не узнал бы! Руби голову! Разве узнаешь - чистый генерал стал!

- Какой там генерал: сердце стало барахлить,- объяснил свою полноту Федор Андреевич.

- Ну ты еще герой! - Фомич любовно оглядывал собеседника.- Еще вон какой свежий. Дак ты на пенсию откуда пошел, не пойму я?

- Оттуда и пошел.

- С МРЗ?

- Теперь он не МРЗ,- поправил Федор Андреевич.- Теперь он "Коллективист".

- Ну да я все по-старому, по привычке. Дак скажи, до чего дослужился-то? Чего таишься?

Федор Андреевич усмешливо дернул губой. В общем-то ему не хотелось себя называть, и он произнес со вздохом, даже с каким-то порицанием:

- Директором я, друг мой, директором.

- Директором?! Директором завода?! Ох ты мать честная!

- С тысяча девятьсот сорок восьмого года.

- Ну, Федор! Ну, молодец! Вот это я понимаю! - ликовал Фомич.- То-то я гляжу, какой-то ты не такой...

- Какой же? - с любопытством усмехнулся Федор Андреевич.

- Ну как тебе сказать?.. Дак и в разговоре чувствуется.

- Ерунда!

Фомич, смеясь, погрозил пальцем:

- Есть, есть! А вообще молодец! А я слышу: "Толкунов, Толкунов" на МРЗ, а самому невдо-мек, что это ты там командуешь. Думал, однофамилец. Ну да я больше там и не бывал, отвык помаленьку. Как-то ехал мимо, смотрю, заводоуправление новое, с колоннами. Фонтан бьет. А это, значит, ты все шуруешь.

- Ну, это давно построено.

- Дак чему удивляться: уж и город за эти годы вон какой стал, ничего от прежнего не оста-лось. И домов, в которых родились, давно нету. А ведь вспомнить, какой городишко-то был, с чего начинали, а, Федь?

- Как же, помню...

- Церкви, барахолки, булыжник на мостовой, воробьи середь улиц в конском навозе копают-ся. Бывало, бежишь на завод, а по городу телеги громыхают. Прямо как землетрясение. Фуры всякие, грабарки, пароконки... Утром весь город в тележном грохоте. Это когда они еще налегке, порожняком. А потом целый день уголь везут, кирпич, везут мешки, ящики... А сейчас от машин улицу не перейдешь. Во как переменилось!

- Да, большие перемены...- Федор Андреевич бросил в рот маслину.

- На главной городской площади возле исполкома и то коновязь стояла. Пока начальство заседает, конюха тем временем с таратайками внизу дожидаются, лошадям корм задают, на голубей в небе зевают. Личные водители!

Фомич дробно засмеялся.

- Дак и у нас на заводе тоже своя конюшня имелась. Ты, может, и не помнишь, а я сбруи чинил, помню. Шесть пар ломовых, два легких выезда, да еще директорский Буланый под седло. Это уж потом на заводе машины объявились, а до того все на лошадях: и железный прут для кузницы подвезти, и в банк за деньгами послать. Дак и Лыкину куда съездить. Помнишь Лыкина? Аким Климыча?

- Ну как же...

- Бывало, выйдет на крыльцо и - конюху Николаю: "Батя, коня! В исполком надо!" Во мужик был, а? Твоего росту, только посуше, два ордена боевого Красного Знамени на кумачовых бантах, баранья кубанка на левом ухе. Самого уха-то не было, шашкой отсечено, так он все кубан-ку кособочил, дырку прикрывал. Идет к конюшне, ноги уцепистые, плетью по сапогам пошлепы-вает. А то, бывало, разохотится, скажет конюху: "Ну-ка, бать, погоди, дай я сам, не разучился ли?" И сам взнуздает Буланого, седло затянет. Раза два с нами даже в ночном бывал. Это, значит, дед Николай соберет всех заводских лошадей под выходной и - за город, на свежую траву. Ну и я с ним иногда увяжусь. Сидим как-то, вот как с тобой, костерчик палим, чай греем. Вот тебе сам Лыкин к огню подходит. Примите, говорит, братцы, в подпаски. Соскучился я по вольной воле. Ох и порассказывал он нам тогда всякого... У него на спине звезда вырезана. Сам видел, когда на речке коней купали. Это он раненный к Дутову в плен попал... Ты ведь теперь как? Кнопочку нажмешь, вызовешь секретаршу, Даша или там Маша, позвони, мол, в гараж, к трем часам машина нужна... А Лыкин - не-е! Он, бывало, сам!

