В тот день не случилось бы ничего необычного, если бы по окончании моей работы, прямо в Митавском переулке меня не поджидал темно-зеленого цвета “Chrysler”. Дверь со стороны водителя была приоткрыта, и только я успел сделать несколько шагов от своего офиса, как из автомобиля появился молодой человек в черной кожаной куртке, двинувшийся ко мне навстречу.

— Салам Алейкум, Зелим! — сказал он.

— Ва-Алейкум Салам, — ответил я и пожал протянутую мне руку.

По внешности и едва уловимому акценту я узнал в молодом человеке выходца из горячих мест своего детства. Откуда-то он знал мое имя.

— Мы знакомы? — поинтересовался я, давая понять, что предпочту общаться на русском языке.

— Пока нет. Меня зовут Саид. Тебя хочет видеть один человек.

— Правда? Дайте мне номер его телефона, я позвоню, и мы договоримся о встрече.

— Зачем? Будет гораздо проще, если я тебя к нему отвезу. Он специально меня за тобой послал.

Саид любезно открыл заднюю дверь. На сиденье развалился меланхолического вида лысый амбал с перебитым носом, которого я поначалу не заметил из-за тонированных стекол автомобиля. И я сел в машину. А что мне было еще делать?

Сел в машину и постарался вести себя непринужденно.

— Салам Алейкум! — бодро поприветствовал я амбала.

— Здоровеньки булы, грамадянин, — дружелюбно ответил мне лысый, оказавшийся, ко всему прочему, хохлом.

Так, значит, интернациональная бригада. Конечно, меня интересовал вопрос, что это за люди и зачем я им понадобился. Но спросить напрямую, пока мы толкались в пробках по центру города, я не решался. Наверное, опасался услышать сакраментальное: вот приедем, узнаешь, кто позвал, зачем позвал. Но вполне понятное и далеко не праздное любопытство где-то у Московского проспекта, наконец, пересилило мои опасения.

Саид не стал отвечать скрытыми угрозами, как в плохих голливудских боевиках. Напротив, он широко улыбнулся, поглядывая на меня в зеркало заднего обзора, и сказал с какой-то гордостью и даже радостно:

— Мы едем к Дону!

По-видимому, он сам посчитал такой ответ вполне достаточным. Для меня же во фразе была некоторая двусмысленность. Можно было предположить, что мы собираемся отправиться на берега великой реки, в исторические места казачьей вольницы, к цветущим садам, хмельным виноградникам и полногрудым загорелым селянкам. Но это было маловероятно. Я бы еще понял, если бы мы ехали к Днепру, до середины которого долетает только редкая птица и который не всякий амбал, даже такой, как тот, что сидел со мной рядом и наверняка вырос неподалеку от Днепра, сможет переплыть. Что до меня, то мне вполне хватило бы какой-нибудь Маленькой Невки. При большом желании, меня можно утопить даже в речке Оккервиль, которую утки переходят вброд.

— Простите, не понял… — это после некоторой паузы сказал опять я.

Саид посмотрел на меня через зеркало с явным неодобрением. Даже покачал головой.

— К Дону Ахмеду. Слышал про такого?

Конечно, как я сразу не догадался? Доном Ахмедом звали авторитета той пресловутой общности, которую газетчики окрестили “чеченской мафией”; из соображений политкорректности я предпочитаю называть ее “землячеством” или “диаспорой”. Значит, все-таки земляки, а не Третий Интернационал. Ну да, вот только…

— Дон Ахмед??? Слышал, конечно. Но, признаться, я полагал, что это мифический персонаж…

— Конечно, он волшебник из сказки! — Саид засмеялся. — Уже подъезжаем, скоро ты сам в эту сказку попадешь. Только тормозну у ларька, мифический персонаж просил купить ему бутылку “Пепси”.

