– Елизавета Дмитриевна, – краснея, пробормотал я, – все произошло так внезапно, а вы были настолько неотразимы, что я просто потерял от вас голову. Простите меня, пожалуйста, если это возможно…
Рука моя тем временем, давно засунув пистолет под пенку, будто против моей воли задрала на мадмуазель Волконской платье до пояса и принялась гладить пышные упругие полушария ее ягодиц.
– А вы наглец, Сергей Сергеевич, – с придыханием шепотом произнесла блондинка, – совершать такие действия по отношению к даме, с которой вы едва знакомы – это верх дерзости. Но вы очень милый наглец, поэтому продолжайте же, продолжайте, не останавливайтесь. Ах, мне так уютно лежать поверх вас и чувствовать как в живот мне упирается какая-то упругая палка…
Нет, она точно пришла сдаваться – но здесь, прямо посреди лагеря, для такого занятия совсем не место. Если я потерял голову от ощущения упругого женского тела в руках, совсем не похожего на худенькое тело Туллии, то это не значит, что моего запала хватит на всю программу в тех условиях, когда в любой момент может проснуться кто-то из моих товарищей. Тем более что Елизавета Дмитриевна для меня все же нечто большее, чем случайная партнерша, а для нее выставлять этот процесс на показ будет и вовсе неприемлемым. Надо подобрать какое-то более уединенное и одновременно безопасное место, потому что выходить за линию постов чревато как преждевременным разоблачением, так и риском погибнуть в зубах какого-нибудь ночного хищника прежде, чем придет помощь. Но сперва необходимо выяснить – насколько серьезно в этом отношении настроена моя дама.
– Елизавета Дмитриевна, – прошептал я, – мне кажется, что тут совсем не место заниматься такими физическими упражнениями. Не дай Бог проснется кто-то из наших товарищей…
– Наверное, вы правы, – прошептала она в ответ, – пожалуй, нам лучше пойти в мою каюту на штурмоносце, и там продолжить наш разговор…
Ага, видел я эту каюту. Чемодан для человека, по-другому ее и не назовешь. Суровый японский походный минимализм. Метр семьдесят в высоту, метр двадцать в ширину и два метра в длину. На правой стороне рундук-диван, который в случае необходимости раскладывается в ложе на всю ширину каюты, на левой стороне откидной стол с терминалом корабельного раухера, по нашему компьютера. И все. Но все же это лучше, чем тут, под открытым небом, в окружении посапывающих парней.
– Очень хорошо, Елизавета Дмитриевна, – прошептал я, – если вы с меня слезете, то я смогу встать, одеться и вместе с вами пройти в указанное вами место…
– Я согласна, милый мой нахал, – так же шепотом произнесла она в ответ, – но только поклянись, что предложишь мне свои руку и сердце…
– Клянусь, – вдохновенно произнес я, – вот вам, Елизавета Дмитриевна, моя рука, а сердце – оно и так навсегда ваше.
– Спасибо, я обязательно приму твое предложение, – мадмуазель Волконская чмокнула меня в нос и поднялась на колени, – идем же скорей, я хочу, чтобы наш «разговор» обязательно произошел при полном свете, чтобы ты мог видеть каждую черточку моего тела. Чтобы не говорил потом, что я всучила тебе в темноте подпорченный товар…
– Да видел я этот товар, – сказал я, натягивая штаны, – и своим качеством он полностью меня устраивает. Впрочем, я был бы не прочь любоваться на него каждый день, снова и снова.
– Милый нахал, – с придыханием произнесла мадмуазель Волконская, – идем же со мной, и я предоставлю тебе такую возможность. Хочется надеяться, что тебя не разочарует то, что ты увидишь, и ты потом обязательно на мне женишься.
– Конечно, женюсь, Елизавета Дмитриевна, – ответил я, – и чем скорее это случится, тем лучше. А то впереди у нас еще слишком много дел, а вокруг слишком много желающих занять это ваше законное место…
Вот так, не прекращая тихого, полного невинных подколок разговора, мы пришли в каюту мадмуазель Волконской, где я получил возможность собственноручно снять с нее маленькое черное платье, под которым ничего не было (даже меха, еще вчера украшавшего ее лобок), после чего мы занялись самым безобразным развратом, о котором я здесь рассказывать уже не буду, потому что это наше личное дело – мое и Елизаветы Дмитриевны. Скажу только то, что нам вдвоем было хорошо, очень хорошо.