- Если сам седлал, значит, время лишнее было,- заметил Федор Андреевич.- Теперь и он по гаражам не ходил бы. Не те масштабы.

- Ну дак ясное дело! - согласился Фомич.- Об чем и разговор: далеко ушли от тех времен. Оно и верно, какие тогда масштабы? Всех-то заводишков по пальцам перечесть. Ну, наш МРЗ был... Кожевенный, на Терновке. Дрожжевой, крупорушка. Ну еще депо можно посчитать. А остальное - вовсе мелкота. Наш дак против других самый крупный. И гудок у нас побасовитей был. Бывало, загудят все разом пересмену - кожзавод с сипотцой, старичком; крупяной - тот высоко, по-бабьи. Тут и наш голос подает. Ну дак наш - ого! Шаляпин!

- Гудок - еще не завод,- возразил Федор Андреевич.- По правде сказать, то были плохо-нькие мастерские. Заводом он потом стал.

- Ну ясное дело! - согласно кивнул Фомич.- Оно конечно, завод был не ахти какой, а по теперешним размахам - дак и правда - мастерские. Что верно, то верно. Но Лыкин, я тебе скажу, масшта-абный был мужик! Не знаю, как у него с грамотешкой, наверно, как и у всех тогда, но глядел далеко. Помнишь, как он на митинге говорил, когда отремонтировали первый "форд-зон"? Он так сказал: "Мы сейчас работаем полукустарно, нету у нас техники, надежных станков нет, плохие у нас инструменты. Но это, говорит, не позор! Пока будем на этом, на чем есть, учиться, делать из себя сознательных рабочих. Конечно, говорит, спору нет, в больших, хороших цехах да с хорошей техникой работать лучше, и все это будет у нас. Но нам в данный момент важнее всего не какой есть завод, а кому он принадлежит". Понял, как он? Для нас, говорит, завод не просто место, где мы работаем. Он для нас - пролетарская школа, наш полигон, боевая позиция, откуда мы, дескать, пойдем на разруху и на мировой капитал. Во как! Не-е, с головой был мужик! Дак он потом, помнишь, привел в цех учительницу, совсем девчоночку, привел и говорит: кто не умеет писать, вот, учитесь у нее. Классов у нас пока нету, и парт еще не наделали. Да вы, говорит, и не малые дети. Возьмите вон во дворе лист котельного железа, повесьте на стене и на нем пишите, и чтоб больше ни одного креста не было в ведомости! Хватит ставить кресты! У вас, говорит, есть имя.

Фомич поднял палец и со значением посмотрел на Федора Андреевича.

- Понял? А то встречает он меня как-то раз на конюшне, спрашивает, чем, дескать, я там занимаюсь? Да, говорю я, в цехах пока все нормально, обрывов нет, зашел к деду Николаю пособить. Вот, говорю, аккурат овсеца лошадям насыпали. Походил, поглядел, потрепал своего Буланого и говорит: нет, Степан, не рабочий ты человек. Как, удивился я, не рабочий? Все свое сполняю, даже на Красной доске висю. Как так не рабочий? А вот так, говорит, нет в тебе рабочей косточки. Цыган ты, лошадник. Дак и ты, говорю, Аким Климыч, любишь на конюшню ходить. Засмеялся! - То - я! Я четыре года в седле провел. И ел, и спал на коне. А ты, говорит, молодой: чем возле конских хвостов сшиваться, лучше бы еще чему научился. А я и учусь, отвечаю ему. Вчера с учителкой басню Крылова читали. Могу, говорю, наизусть доложить. Волк на псарне. Про Наполеона Бонапарте. Опять смеется: да разве я про басни? Книжки - это хорошо. Это, говорит, ты молодец, если читаешь. За это хвалю. А только, говорит, даже если и выучишься грамоте, все равно ты мне не нужен будешь, распрощаемся мы с тобой. Скоро, говорит, ни конюха, ни шорни-ки не понадобятся. Даже грамотные и те не нужны будут. Скоро, говорит, на моторы перейдем, на электричество. Так что, чем около лошадей околачиваться, лучше, говорит, возле станка постой, посмекай, что к чему.