Теперь все стало ясно. Вот только спокойствия и облегчения обретенное знание мне не принесло. И не подумайте, я не боялся, что меня собираются убивать. Во все эти сказки про злых и беспричинно жестоких чеченцев, которые век от века ползут на берег и точат свой кинжал, чтобы отрезать кому-нибудь голову, я не верю. Я ведь и сам чеченец, хоть и неортодоксальный, и, клянусь Всевышним Буддой, ни одной головы еще не отрезал. Никто не будет никого убивать просто так. И я вроде бы ничего страшного не натворил. Так что опасаться за свою жизнь причин у меня не было.

А боялся я совсем другого. Встречаться с соплеменниками я не очень любил. Слишком они склонны читать мне нотации. Дескать, ты из достойного рода, мой прадед вместе с твоим прадедом отправляли домой на продажу с фронта Первой мировой войны австрийские винтовки,[1] а ты все херней страдаешь. Приходил бы к нам почаще, пристроили бы тебя в коллектив. Авторынок контролировать или цветным металлом торговать. Дали бы машину, оружие. Чтобы все было как у настоящего джигита. Сколько можно баловаться? Взять хотя бы литературу. Можно, конечно, и книги писать. Только правильные книги: о красоте родной земли, о народных обычаях горцев и историческом величии чеченского народа. А у тебя? Мат на мате, секс через страницу и ни слова о благородных и гордых чеченцах.

Примерно таких наставлений я ожидал и от Дона Ахмеда. И это меня ничуть не радовало.

Дон Ахмед, к счастью, не оправдал моих пессимистических ожиданий. В прихожей просторной четырехкомнатной квартиры нас встретил радушный хозяин, полноватый мужчина лет сорока с небольшим, и сразу пригласил к столу, накрытому в гостиной.

— Проходите, будем кушать. Моя хозяйка сделала жижиг-галныш.[2]

— О, это просто сказка! Как дома! Сто лет не пробовал настоящий жижиг-галныш.

Все вместе, включая Саида и хохла, мы принялись с наслаждением поедать действительно вкусное угощение. Жена Дона хлопотала на кухне. У двери, по чеченскому обычаю, стоял подросток, видимо, сын хозяина, готовый принести или унести что скажут.

После трапезы Дон Ахмед отдал короткие распоряжения Саиду и хохлу, те кивнули и покинули нас. Меня Дон пригласил в свой кабинет, который был также и спальной комнатой. По всей видимости, опять же следуя чеченской традиции, хозяин спал отдельно от жены.

У американцев принято спрашивать друг друга: “How are you?”[3] При этом вовсе не ожидается, что собеседник начнет подробно рассказывать о своей жизни. Даже лежа на носилках со сломанной грудной клеткой, перебитыми ногами и размозженным черепом, на пути по больничному коридору в реанимацию, настоящий янки ответит коротким: “Fine”[4]

У чеченцев не так. На традиционный вопрос “Как дела?” полагается отвечать обстоятельно. И это еще не все. Внимательно выслушав твой рассказ, чеченец задаст следующий вопрос, на этот раз о том, как поживает твой ближайший родственник. Информацию о его житейских делах ты тоже должен дать развернуто, не пренебрегая деталями. Покивав головой, чеченец дальше спросит о другом твоем родственнике, чуть далее отстоящем от тебя на генеалогическом древе по сравнению с первым. Затем о следующем, в строгом порядке по кровной близости и старшинству. И так до тех пор, пока не осведомится обо всей твоей родне. И, надо отметить, что если у европейских народов родственные связи практически исчерпываются одним коленом, то у гордых своими семейными традициями вайнахов внучатый племянник троюродной сестры тестя твоего соседа, тот самый, который жил в Белгатое, а невесту привел из Автуров, помнишь, на их свадьбе председатель Макажойского сельсовета так лихо танцевал лезгинку, что вывихнул себе ногу, которую потом вправил ему сын Шерипа, у которого двоюродный брат учился в одном классе с нашим участковым врачом, — считается достаточно близким тебе человеком, о котором ты всегда и все должен знать.