Ночь над Пэррис-Айленд. Мы стоим в строю, и сержант Герхайм отдает свой последний на сегодня приказ: «Приготовиться к отбою... ОТБОЙ!» И вот мы уже лежим на спине в нижнем белье, по стойке «смирно», оружие прижато к груди.

Читаем молитвы:

Я – рекрут Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов Америки. Я служу в вооруженных силах, которые охраняют мою страну и мой образ жизни. Я готов отдать мою жизнь, защищая их, да поможет мне бог... ГАНГ ХО! ГАНГ ХО! ГАНГ ХО!

Затем – Символ Веры стрелка морской пехоты, который сочинил генерал-майор Корпуса морской пехоты У. Х. Рупертэс:

Это моя винтовка. Много таких, как она, но именно эта – моя. Моя винтовка – мой лучший друг. Она жизнь моя. И она в моих руках, как и жизнь моя.

Без меня нет пользы от винтовки моей. Я должен метко стрелять из моей винтовки. Я должен стрелять точнее, чем враг мой, который хочет убить меня. Я должен застрелить его, прежде чем он застрелит меня.

Клянусь.

Леонард открывает рот – впервые за последние недели. Его голос гремит все громче и громче. Головы начинают поворачиваться к нему. Тела уже не лежат по стойке «смирно». Голос взвода затихает. Леонард вот-вот лопнет. Слова вырываются из легких, как из глубокой жуткой ямы.

В эту ночь дежурит сержант Герхайм. Он подходит к шконке Леонарда и останавливается, уперев кулаки в бока.

Леонард не замечает сержанта Герхайма. Вены на шее Леонарда вздулись, он продолжает реветь как бык:

МОЯ ВИНТОВКА – ЭТО ЧЕЛОВЕК, КАК И Я – ЧЕЛОВЕК, ИБО ЭТО ЖИЗНЬ МОЯ. И ПОТОМУ Я ПОЗНАЮ ЕЕ КАК БРАТА СВОЕГО. Я ПОЗНАЮ ВСЕ ЕЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ, ЕЕ ПРИЦЕЛ, ЕЕ СТВОЛ.

КЛЯНУСЬ ХРАНИТЬ МОЮ ВИНТОВКУ В ЧИСТОТЕ И ГОТОВНОСТИ, КАК И Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ЧИСТ И ГОТОВ. МЫ СТАНЕМ С НЕЮ ЕДИНЫ.

МЫ КЛЯНЕМСЯ...

ПЕРЕД ЛИЦОМ ГОСПОДА КЛЯНУСЬ Я В ВЕРЕ СВОЕЙ. МОЯ ВИНТОВКА И Я САМ – ПОВЕЛИТЕЛИ ВРАГА НАШЕГО. МЫ -СПАСИТЕЛИ ЖИЗНИ МОЕЙ.

ДА БУДЕТ ТАК, ПОКА НЕ ПОБЕДИТ АМЕРИКА И НЕ ОСТАНЕТСЯ ВРАГА, И ТОЛЬКО МИР ПРЕБУДЕТ!

АМИНЬ.

Сержант Герхайм отвешивает пинок по шконке Леонарда.

– Эй – ты – рядовой Пайл...

– А? Что? ЕСТЬ, СЭР! – Леонард замирает на шконке лежа по стойке «смирно». – АЙ-АЙ, СЭР!

– Как зовут эту винтовку, гнида?

– СЭР, ВИНТОВКУ РЯДОВОГО ЗОВУТ ШАРЛИН, СЭР!

– Вольно, гнида. – ухмыляется сержант Герхайм. – А ты уже совсем классный рекрут, рядовой Пайл. Из всех рядовых в моем стаде у тебя мотивации больше всех. Глядишь, я даже разрешу тебе послужить стрелком в возлюбленном мною Корпусе. Я-то думал, ты из говнюков, но из тебя выйдет добрый хряк.

– АЙ-АЙ, СЭР!

Я бросаю взгляд на винтовку на своей шконке. Это прекрасный прибор, ее линии так грациозны, а сама она – надежна и совершенна. Моя винтовка вычищена, смазана и работает безотказно. Это отличный инструмент. Я трогаю винтовку рукой.

Сержант Герхайм проходит вдоль всего отсека.

– РЯДОВОЙ ПАЙЛ МОЖЕТ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ БЫДЛО МНОГОМУ НАУЧИТЬ. Он доведен до кондиции. Вы все доведены до кондиции. Завтра вы превратитесь в морских пехотинцев. ПРИГОТОВИТЬСЯ... СПАТЬ!

Выпуск. Тысяча свежеиспеченных морских пехотинцев стоят навытяжку на парадной палубе, подтянутые и загорелые, в безукоризненных хаки, начищенные винтовки прижаты к груди.

