В Покровске есть метеорологическая станция, существует с 1937 года. Одновременно с ней открыты метеостанции в Алыгджере и Верх-Гутарах. Есть метеостанция в Нерое. На Бирюсе гидроствор установлен в 1941 году. Ныне створ пронивелирован, установлены два водпоста, по которым ведутся регулярные наблюдения за температурой воды и горизонтом. Расходы не определялись. Все данные по этим станциям нужно запросить и получить из Иркутска.

Вчера весь день была пасмурная погода, шел мелкий снег. Внизу выпал и стаял, на горах держится. Сегодня облачно, однако самолеты летают – облачность высокая. Осадков нет».

Назавтра совсем прояснилось. Кошурников побрел к длинной поляне над рекой, куда садились самолеты. Костя прилетел со вторым рейсом. Кошурников видел, как он потер занемевшие плечи, повертел своим греческим носом по сторонам. Заметив начальника, изменил выражение лица.

– О, Михалыч! Привет! Дали мне все же пропуск. Кошурников в восторге схватил Костю за плечи. Ему стало стыдно, что он мог подумать о Косте плохо. Спросил:

– Родила?

– Да нет еще. – Косте было очень приятно, что начальник поинтересовался этим. – Куда мы направим свои стопы теперь?

– В Тофаларию, – кивнул Кошурников на гольцы.

– А что это такое?

– Вроде Тибета, только поменьше. Все государство – пятьсот душ. Живут, как боги, под самым небом – оленей разводят, белку бьют…

– Журавлев там?

– Алешка еще дальше, на главном перевале. – Кошурников потянул цепочку увесистых часов. – Пошли, Костя, времени у нас в обрез…

До Тофаларии было недалеко.

«2 октября

Из Покровска выехали 29 сентября. Выехали поздно. Доехали до нижнего брода через реку Мурхой и ночевали. Вдоль Мурхоя тропа ниже третьего брода идет около 5 километров, после чего поворачивает влево на водораздел Мурхой – Гутара. До подъема на водораздел тропа сухая, легко проходимая. Начиная с водораздела и до Гутарских озер тропа топкая, почти на всем протяжении настланы сланцы, которые местами разрушены и непригодны для езды. Здесь объезжают стороной по топкому болоту. Лошади идут с трудом. Тропа не разрублена, и с широким вьюком пройти по ней трудно. Пересекая три частых водораздела, тропа подходит к Гутарским озерам. Эти озера расположены в котловане на водоразделе Мурхой – Гутара и имеют сток в обе долины. Между собой озера имеют сообщение. Дно каменистое, на отмелях поросло лопушником. Рыба не водится. Говорят, что со дна выделяются какие-то газы, и рыба дохнет. На озерах много уток.

Поселок тофов расположен на левом берегу реки, на широкой надпойменной террасе. В поселке около двадцати пяти дворов. Дома хорошие, рубленные из лиственницы. Русских печей нет».

Про Тофаларию Кошурникову рассказывали, будто там нечего делать милиции и судье, так как преступлений испокон веков не бывало. Все племя состоит из пятисот человек. До революции оно вымирало, а сейчас тофы не болеют, и врач томится без клиентуры. Тофские семьи очень дружные, и разводов якобы совсем не бывает. Дома в Тофаларии не запираются, и замков тут нет. О честности тофов ходят в Саянах анекдоты. После революции племя очень удивилось, что никто не требует с них ясак. Тофы сами тогда послали пушнину в Москву, но она вернулась. Новая жизнь пришла в Саяны…

Здесь, в тофаларском поселке Верх-Гутары, Кошурников предполагал быстро завершить подготовку к экспедиции, но не вышло. Он шел по поселку своей стремительной походкой с ружьем и рюкзаком за плечами.

– Ружьишко-то придется сдать, товарищ! – остановил, его какой-то человек. – Прошу со мной.

– Полегче, полегче, – Кошурников поправил ремень своей бельгийки. – Кто вы такой?

– Начальник охраны соболиного заповедника. По нашей территории с ружьем нельзя.

– Так мы же в Казыр идем, милый человек! Как можно туда без ружья? Медведь наскочит, а то еще и кто пострашней. Время-то какое…

– Знаю. Однако я разрешения дать не могу.

– А кто может? Мы же спешим.

