Ковбой смотрит на Зверодера и вздыхает.

– Джокер крут, Звер. А ты... Ты просто зверюга.

Зверодер замолкает, сплевывает, швыряет голову в канаву.

Ковбой говорит:

– Выдвигаемся. Дело сделано.

Зверодер поднимает свой пулемет M-60, укладывает его поперек на плечи, вразвалку подходит ко мне. Улыбается.

– Слышь, а Недолет так и не увидел той гранаты, которой его грохнуло, жиденка этого.

Зверодер отцепляет гранату от бронежилета и толкает меня ею в грудь – изо всей силы. Звер озирается по сторонам, потом снова мне улыбается.

– Никому не дозволено на Звера класть, урод. Ни-ко-му.

Я прицепляю гранату на свой бронежилет.

Алиса подбирает винтовку снайпера.

– Э, а сувенир-то намба ван!

Стропила стоит над обезглавленным трупом снайпера. Он наставляет свою M-16 и выпускает в тело длинную очередь. Потом говорит: «Она моя, Алиса». Забирает у Алисы СКС и внимательно его рассматривает. Опускает глаза и любуется новым ремнем. «Я первый в нее попал, Джокер. Она бы все равно умерла. Это первый убитый на моем счету».

Я говорю: «Ясное дело, Строп. Ты же ее замочил».

Стропила говорит: «Именно я. Я замочил ее. Я грохнул ее нахрен!» Снова глядит на свой северовьетнамский ремень. Поднимает вверх СКС. «Ну, подожди, вот Мистер Откат еще и это увидит!»

Алиса опускается на колени рядом с трупом. Своим мачете он отрубает у снайпера ступни. Кладет ступни в синюю холщовую хозяйственную сумку. Отрубает у снайпера палец и снимает с него золотое кольцо.

Мы ждем, пока Стропила не сфотографирует мертвого гука, и пока Алиса не сфотографирует Стропилу, который позирует, уперев СКС в бедро и поставив ногу на расчлененные останки вражеского снайпера.

А потом, когда мы уже уходим, в зазубренных зубьях разбитого окна Стропила замечает отражение своего лица и видит на нем новую, незнакомую улыбку. Стропила

долго-долго вглядывается в себя самого, а затем, уронив карабин, просто бредет куда-то по дороге, не оборачиваясь, не отвечая на наши вопросы.

Ковбой машет рукой, и мы выдвигаемся. О Стропиле никто ничего не говорит.

Мы топаем обратно в Запретный город и устраиваемся там на ночь.

Делаю отметку на своем стариковском календаре – пятьдесят пять дней в стране до подъема.

Позднее, в темноте, возвращается Стропила.

Всю ночь сражения вокруг нас продолжаются, вспышки насилия слышны отовсюду, то разрыв мины из миномета, то проклятья, то вопли.

Мы спим сном младенца.

Солнце, встающее над Хюэ утром 25 февраля 1968 года, озаряет мертвый город. Солдаты корпуса морской пехоты США освободили Хюэ до основанья. Здесь, в самом сердце древней имперской столицы Вьетнама, этой живой святыне для вьетнамцев с обеих сторон, зеленые морпехи из зеленой машины освободили бесценное прошлое. Зеленые морпехи из зеленой машины расстреляли кости священных предков. Мудрые как Соломон, мы превратили Хюэ в руины, чтобы спасти его.

На следующее утро Дельта Шесть отваливает нам немного халявы, и мы проводим весь день в охоте за золотыми слитками в императорском дворце.

Мы входим в тронный зал, где восседали императоры прошлых времен. Трон кроваво-красный, усыпанный грошовыми зеркальцами.

Хотел бы я жить в Императорском дворце. Яркий фаянс на стенах оживляет их. На крыше оранжевая черепица. Повсюду каменные драконы, вазы из керамики, бронзовые журавли, стоящие на черепашьих спинах, и много других прекрасных предметов, происхождение и назначение которых неизвестно, но нет сомнения, что они очень ценные, очень красивые и очень старые.

Я выхожу из дворца в потрясающий императорский сад. Обнаруживаю там Алису и Стропилу, которые разглядывают хрустящих зверушек. Определить, какой армии они принадлежали, не представляется возможным. Напалм даже костей не щадит. Я говорю: «Пристрастие к аромату жареной плоти, следует признать, достигается многочисленными упражнениями».

