Изо всех проведенных мною на земле ночей эта выдаласъ самой длинной и самой дрянной. Приблизительно около полуночи ливень пошел на убыль, сменившись ровным мелким дождиком, который упорно моросил до самого рассвета. Порою мне удавалось вздремнуть. Порою засыпала Мэри. Но сон ее был тревожен, дыхание - поверхностно и торопливо, руки - холодны, лоб слишком горяч. Время от времени просыпались мы оба. Поднимались, разминались, восстанавливая кровообращение. А чаще просто сидели, свято блюдя некий заговор молчания.
Я всматривался в темноту, исполосованную дождевыми струями, и всю ночь напролет размышлял. Мысли мои крутились вокруг трех объектов: коралловый остров, капитан Флекк и Мэри Гопман.
Об островах Полинезийского архипелага знал я маловато. Но припоминалось, что бывают они двух типов: атоллы и барьерные рифы вокруг островов побольше. Если мы попали на атолл - кольцевую цепь полуразрушенных и, скорее всего, необитаемых рифов, - наше будущее рисовалось в печальных тонах. Если же наш островок примыкает к лагуне, а та - к большому, а возможно, и заселенному куску суши, значит, нам еще могло улыбнуться счастье.
Я еще думал о капитане Флекке. Я думал, сколь много заплатил бы, чтоб не встречаться с ним вновь, и о том, что произойдет, если мы все-таки встретимся. И я дивился, зачем он делает то, что он делает, и гадал, кто он такой, этот человек, стоящий за нашим похищением - запланированным убийством. Одно не вызывало у меня сомнений: исчезнувшие вместе с женами ученые исчезли навсегда. Меня сочли лишним. Посему мне не дано выяснить, где они или что с ними случилось. Впрочем, в данный момент я не столько волновался за них, сколько мечтал о встрече с Флекком. Это угрожало обратиться в манию... Да, странный человек. Жестокий, безжалостный, беспошадный, но - готов поклясться - не безнадежный. Однако много ли я знал о нем? Ничего! Разве что причину, заставившую его отложить ликвидацию парочки англичан: видимо ему было известно, что шхуна пересекает коралловыв рифы, там наши трупы, того и гляди, кто-нибудь найдет, идентифицирует и свяжет с отелем "Гранд-Пасифик". И придется Флекку объясняться с властями.
А еще я думал о Мэри Гопман. Не как о личности, разумеется, а как о проблеме. Сколь бы жуткие видения ее ни посещали, сами по себе они ничего не значили, зато как симптон значили очень много. Конкретно же они свидетельствовали о тяжком недуге. Не о психическом, нет, о физическом. Трудный перелет из Англии в Суву, ночь на судне, последние испытания, плюс постоянное недосыпание, плюс недоедание, плюс телесное истощение понизили сопротивляемость организма внешним воздействиям. Чего теперь ждать? Лихорадки? Озноба? Старомодного гриппа, того самого, который с эпидемическим размахом провожал нас из Лондона? Страшно себе представить, к чему приведут очередные двадцать четыре часа в промокшей одежде на голой, открытой всем ветрам скале! И даже двенадцать часов.
Посреди ночи перед моими уставшими от напряженного бдения глазами поплыли галлюцинации. Мне примерещились огни в исчерченной дождем морской дали. Когда к этому миражу приплюсовались воображаемые голоса, я решительно смежил веки, пытаясь уснуть. Нелегкая задача, если вы сидите нахохлившись на сосуде с водой под мокрым одеялом! И все-таки я в конце концов с ней справился!
Разбудило меня солнце, припечатавшее компресс к спине, и голоса, настоящие на сей раз. Ожидало меня наипрекраснейшее зрелище.
Мэри заворочалась, стряхивая с себя сон. И я отшвырнул одеяло. Блистающий мир простерся перед нами, панорама столь ослепительной красоты, что минувшая ночь сразу отодвинулась в небытие, стала невероятным, немыслимым, невообразимым кошмаром.
Цепочка коралловых островков и рифов - рифов, окрашенных в фантастические оттенки зеленого, и желтого, и коричневого, и фиолетового, и белого, образовала по обе стороны от нас две огромные дуги, заключившие под конец в свои объятия лагуну - огромный полированный аквамарин на фоне острова любопытнейших очертаний. Впечатление было такое, словно гигантская рука рассекла шляпу, тоже гигантскую, надвое, половину оетавила здесь, а вторую выбросила прочь.
Высшая точка острова находилась на севере, там, где он упрямым перпендикуляром уходил в море. На запад и юг вершина нисходила постепенно; можно было предположить, что и восточный ее склон пологий. Так что поля шляпы впрямь представляли собой если и не возделанные земли сельского пейзажа, то во всяком случае достаточно ровную долину, сбегающую к светлым песчаным пляжам. Сама гора, синевато-пурпурная в лучах восходящего солнца, была лысой. Не наблюдалось буйной растительности и в долине: так, мелкий кустарник, трава да одинокие пальмы внизу, у воды.
Не слишком много усердия вложил я в изучение ландшафта. Прелести природы хороши, когда тебе самому хорошо, никак не после холодной ночи под дождем на продуваемой со всех сторон скале. Куда больше заинтересовало меня каноэ, стрелой летевшее к нам по зеркальной глади лагуны.
В лодке было два человека. Крупные, плотные, смуглые мужчины. Гребли они слаженно, в унисон, разрезая сверкающую гладь безмятежных вод в таком невероятном темпе, что брызги, струйкой сбегавшие с весел при каждом взмахе, создавали в лучах утреннего солнца бегущую радугу. Ярдах в двадцати от нас они погрузили весла в воду, притормозили лодку. Она крутанулась и застыла, не посягая на последние десять ярдов. Один из мужчин спрыгнул в воду, которая здесь едва достигала бедер, побрел к нам, легко запрыгнул на риф, и видно было, что хождение босиком по его шероховатой поверхности не причиняет парню беспокойства: к обуви он не приучен.
На лице его изобразилась прекомичная смесь изумления с добродушием. Изумление, потому что не каждый день встретишься с двумя белыми на рифе в столь ранний час. Добродушие, потому что мир - наипрекраснейшее место, ныне, присно и во веки веков. Такие лица не наводняют улицы, но при незапланированном свидании сразу узнаются.
Добродушие взяло верх. Он одарил нас широкой белозубой улыбкой и что-то сказал, а что именно - я не понял. Он понял, что я ничего не понял, и не стал тратить время впустую, не такой он был человек. Он перевел взгляд на Мэри, покачал головой, сокрушенно поцокал языком, оценивая ее бледность, красные пятна на щеках, багровые тени под глазами, потом снова усмехнулся, пригнул голову, словно бы демонстрируя добрые намерения, поднял ее на руки и зашлепал к каноэ. Я побрел следом на собственной тяге, волоча за собой две канистры.