Дон Ахмед оправил рукой свою небольшую бородку.

— Хочешь чаю?

— Спасибо, не откажусь.

— Эй! — Дон крикнул в сторону двери кабинета-спальни. Тут же дверь приоткрылась и в проеме показалась смешная белокурая головка мальчика лет двенадцати. У чеченцев не принято называть детей и жену при людях по именам. Может, это строгость горского воспитания, отвергающего фамильярности и оберегающего интимные стороны жизни, может отголоски древних представлений, согласно которым знание имени человека дает магическую власть над ним и настоящие имена не стоит поминать всуе. У всякого чеченца есть второе имя, “на каждый день”, а для обозначения домашних используются иносказательные слова, либо безличные обращения, такие как “эй”; непосвященным такое обхождение кажется грубоватым, но на самом деле оно совсем не означает отсутствия любви или уважения, скорее, наоборот.

— Принеси чай.

Мальчик метнулся на кухню и вскоре принес две чашки ароматного зеленого чая. Я поблагодарил мальчика, он смутился и быстро вышел из комнаты. Дверь закрылась, но я знал, что мальчик не ушел далеко. Он стоит за дверью и вслушивается. Таков обычай. Я вспомнил, как сам часами стоял за дверью зала для гостей в нашем доме, на случай, если гостям чего-нибудь понадобится. Женщины в мужском обществе без особой необходимости появляться не должны, если нужно сменить блюда или принести воды, лучше, если это сделает мальчик. Но не только для выполнения простых поручений типа “принеси-унеси” дежурит за дверью сын. Он должен слушать, как и о чем говорят взрослые, чтобы приобщаться к мужскому миру и готовиться в него вступить. Чеченцы считают, что мальчику полезнее незримо присутствовать рядом с отцом и его товарищами, чем тереться на кухне около юбок матери и сестер.

— Это Ваш сын? Отличный парень, знает чеченские обычаи, хоть и живет далеко от даймохк.[7] Иметь такого сына — большое счастье.

— Сорванец… — сдержанно произнес Дон Ахмед в ответ на мои похвалы, но лицо его расцветилось гордостью. Чеченцы считают, что самим хвалить своих детей безнравственно. Они подчеркнуто критичны в их оценке при людях. Но не дай вам Аллах согласиться с нарочито недовольным высказыванием чеченца о своем сыне — одним врагом у вас станет больше. Согласно требованиям этикета, вы обязательно должны найти повод сказать что-нибудь хорошее о детях своего собеседника, особенно если вы у него в гостях. Это скрытая похвала самому хозяину, так как прямолинейно льстить у чеченцев не принято. “Like father, like son”.[8] А, значит, каков сын, таков и отец: обратная теорема верна. Кроме того, чеченцы больше любят своих детей, чем самих себя, и, прославив сына, вы доставите больше счастья отцу, чем если бы вы прославили его самого. Таким образом, я соблюл “гхылк”,[9] и для этого не пришлось кривить душой — мальчик мне действительно понравился. Дон Ахмед был доволен.

— Вернемся к нашим героям. Они добрались до города Энска, поставили свой “КамАЗ” у центрального рынка и стали торговать арбузами. Арбузы были вкусными, цена — разумной, и счастливые жители Энска становились в очередь, чтобы приобрести дары южного солнца и раскаленных песчаных почв. Абдула честно взвешивал товар и рассчитывал покупателей, Магомет подносил арбузы. Они работали от зари до зари, радуясь успеху и не чувствуя усталости. К концу третьего дня, когда чрево Росинанта уже опустело наполовину, а тканевый мешочек для денег приятно разбух от бережно сложенных купюр различного достоинства, к торговой точке подошли трое странного вида покупателей. Они выглядели как переболевшие тифом штангисты, были одеты в кожаные куртки, хотя погода стояла теплая, в руках у них не было ни сумок, ни авосек, так что странно было, куда они собираются положить купленные арбузы. Очередь покупателей как-то сразу рассосалась; люди опускали глаза и спешно переходили к другим торговцам. Несмотря на некоторое удивление, Абдула обратился к молодым людям сердечно и дружелюбно: “Астраханский арбуз, сладкий, как пацелуй красивый девушка! Любой рэжу, пробуй!” Но лысые спортсмены почему-то остались равнодушными к товару, вместо этого проявив интерес к самому бизнесу: “Торгуете, значит. Ну и как идет торговля?” “Какие учтивые молодые люди! — подумал Абдула. — Прежде чем просто купить себе арбуз, интересуются моими делами. А еще говорят, что новое поколение совсем забыло правила этикета”. Абдула воздел руки к небу и ответил: “Аллах Акбар! Харашо тарговля! Половина “КамАЗ” продавал, дал мукхла,[10] три дня другой половина продавать, дом ехай!” Молодые люди засмеялись, видимо, искренне радуясь успехам Абдулы. “Это хорошо. Значит, мы как раз вовремя. А как у вас с крышей?” Удивлению Абдулы не было границ. Вот это вежливость! Вот это воспитание! Многим чеченцам следовало бы поучиться у этих русских парней, как соблюдать этикет в разговорах со старшими. Они интересуются его домом. А ведь старый, лепленный из самана дом Абдулы как раз нуждался в значительной реконструкции. Штукатурка во многих местах осыпалась, шифер на крыше потрескался, да и балки перекрытий пора менять. Может, они со своей безупречной вежливостью даже предложат помощь в ремонте? Абдула подумал, что с его стороны было бы беспримерным нахальством и недостойным горца злоупотреблением добротой воспитанных людей соглашаться на то, чтобы они ехали в такую даль только для того, чтобы помочь ему подправить дом, и ответил: “Дом старый, как Абдула, крыша совсем плохой! Дождь идти, вода капай! Абдула продавай помидоры, ахчниш[11] мало, Абдула, Магомет, ехай Астрахань, покупай арбуз, продавай арбуз, ахчниш много, ехай дом, делай ремонт! Баркалла шун,[12] Абдула гяргерш[13] много, некхиш[14] много, белхи[15] делай, дом хорошо, крыша хорошо!”