– Громов, исполняющий обязанности директора. Но он в горы ушел и оставил строгий приказ – никаких исключений. Пройдемте со мной.

«Я не получил разрешения на провоз ружья. Директор заповедника Громов ушел в тайгу, так что повидать его не удастся. Даже острогу не разрешают взять. Головотяпски-бюрократическое отношение работников заповедника к экспедициям, работающим в этом районе…»

– Может, дать ему надо, Михалыч? – спросил утром Костя.

– А вот за это я до войны морду бил! – Кошурников с трудом взял себя в руки. – Я сейчас доставлю сюда этого охранника…

Он развязал мешки, стал доставать оттуда припасы экспедиции.

Начальник охраны сначала отказывался идти к изыскателям. Но скоро понял, что этот кряжистый решительный человек не шутит, грозясь утащить его на себе. Пришлось согласиться.

Дорогой разговора не получилось.

– Без Громова я все равно ничего не смогу.

– Бюрократ ваш Громов! – отрезал Кошурников. – Зимой я снова здесь буду, поговорю тогда с этим дуроломом, исполняющим обязанности.

– Так соболь же, валюта, – тянул начальник охраны. – С нас тоже требуют. Соболь – это же…

– Нужны мне ваши соболя!

В избе, где остановились изыскатели, лежали на лавках сухари, соль, крупа, спички, ножи, хлеб, дробь, порох и другие припасы.

Кошурников шепнул Косте, чтоб тот вышел и подпер дверь колом.

– Ищите! – потребовал Кошурников, когда они остались вдвоем.

– Чего искать? – не понял гость.

– Ищите, чем я могу соболя добыть! У нас же только «жакан» на медведя да крупная дробь. Соболя в клочья разнесет. Отдайте ружье, иначе не выпущу отсюда.

– С меня же Громов шкуру спустит, – грустно сказал пленник, опускаясь на скамью. – Ну, видно, ваша взяла…

В тот же день возникло новое затруднение.

«3 октября

С нашим продвижением дальше дело осложняется. Нет проводника, а без него я на оленях ехать не берусь – не умею с ними управляться и за ними ухаживать. Оленей дают, а вот проводника нет. Дело плохо.

Для поездки имеем весьма ограниченное снаряжение. Продовольствие: сухарей 30 кг, хлеба 20 кг, крупы перловой 5 кг, масла 2 кг, сахару 4 кг, соли 7,5 кг, табаку 1,3 кг, чаю 100 г, спичек 50 коробок, спирту 750 г, омуля 2,3 кг, перцу 200 г, лаврового листа 3 пачки, луку 1,5 кг, мыла 0,5 кг и кусок туалетного, мяса соленого возьму на дорогу в колхозе 5 кг.

Имею ружье 12-го калибра, при нем патронташ заряженных патронов, 400 г пороху и 2 кг дроби.

С одеждой благополучно. Нет палатки – не дали в Новосибирске. Спальные мешки не беру сам – громоздко. Очень плохо с мешками. Из Новосибирска не получил ни одного мешка. Не знаю, как буду вьючить. Имею 1 топор, 1 пилу поперечную, 1 долото, 4 ножа, 1 кастрюлю (котелков и ведер в Новосибирске не дали), 2 кружки, 2 ложки. Имею 4,5 кг манильского каната (40 метров). Нет остроги и „козы“, возможно, из-за этого придется немного поголодать, так как на охоту я не особенно надеюсь».

С гор подул холодный ветер. Зима уже опалила своим дыханием древесную листву, и осенние цветы вокруг поселка пожухли, не успев отцвести. До позднего вечера Кошурников ходил по поселку. Мешков он насобирал кое-каких, но успех дела зависел сейчас от проводника. Нет, не находилось человека, который бы решился сопровождать экспедицию в ее долгом пути по Казыру. Старые тофы отказывались.

– Казыр? Шайтан-река? Нет. Идут туда люди и пропадают.

– Но ведь государственное же задание! – доказывал Кошурников в правлении колхоза. – Приказ Москвы.

– Старики прослышали, что железную дорогу сюда тянуть будут, – и в кусты, – объяснил председатель колхоза. – Белку, говорят, распугают инженеры, кедрачи погубят. Пошел бы я с вами…

– Так пойдемте! – обрадовался Кошурников. – До зимней охоты далеко еще. Идет? Все, что мое, – ваше.