– Элегантен! Красив! – передразнивая ее, повторил Кортни. – Много ты в этом понимаешь!

– Понимаю! – вспыхнула она. – Когда я жила в доме моего дядюшки в Портленд Плейс…

– Да, когда ты жила в доме твоего дядюшки, ты была такой же тупой, как любая из его домашних швеек! Уж я-то знаю! Болтает всякую чепуху! Ты и в глаза-то его ни разу не видела!

– Видела! Видела! Много раз! Он красив и элегантен! Анцилла, ну скажи ему!

Мисс Чартли, которая слыла очень добропорядочной девушкой и человеком поразительно миролюбивым, поспешила вмешаться в разговор, который грозил перерасти в очередную ссору. Она повернулась к мисс Трент и проговорила, как обычно, тихо и застенчиво:

– Я думаю, ты знаешь о сэре Уолдо гораздо больше, чем любая из нас. Ведь ты жила одно время в Лондоне, правда? Может, ты даже встречалась с ним там?

– Нет, встречаться – не встречалась, – ответила быстро мисс Трент. – Насколько мне помнится, я даже ни разу не видела его. И уж во всяком случае, я знаю о нем нисколько не больше, чем любой другой. – Слабо улыбнувшись, она добавила: – Круги, в которых он вращался, располагались относительно меня слишком высоко, чтобы дотянуться до них.

– Я считаю, что ты не особенно-то и желала знакомиться с ним, – тут же поддержала своего кумира Шарлотта. – Я тоже не желаю! Я вообще ненавижу франтов! И если он едет сюда только для того, чтобы задирать перед нами свой великосветский нос, то, надеюсь, что он очень скоро уберется восвояси!

– Надеюсь, так и будет, – продевая нитку в иголку, проговорила мисс Трент.

– Да, так говорит папа, – согласно кивнула головой мисс Чартли. – Ему надо будет уладить все вопросы с адвокатами покойного господина Кальвера. А потом он наверняка продаст Брум Холл. Ведь не станет же он в нем жить, правда? Папа говорит, что у него есть очень красивый дом в Глостершире, который принадлежал его семье на протяжении многих поколений. И если он на самом деле весь такой светский и утонченный, то он, наверное, считает наши места лесной глушью… Хотя отсюда не так далеко до Хэрроугейта…

– До Хэрроугейта! – презрительно скорчив губы, воскликнул Кортни. – Да ему плевать на Хэрроугейт! Могу поклясться, что он не усидит в Брум Холле и недели! Здесь нет ничего, что заставило бы его остаться хоть ненамного дольше.

– Ничего? – с лукавой улыбкой на милом личике спросила его кузина.

– Ничего! – заявил он резко, будучи задет этим беспардонным девичьим самодовольством. – И если ты думаешь, что, увидев тебя, он тут же влюбится, то очень сильно ошибаешься! Могу побиться об заклад, что среди его знакомых есть целая куча девчонок, до которых тебе далеко!

– Нет! – тут же ответила она без улыбки и серьезно добавила: – Этого не может быть.

Мисс Чартли очень не хотелось встревать, но удержаться она не могла:

– О, Теофания, как ты можешь!? Я, конечно, прошу у тебя прощения, но, по-моему, так нельзя говорить!..

– А почему это, интересно? – пожала плечами мисс Вилд. – Ведь это правда! Почему мне нельзя говорить о том, что я красива? Почему нельзя, если это так и есть? Да и все говорят!

Эта фраза вызвала различную реакцию у участников разговора. Если молодой господин Андерхилл с горячностью бросился в спор со своей кузиной, то мисс Чартли подавленно умолкла. Сама она была очень скромной девушкой, поэтому бахвальство мисс Вилд глубоко шокировало ее. И однако, несмотря на то, что она, конечно же, с неодобрением относилась к такого рода проявлениям самоуверенности и нескромности, одновременно с этим внутренняя честность заставляла ее признаться самой себе в том, что Теофания Вилд была на самом деле самой красивой девушкой, самым прелестным существом, которое мисс Чартли когда-либо видела или могла представить в своем воображении. В ней все было совершенным. Даже самый строгий критик не посмел бы, глядя на нее, сказать, что она слишком высока ростом или, наоборот, слишком мала, или что нос портит ее лицо, или что она недостаточно мила в профиль. Она была мила со всех сторон, под каким бы углом на нее ни смотрели, считала мисс Чартли. Даже смуглые струящиеся локоны ее волос, огибая лицо, были завиты от природы. У нее были глубокие и красивые глаза насыщенного голубого оттенка, длинные черные ресницы, маленький прямой носик, чудесно очерченные губы, и все ее лицо напоминало цветок персикового дерева. Словом, можно было смело сказать после первого же взгляда на нее, что она достойна восхищения. Ей было всего семнадцать, но в ее фигуре не было ничего детского, все линии были плавны, женственны, никакой угловатости, свойственной молодым девушкам. Когда она открывала свой очаровательный ротик и обнажала зубы, то можно было залюбоваться. Две нитки жемчуга, одно слово!