Добры молодцы заухмылялись, и один из них, подавшись вперед, произнес, почему-то нервно: “Так, старик, ты что, не понимаешь? Ты должен нам платить деньги, если хочешь здесь торговать”. Абдула сначала растерялся, но все же сообразил, в чем дело. Значит, они не арбузы пришли покупать, они насчет платы за торговлю на рынке! “Абдула платить, Абдула знай, каждый день платить базар!” — и старик, порывшись в кармане, достал квитанции об оплате торгового места администрации рынка. Абдуле стало стыдно, что он не понял сразу, что молодые люди работают сторожами на рынке, а еще он подумал, что нехорошо, что он со своей стороны не задал им вежливых вопросов о состоянии их домов и не предложил помощи, чем, видимо, обидел чувствительных парней. И поспешил исправиться: “Как ваш крыша? Хорошо крыша? Плохо крыша — Абдула, Магомет, менять ваш крыша, быстро менять!” Но, как оказалось, Абдула зря пытался быть учтивым, не зная всех тонкостей Энского этикета. Штангисты-тифозники только обозлились: “Да ты, папаша, совсем оборзел! Фильтруй базар, секи поляну!” Абдула отчаялся понять что-либо из сказанного. С одной стороны, молодые люди уважительно обратились к нему как к отцу, да еще сравнили с волком, что, конечно, приятно каждому чеченцу.[16] С другой стороны, произнесено это было каким-то неправильным тоном. И потом было что-то опять про рынок, а еще про поляну, и вроде надо косить на ней траву. Абдула подумал, что дело, наверное, в том, что он слишком плохо понимает по-русски, вот и не может объясниться со сторожами. Магомет отдыхал в кабине “КамАЗа”. Абдула крикнул ему на родном языке: “Товарищ, иди сюда, поговори с этими молодцами, я их никак не пойму”. Магомет вышел и переговорил со спортсменами. И затем удрученно сообщил Абдуле, что эти люди хотят денег, десятую часть от всей выручки. Говорят, что в Энске им все платят. А если кто не платит, то они бьют, жгут и ломают все, что попадется. И потом им все равно платят. Горько стало Абдуле. Так вот, значит, они кто! Бандиты, грабители. Что за ужасные времена настали, если налетчики бродят, не скрываясь, по улице и нападают на людей среди бела дня, а милиция их не ловит! “Скажи им, ничего они от нас не получат! И не боимся мы их, нас Аллах защищает”. Магомет перевел ответ старшего партнера на русский язык. Один из налетчиков, тот, что стоял поближе к горке арбузов, наклонился, взял полосатый шар в руку, сжал у уха, вроде бы проверяя на зрелость, и вдруг со всего размаху ударил им об асфальт. Арбуз разлетелся на куски, брызнув соком. Другие налетчики стали делать то же самое. Магомет кинулся защищать арбузы, тогда бандиты сбили его с ног и стали пинать тяжелыми ботинками. Абдуле тоже заехали в ухо; старик застонал от боли и согнулся пополам. Когда Абдула распрямился, в его руке был большой нож, тот самый, которым он вырезал из арбузов пирамидки на пробу. “Джали къотарш”,[17] — завопил Абдула и всадил нож чуть не на половину длины лезвия в ближайшего из бандитов, которые избивали Магомета. Удар пришелся в ягодицу. Спортсмен завизжал, как подрезанный боров. Абдула выдернул нож, и кровь хлынула на разбитые арбузы, смешиваясь с липким соком и розовой мякотью. Двое других бандитов оторопели. Видимо, удальцам не приходилось еще сталкиваться с серьезным сопротивлением. Магомет чуть приподнялся с земли и снизу схватил одного за мошонку, висящую в просторных спортивных штанах. Да так сильно, что яйца чуть не остались в руке у нашего джигита. Обладатель яиц заголосил, как оперное сопрано. Когда Магомет отпустил мошонку, солист побежал прочь с поля боя, нелепо раскорячив ноги. За ним поволочился истекающий кровью мученик, раненный в задницу. Но впереди всех мчался третий, которому повезло избежать телесных повреждений.