На улице, оглянувшись, Марина увидела в окне приплюснутое к стеклу личико дочки и красный бант у нее на голове, как огромную яркую бабочку.

...Последняя ночь перед полетом. Марина погасила свет и тихонько легла. Хорошо бы сразу уснуть. Почти сутки ей не придется спать, ведь вся штурманская работа на ней. Валя же и Полина будут сменять друг друга. Но сон не шел, в голове бежали неясные мысли.

Ей представился весь огромный путь, который они должны пролететь за сутки - горы, леса, озера. Суровая Сибирь, дальневосточная тайга, о которой они знали лишь понаслышке, и холодные быстрые реки.

Все было готово, проверено и все же... Путь такой далекий, неизведанный... И они первыми идут по этому пути. Она знала, что многие девушки-летчицы были бы рады сейчас быть на их месте. Это заставляло ее и гордиться и тревожиться.

Потом мелькнул перед глазами яркий бант-бабочка в освещенном солнцем окне и она уснула.

* * *

Самолет установили против ветра в конце аэродрома. Трактор отъехал в сторону. Раскинутые тонкие крылья "Родины" готовились взмыть ввысь, туда, где алели легкие прозрачные облака. Марина, Валя и Полина стали рядом у машины - последние фотографии, последние пожелания...

Захлопнулся нижний люк в кабине штурмана. Марина услышала приглушенный голос техника:

- Ну-ка, попрыгайте! Крепко захлопнулся?

- Крепко, крепко, - ответила Марина, притоптывая ногой по крышке люка. Предосторожность не лишняя: плохо закрытый люк может привести к аварии, сорвать полет.

Зафыркал, набирая обороты, один мотор, потом другой. Через боковое окошко Марина увидела, как, придерживая рукой фуражки и шляпы, провожающие отбегали в сторону, к краю полосы. Гул моторов стал ровным и чистым, и она глубоко вздохнула, словно готовилась к броску. Обвела взглядом кабину. Тихонько прыгала стрелка радиокомпаса.

Самолет сначала медленно, потом все быстрее побежал навстречу светлому горизонту. Мелькнул флажок стартера. Марина отметила в бортовом журнале: 24 сентября 1938 года. Взлет - 8 часов 16 минут.

Через остекленный нос кабины Раскова видела бегущую навстречу землю, купы деревьев вокруг дома, где они жили, мелькнула зеленая лужайка с ярким солнечным пятном. Потом все отодвинулось вниз, стало мельче, поплыло в сторону. Гризодубова делала первый круг над аэродромом.

Самолет накренился, и Марина увидела белые пятна посадочных знаков, черные коробочки машин, выстроившихся около них, людей, прощально махавших руками.

"До встречи, до встречи..." - шептала она про себя.

Потом открыла верхний люк и слегка высунулась. Марина решила не задерживаться с промером ветра, пока видна земля. Она вставила визир в гнездо в нижнем люке и засекла первый населенный пункт. Сверившись по карте, определила расстояние до следующего ориентира - это был изгиб железной дороги - и стала ждать, когда эта "петелька" коснется перекрестия визира. Важно было выяснить, насколько уклонился самолет от центра "петельки". Зная величину отклонения и время пролета, она сможет произвести несложные расчеты и определить силу ветра.

Но ей не удалось сделать это. Облака все плыли и плыли, закрывая землю. Иногда облачность редела, мелькали "кусочки" земли, но по ним трудно было определить, где они сейчас пролетали.

Марина настроила радиокомпас. Как ей хотелось сейчас увидеть хоть маленький отрезок пути! Компас указывал только направление, а расчет дальности нужно было вести теперь по времени и скорости.

"Вот тебе бис и ура, - подумала Марина. - Хорошо, если ненадолго. А вдруг весь маршрут? Не порадуешься".

Она написала Вале записку и протянула руку в окошко. Потом, пригнувшись, заглянула к ней в кабину. Были видны только руки Вали в перчатках да подбородок, закрытый краем шерстяного свитера. Потом Марина увидела, как Валя, удерживая одной рукой штурвал, пишет ответ.

"Терпение, терпение, мой милый штурман, - прочитала Марина в ее записке. - Будем держаться графика полета. Высоту терять не хочу. Придется тебе считать по времени".