До ее недавнего возвращения в Степлз, где прошло ее детство, самой хорошенькой девушкой во всей округе бесспорно считалась Пейшенс Чартли, однако Теофания сразу же и бесповоротно затмила ее. Пейшенс была воспитана в понимании того, что внешность не имеет для человека сколько-нибудь заметного значения. Однако, когда родитель, который прививал ей эти установки, вдруг начинал говорить, что ему доставляет удовольствие просто смотреть на милое личико Теофании, дочери становилось как-то немного тоскливо. Никто, думала Пейшенс, наблюдая за собой в зеркало, когда она причесывала светло-русые волосы, не посмотрит на меня дважды, когда в комнате присутствует Теофания. Она принимала свое поражение с покорностью. Она была совершенно лишена зависти к Теофании. И слова той о своей красоте задели мисс Чартли только потому, что она решила: это может отшатнуть от красавицы самых преданных ее почитателей.

Очевидно, разделяя ее взгляды на этот вопрос, заговорила мисс Андерхилл, в голосе которой слышалось больше просительных, чем упрекающих ноток:

– Милая моя Теофания! Тебе не следует говорить такие вещи. Что подумают люди, когда услышат тебя? Говорить так не подобает добропорядочной девушке. Я уверена, что мисс Трент скажет тебе тоже самое!

– Мне-то что!

– Тем самым ты показываешь нам всем, какая ты глупая гусыня! – тут же набросилась на мисс Вилд Шарлотта, отстаивая своего кумира. – Мисс Трент гораздо более достойна, чем ты! Чем все мы! И…

– Спасибо, Шарлотта, не надо, – не поднимая глаз от вышивки, спокойно сказала мисс Трент.

– Но это правда! – вызывающе проговорила Шарлотта. Не обратив на эти слова внимания, мисс Трент улыбнулась миссис Андерхилл и сказала:

– Да, мэм, вы совершенно правы. Это неприлично и к тому же еще и неумно.

– Почему? – вспыхнув, спросила раздраженно Теофания. Мисс Трент задумчиво глянула на нее.

– Это может показаться тебе странным, но я часто имела возможность наблюдать, что когда ты начинаешь хвастаться своей красотой, ты ее стремительно теряешь. Это в последнее время стало даже отражаться на твоем лице.

Вздрогнув, Теофания устремила взволнованно-испуганный взгляд в зеркало, которое висело в изящной раме над камином.

– Правда? – наивно спросила она. – Правда, Анцилла?

– Совершенная правда, – ответила мисс Трент, без тени колебаний пойдя на лжесвидетельство. – Кроме того, когда становится известно, что женщина постоянно любуется собой, люди начинают оборачиваться к ней спинами. И очень скоро бедняжка осознает, что комплиментов, которыми ее одаривали, становится все меньше и меньше. А ведь ничего нет приятнее комплимента для хорошенькой девушки, не правда ли?

– Правда! – воскликнула Теофания пораженно. Она вдруг весело рассмеялась и, перепорхнув в одну секунду на противоположную сторону комнаты, быстро обняла мисс Трент. – Я люблю тебя, противная! Ты бываешь очень вредной, но с тобой не соскучишься! Я больше не буду любоваться собой, честное слово! У всех прошу прощения за то, что говорила минуту назад! Пейшенс! А ты точно уверена, что сэр Уолдо к нам приезжает?

– Да, потому что Ведмор рассказал моему папе о том, что адвокат господина Кальвера приказал ему приготовить все к приезду сэра Уолдо на следующей неделе. Говорят, он привезет с собой еще одного джентльмена и несколько слуг. Бедные Ведморы! Папа рассказал, что как мог утешал их, но они сейчас все равно пребывают на грани истерики. Похоже, господин Смит рассказал им о том, что сэр Уолдо очень богат и могуществен. Ведморы страшно боятся, что окажутся неспособными угодить новому хозяину и он выгонит их!