Тот же день девять часов утра. Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.
Ну вот и все. Можно считать, что я уже почти замужем. Едва поднявшись с койки вместе с Сергей Сергеичем, сразу после зарядки и умывания, но еще до завтрака, мы вместе подошли с отцу Александру, покаялись в грехе блуда и сладострастия (который тут же был нам отпущен, поскольку произошел он от большой любви), а потом попросили соединить нас узами церковного брака, освятив наш союз и перед богом, и перед людьми. При этом Сергей Сергеевич был строг и печален, как будто приносил большую жертву, а я, напротив, была весела от того, что он наконец попался в мои сети.
Сложность, точнее две сложности, были в том, что в мире у Сергей Сергеича церковный брак вторичен по отношению к светскому, и священник не будет венчать вас без свидетельства из загса. В то же время в нашем мире первичен именно церковный брак, но, несмотря на это, отец Александр священник из другого мира, и его правомочность совершать таинства может быть подвергнута сомнению. Если, конечно, за нас не вступится сам его патрон и не устроит фарисеям современного разлива маленький локальный армагеддец. Ведь перед его-то лицом мы будем уж точно женаты, и он никогда не подвергал сомнению право отца Александра говорить от его имени.
Когда я высказала эти сомнения, то отец Александр чуть заметно улыбнулся и сказал, что межмировой брак – штука сложная, но он уверен, что все будет улажено самым надлежащим образом. Пока же нам было предложено еще раз подумать над своим выбором, чтобы при первой же возможности произвести обряд венчания, который в наших полевых условиях невозможен из-за отсутствия поблизости христианского храма или походного набора богослужебной утвари.
Ну а пока, для того, чтобы избежать блуда, мы можем поступить по старинному еще римскому обряду, которому следовали первые христиане – обменявшись обручальными кольцами и дав друг другу соответствующие клятвы, что будет означать начало наших отношений как мужа и жены. Позднее этот обряд обручения должен быть подтвержден таинством церковного венчания, а до тех пор свидетелями нашего брака станут наши товарищи и сам Отец, который непременно будет незримо присутствовать при нашем обручении.
И тут меня поочередно обдали несколько волн холода и жара, земля под ногами отчаянно закачалась. Знаю я, как шеф отца Александра будет присутствовать на нашем обручении… получится, что он сам как раз и проведет этот обряд. Не хочу я такой чести от тебя, Господи – слишком велика для меня эта ответственность и тяжела эта ноша! Маменька, роди меня обратно… Страшно мне оказаться недостойной такой чести, боюсь возгордиться сверх всякой меры, потому что потом стократ больнее будет падать лицом в придорожную грязь.
И вот ведь Сергей Сергеевич железный истукан – ведь он тоже все понял, но абсолютно не подал при этом вида. Или он совсем не понимает, что такое страх божий, или так уверовал в свою исключительность, что считает такую честь за само собой разумеющееся. Мало того, он меня еще и за талию приобнял, как бы показывая свое право главного самца над слабой женщиной, находящейся в его полной власти, а на самом деле просто не давая моим ногам подогнуться. Всю жизнь мечтала ощутить на себе такую твердую сильную руку, которая меня и поддержит, и направит, и защитит… А еще от него шла волна сильнейшей энергетики – то ли это была еще оболочка покойного Ареса, то ли что-то уже свое собственное, выработанное за последние дни в делах, заботах и общении с самыми разными богами.
От ощущения такой мощной поддержки я сразу передумала паниковать, тем более что отец Александр дал нам еще три дня на раздумья – и лишь потом мы либо обручаемся, либо отказываемся от своего намерения. Как раз есть время подготовиться и приучить себя к мысли о том, что во время этого обряда я неизбежно окажусь не просто перед лицом Всевышнего, как это обычно бывает на богослужении в храме, но именно на мне будет сосредоточено Его внимание. Ранее я несколько раз наблюдала со стороны те моменты, когда дух Отца посещал священника и беседовал то с Сергеем Сергеевичем, то с богиней Афиной, то с Анной Сергеевной или даже с деммкой Зул, но я сама еще никогда не становилась объектом его внимания… Хотя, возможно, что именно Отец был свидетелем моей первой исповеди отцу Александру…