Я прикрыл дверь, а в горнице завозились. Ну, будет буря. Мой бухгалтер выпил стакан водки, утерся - и только его видели. Агитатор захрапел на диване, а мы с Маруськой сидим друг перед дружкой, нос к носу, как две кукушки на старинных часах - в пору только закуковать.

Наконец выходят они одетые из горницы. Степанида сняла свои ботики с печки и стала надевать их. Потянет, потянет, да как топнет ногой вроде бы на меня и на Маруську. Мы только вздрагиваем.

- Скажи, чтоб запрягали, - приказал мне Мотяков.

Я кликнул кучера - он в соседней избе расположился. Тот в момент запряг. Входит с ним. Мотяков и не глядит на меня.

- Лошади готовы?

- Так точно, - отвечаю.

Он покосился на Смирнова. Тот храпит в обе ноздри.

- Утром привезешь его на своих лошадях в Свистуново... А насчет горницы не вздумай трепаться. Язык отрежу!

И уехал. Встал наутро мой агитатор и спрашивает:

- Ну, когда мы встречу проведем с народом?

- Дак вы уже, - говорю, - выступили.

- Когда?

- Вчера вечером.

- Да ну? Убей - не помню. И что же я говорил?

- Хорошую речь произнесли. Точь-в-точь как по бумажке.

- А что я, сидел?

- Нет, - говорю, - за трибуну держались.

- Ну, спасибо, Булкин. Хорошо у тебя служба поставлена.

Мне бы, дураку, промолчать, а я обрадовался этой похвале и говорю:

- Вы бы это Семену Ивановичу сказали, а то он остался недоволен. Уехали по служебным надобностям.

- Что ему, водки не хватило?

- Потревожили его ночью... Петухи поют, собаки лают. Деревня!

- Ничего... Я все улажу.

Вот тебе, неделя не прошла - вызывает меня Мотяков. Сидит в кабинете один и руки не подал. Я было на стул присел, возле двери. Он поманил меня пальцем:

- Подойди-ка к столу. Хочу на тебя посмотреть.

Подхожу, смотрю ему на стол; перед ним лежит разнарядка на заготовку леса по колхозам. Он меня распекает, а я ту разнарядку читаю - кому сколько кубов запланировано.

- Я еще понимал бы, - говорит, - ошибся, допустим. Подглядел чужую личную жизнь. Но чтобы агитатора в курс дела вводить! Этого я тебе никогда не прощу.

Отчитывал, отчитывал, потом и говорит:

- Ступай к председателю райисполкома на совещание. А я подумаю насчет твоего поведения. Как с тобой поступить.

Заест он меня таперика, думаю. Иду в райисполком, а самому и в голову ничего не лезет. Какое тут совещание, ежели Семен Мотяков тебя за штаны взял. Кабы по миру не пустил в чем мать родила?

Ну, собрались мы, все председатели. Глядь - и сам Семен Иванович идет, в руках держит тую самую разнарядку. Садится он за стол рядом с председателем райисполкома и говорит:

- Товарищи руководители колхозов! Мы вас пригласили посоветоваться. На совесть вашу, значит... Кто сколько может заготовить и вывезти лесу? Сами понимаете, обстановка требует. Соседи взяли высокие обязательства. Неужели мы отстанем?

Значит, выколачивать высокий процент решили. Вроде бы как добровольно... Перекрыть контрольную цифру, что у них в разнарядке. Надо бы мне промолчать, а я ляпнул не подумавши:

- Дак у вас же есть разнарядка... Там все расписано.

Мотяков аж подпрыгнул:

- Кто тебя уполномочил выступать за райком партии? Ты кто такой? Тебя допустили к священному столу секретаря райкома, а ты бумаги на нем читать?! Не дозрел ты еще до руководителя...

И дали мне строгача. А потом уполномоченные зачастили. Первым нагрянул к нам секретарь по животноводству. Целый лагун медовухи выпил. Красный сделался, глаза выпучил и все приглядывается - за что бы зацепиться. Идет, ноги в стороны расставляет, вроде бы у него промежность распирает. А навстречу по селу конюх наш на жеребце едет, все с галопа осаживает того на рысь... Тут секретарь и зацепился.

- Кто дал право ездить на производителе? - спрашивает меня.

- Это не езда, а проминка.

- Кто же проминку делает галопом?

- Где же ты видишь галоп? Это рысь!

- Не рысь, а галоп!