Алиса смеется. «И нахрен все тут изувечили? Ведь это место типа волшебного храма, знаешь, да? Гуки так его любят. Раздолбать его – все равно, что ... ну, Белый дом раздолбать. Вот только на Белый дом всем насрать, а это место в десять раз древнее».

Я пожимаю.

– Дурдом. – говорит Алиса. – Просто гребаный дурдом. Эх, как хочется в Мир.

Я говорю: «Нет, это в Мире дурдом-то и есть. А вот это, весь этот говеный мир – он и есть настоящая реальность».

Ковбой появляется позднее и говорит, что командир роты «Дельта» сказал, чтоб собирались на берегу у Земляничной поляны.

Маршируем. Смотрим на сотворенные нами руины. Устаем уже смотреть, столько

их везде.

Сумерки.

Те, кто остался от роты «Дельта» 1-го батальона 5-го полка 1-ой дивизии морской пехоты, развалились по всему берегу у Благовонной реки. Бородатые хряки спят, готовят хавку, хвастаются, сравнивают сувениры, заново воссоздают все моменты сражения, реальные и мнимые, где каждый – невероятный герой.

Отделение «Кабаны» измотано до смерти. Мы вколотили наши имена в страницы истории – на сегодня хватит. Вытаскиваем фляжки. Готовить слишком жарко, поэтому едим холодный сухпай.

Кто-то из парней начинает приподниматься.

Донлон встает на ноги, кричит: «Смотрите!»

В пяти сотнях ярдов к северу отсюда на реке Благовонной ? остров. На этом острове миниатюрные танки сжимают полукольцо вокруг лихорадочно мечущейся муравьиной семьи. Муравьи бросают свои вещи, перекидывают АК-47 за спины и прыгают в реку. Муравьи спасаются бегством вплавь, гребут так сильно, насколько хватает сил.

Все танки открывают огонь из 90-миллиметровых орудий и 50-калибровых пулеметов.

Некоторые из муравьев идут на дно.

Штурмовые вертолеты «Кобра» с жужжанием выносятся из-за свинцового горизонта и сваливаются на добычу.

Муравьи начинают плыть быстрее.

Парящие вертолеты молотят по коричневой воде из пулеметов.

Муравьи плывут, ныряют или тонут, охваченные паникой.

Рота «Дельта» вскакивает на ноги.

Три штурмовых вертолета «Кобра» с ревом снижаются до нескольких ярдов над водой, и бортовые пулеметчики в шлемах начинают поливать из пулеметов муравьев, которые бултыхаются в воде, попав в плен бьющего в рваном ритме горячего урагана от бешено крутящихся лопастей, захваченные в ловушку в воде, и их красная жизнь вытекает из них через дырки от пуль.

Лишь один муравей добирается до берега реки. Муравей открывает огонь по вертолетам, парящим над водой как монстры на кормежке.

Кто-то из нас произносит: «Нихрена себе, видали? Крутой чувак».

Один вертолет отлетает от места кровавой трапезы и скользит через реку Благовонную. Вертолет швыряется пулями по всему берегу, осыпает ими муравья.

Муравей сбегает с пляжа.

Вертолет с жужжаньем направляется обратно к месту кормежки, где в воде плавают муравьи.

Муравей выбегает на берег и открывает огонь.

Вертолет круто наклоняется и заходит на низкой высоте, из под его живота со свистом вылетают ракеты, стрекочут пулеметы.

Муравей снова убегает с берега.

Вертолет находится уже на полпути к плывущим муравьям, когда муравей на берегу объявляется вновь и открывает огонь.

На этот раз пилот заходит так низко, что может снести муравьиную голову полозьями вертолетного шасси. Вертолет открывает огонь.

Муравей стреляет в ответ.

Пулеметные пули сбивают муравья с ног.

Штурмовой вертолет разворачивается, чтобы зарегистрировать гибель противника.

Посреди пулеметных очередей, бьющих в мокрый песок, муравей поднимается, прицеливается из крохотного АК-47 и в одну очередь выпускает магазин в тридцать патронов.

Штурмовой вертолет «Кобра» взрывается и трескается, как лопнувшее зеленое яйцо. Вспоротый каркас из алюминия и плексигласа скачет по воздуху, горит, оставляя

хвост черного дыма. И сваливается вниз.

Объятый пламенем вертолет врезается в реку, и водяные струи утаскивают его на дно.

Муравей не шевелится. Муравей выпускает еще один магазин одной длинной очередью. Муравей палит в небо.