"А что еще остается делать?" - подумала Марина, взглянув на высотомер. Стрелка замерла на отметке 3850 метров. Эта высота была обусловлена заданием. Здесь самолет летел с наиболее выгодной скоростью - крейсерской. Кроме того, они могли экономить кислород - неизвестно, как будет проходить полет дальше и какая погода подстерегает их впереди.

Прошло уже около пяти часов полета. Внизу по-прежнему клубились облака. Иногда они подбирались почти к самому самолету, иногда уходили далеко вниз, и тогда горизонт становился шире и просторнее.

Бортовой термометр показывал всего лишь минус три, солнце перебралось направо и, казалось, даже слегка пригревало, во всяком случае Марина не ощущала холода. По расчетам выходило, что они летят уже в районе Свердловска. Марина, отодвинув форточку, высунулась в верхний люк, надеясь, что, может быть, появится хоть небольшое "окно" и она увидит город. Они не могли далеко уклониться, а большой город виден издалека.

Морозный воздух забивал дыхание, проникал сквозь защитные очки. Холодные слезы застилали глаза, но она с надеждой вглядывалась в бегущие под самолетом облака. Они теснились и наползали друг на друга до самого горизонта. Так ничего и не увидев, Марина задвинула форточку и села на сиденье. Стянула перчатки и дыханием согрела пальцы.

Каждый час она передавала радиограммы в Москву о местонахождении самолета и о погоде и сейчас, включив передатчик, сообщила очередную сводку. Слышимость была хорошей, как и в начале полета, и это немного ободрило ее, ведь это было сейчас единственное, что связывало их с землей.

"13 часов 20 минут. По расчетам нахожусь над Свердловском. Курс 93 градуса. Высота 3850 метров. Сплошная облачность. Самочувствие хорошее. Раскова", - отстучала она радиограмму и, переключившись на прием, стала ждать ответа.

Стрелка радиомаяка дрожала на заданном курсе, изредка отклоняясь то вправо, то влево, когда самолет подбрасывало на мощном восходящем воздушном потоке. Они держали курс на Омск, а внизу по-прежнему все еще была пелена облаков.

Марина была уверена в правильности своих расчетов, но так хотелось ей хоть на минуту увидеть землю, уточнить местонахождение. Так хотелось, чтобы ушло то маленькое сомнение, что гнездилось где-то глубоко, и тогда она могла бы с легкой душой радировать: все благополучно, мы пролетели Омск.

"Валечка, давай снизимся, - написала она, - посмотрим землю".

Но Валя ответила кратким "нет".

Высотомер показывал 4000 метров, температура за бортом слегка понизилась, в кабине стало сумрачно, но Марина не зажигала осветительных лампочек. Растянувшись на полу кабины, она внимательно рассматривала бегущее внизу темное пятно. Облачность расслаивалась в тонкую паутину, и вдруг по курсу она увидела блестящую полоску реки. Схватив карту, стала всматриваться в изгибы Иртыша около Омска, сравнивая с тем, что видела в сереющем закате на земле.

- Ну вот, теперь все в порядке... Вот он - этот отрезочек... - Марина снова разглядывала медленно плывущую вдалеке землю. Отметила на карте и в бортовом журнале время прохождения и курс следования, поднялась с пола. Теперь быстро радиограмму, как раз время передачи.

"...16 часов 15 минут... - отстукивала Марина ключом, - прошли Омск, высота 4000 метров, курс 95, облачность 8 баллов, самочувствие хорошее".

Вместе с темнотой снова потянулась облачность. Вначале кое-где еще мелькали "окна" разрывов, через которые Марина могла видеть темную землю без единого огонька, без блестящих извивов рек. Казалось, что внизу, в разрывах облачности, вдруг открывается глубокая бездна колодца. Наступала ночь. Пусть внизу все заволакивает тьма и даже облака словно набухают и темнеют, небо дает штурману возможность проверить свой путь старым испытанным способом, с помощью которого водили корабли по морям и океанам моряки. Если измерить высоты двух или трех звезд, то легко найти свое местонахождение. У Марины были готовы предварительные расчеты и астрономические таблицы на сентябрь и октябрь. Но определить высоту звезды тоже непросто, нужны навыки и точность промера секстантом.