- Может, иноходь тоже галоп?..

Ну, шире - дале. Заходим в кабинет - он на меня:

- Тебе, - говорит, - не токомо что людей - производителя доверять нельзя. Сдавай дела!

Ну, меня и взорвало - я тоже лагун выпил. Хватаю свою печать, обмочил ее чернилами и шлеп ему в будку:

- На, руководи!..

Щеки у него пухлые и потные. Печать моя смазалась, и потекло ручьями по щекам.

- Ах, так! - он схватил чернильницу - да в меня.

Я ей на лету ладонь подставил - все брызги опять в него. Он хватает телефонную трубку и прокурору:

- Прошу, - говорит, - арестовать Булкина. Он руку поднял на районную инстанцию, на меня то есть.

А тот его и спрашивает: на бюро, мол, разбирали? Нет? Тогда обождем...

И вот вызывают меня на бюро. Я нарочно надел тот самый китель, в котором сражался с секретарем по животноводству, - когда он запустил в меня чернильницей - рукав у меня залило.

- Как же, - говорю, - так выходит? Я его якобы избил чернильницей, а чернила на меня полетели?

- А кто тебе дал право ставить служебную печать на руководящее лицо? спрашивает Мотяков.

Я было насчет производителя заикнулся, но меня и слушать не хотят. "Тут, - говорит Мотяков, - дело не в жеребце, а в политике... Дать ему строгана!" И записали мне двенадцатый по счету выговор. А про себя они постановили - проверить мою черную кассу и отдать меня под суд. Но кто не имел в тую пору черной кассы?

Накануне этого бюро авария у нас случилась. Дали нам за молоко новый ГАЗ-51. А шофера нет. Тут как раз из армии пришел племянник Сморчкова, счетовода нашего. У меня, говорит, есть права. Вызвали мы его на правление и решили ему дать новую машину. Оказалось, что эти права он где-то спер и подделал. Поехал он на другой день в город и врезался в МАЗ. Звонят мне оттуда - выезжай, забирай свою телегу! Едем с Сашкой на конях в область. Двести километров за сутки покрыли. Являюсь в рембазу. "Выпиши, говорят, наряд". - "Когда машину исправите?" - "Через полгода". - "Брат родной?! А на чем урожай вывозить?" - "Это дело нас не касается..." - "Поедем, Сашка, в Пугасово..."

Взяли мы бочку меду, мешок муки. Ходы знакомые... Заехали сначала в Тиханово, по фляге меду - литров по сорок завезли начальнику милиции Змееву и прокурору Абрамкину. Приняли... Ну, значит, тормоза поставлены. Таперика газуй до поворота - шламбалка открыта.

Заехали мы на Пугасовскую автобазу, показали кому надо свое добро... Ну, что ты? За это самое не токмо что машину починить - кишки тебе новые поставят. Через неделю загудела моя машина, только куры разлетаются с дороги.

А мед и муку списали мы по черной кассе, якобы за ремонт. Вот на эту свежую раструску они и побежали, как мыши...

Приезжает ко мне не кто иной, как сам начальник милиции Змеев:

- Петр Афанасиевич, я к тебе на случай выявления хулиганства. Братья Хамовы с Дранкиными подрались.

- Чего их выявлять? Забирай и тех и других. Все они виноватые.

- Так-то оно так, но мы все ж таки власть. Нельзя забирать огульно. Надо выявлять по очереди.

- Ну, выявляйте.

Поселился он у меня. Пьет, ест, на улицу глаз не кажет. А мне не жалко. Живи! Чего у меня не хватало? Одних баранов было двадцать штук, да две свиньи. Пей, Змеев, ешь! И я вроде бы ничего не замечаю. А он нет-нет да и сходит в бухгалтерию. Выбрал там документы насчет меда и муки и уехал. А на прощание сказал Якову Ивановичу: "Смотри у меня, Булкину ни слова. Не то вместе с ним загремишь".

Но Яков Иванович напился у меня и все рассказал. "Подлец я, говорит, иуда-предатель. И хуже того - сотрудник. Привлек он меня на свою сторону. Хочешь - мне сейчас плюй в рожу, хочешь погоди. Но все равно я тебя уважаю..." Признается он, а сам плачет. Перепили мы.

На другой день поехал я в район. Захожу в магазин - Змеев как раз там:

- Здорово! Ты где остановился?

- У приятеля.

- Нет уж, давай ко мне. Располагайся, как дома.