Во взводе 30-92 звание отличного курсанта получает Леонард. Он награждается комплектом парадного обмундирования и получает разрешение промаршировать в этой расписной форме при выпускном прохождении взводов. Генерал – начальник Пэррис-Айленда – пожимает Леонарду руку и одаривает его своим «Благодарю за службу». Начальник нашего выпуска прицепляет ему на грудь знак «СТРЕЛОК ВЫСШЕГО РАЗРЯДА», а командир нашей роты объявляет Леонарду благодарность за лучший результат по стрельбе во всем учебном батальоне.

Как особое поощрение, по представлению сержанта Герхайма я получаю звание рядового первого класса. После того как начальник выпуска и мне прицепляет «СТРЕЛКА ВЫСШЕГО РАЗРЯДА», сержант Герхайм вручает два красно-зеленых шеврона и объясняет, что это его собственные нашивки с тех времен, когда он сам еще был рядовым первого класса.

Во время парадного прохождения я иду правым направляющим, подтянут и горд. Ковбой получает значок «СТРЕЛОК ВЫСШЕГО РАЗРЯДА» и право нести взводный штандарт.

Генерал – начальник Пэррис-Айленда – говорит в микрофон:

– Узрели вы свет? Свет истины? Свет великого светила? Путеводный свет? Прозрели ли вы?

И мы аплодируем и орем в ответ, исполненные беспредельного восторга.

Начальник запевает. Мы подхватываем:

После выпускного церемониала мы получаем предписания. Ковбой, Леонард, рядовой Барнард, Филипс и большинство прочих морпехов из взвода 30-92 направляются в УПП – Учебный пехотный полк, где из них будут делать хряков, пехотинцев.

Согласно моему предписанию, после выпуска из УПП я должен отправиться в Начальную школу военной журналистики в Форт Бенджамин Харрисон в штате Индиана. Сержант Герхайм выражает свое отвращение по поводу того, что я буду военным корреспондентом, а не солдатом-пехотинцем. Он обзывает меня тыловой крысой, штабной сукой. Говорит, что только говнюкам вся халява достается.

Стоя «вольно» на парадной палубе под памятником в честь водружения знамени на Иводзиме[16], сержант Герхайм говорит:

– Курительная лампа зажжена[17]. Вы больше не гниды. С сегодняшнего дня вы морпехи. Морской пехотинец – это навсегда...

Леонард разражается хохотом.

Последняя ночь на острове.

Мне выпало дневалить.

Стою на посту в повседневных брюках, нижней рубашке, начищенных ботинках и в каске с чехлом, выкрашенном в серебряный цвет.

Сержант Герхайм вручает мне свои наручные часы и фонарик.

– Спокойной ночи, морпех.

Я хожу взад-вперед по отсеку отделения между двумя безукоризненно выровненными рядами шконок.

Сто молодых морских пехотинцев мирно дышат во сне – сто оставшихся из ста двадцати, что были с самого начала.

Завтра на рассвете мы усядемся в автобусы-скотовозы, и нас повезут в Кемп Гайгер, что в Северной Каролине. Там расположен УПП – учебный пехотный полк. Все морские пехотинцы – хряки, пусть даже некоторым из нас и предстоит получить дополнительную военную специальность. После продвинутого этапа пехотной подготовки нам разрешат покупать всякие сладости в лавке и ходить в увольнения по выходным, а потом нас распишут по постоянным местам несения службы.

В отсеке отделения тихо, как в полночь в мертвецкой. Тишину нарушает лишь поскрипывание кроватных пружин, да изредка кашлянет кто-нибудь.

Как раз собираюсь будить сменщика, и тут слышу голос. Кто-то из рекрутов разговаривает во сне.

Замираю на месте. Прислушиваюсь. Еще один голос. Наверное, какая-то парочка треплется. Если сержант Герхайм их услышит – моей заднице несдобровать. Спешу на звуки голосов.

Это Леонард. Леонард разговаривает со своей винтовкой. Слышу шепот. Потом – слабый, манящий стон, уже женским голосом.

Винтовка Леонарда не висит, как положено, на шконке. Он держит ее в руках, обнимает. «Ну что ты, что ты ... Я люблю тебя». И добавляет с несказанной нежностью: "Я отдал тебе лучшие месяцы своей жизни. А теперь ты – " Я щелкаю выключателем фонарика. Леонард не обращает на меня никакого внимания. «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ПОНИМАЕШЬ? Я ВСЕ СМОГУ. Я СДЕЛАЮ ВСЕ, ЧТО ХОЧЕШЬ!»

Слова Леонарда эхом разносятся по всему отсеку отделения. Скрипят шконки. Кто-то переворачивается. Один из рекрутов поднимается, протирает глаза.

Я наблюдаю за концом отсека. Боюсь, сейчас зажжется свет в чертогах сержанта Герхайма. Трогаю Леонарда за плечо.