После того как Блузман и два других, приехавших с ним, человека отбыли, Таллер с Бродом поднялись наверх и вышли на балкон.

- Меня, Веня, серьезно волнует утечка информации, - сказал Таллер. - Я просто в недоумении, где мы могли проколоться...У тебя два новых человека... - уже без прежнего напора заметил Таллер.

Брод тут же отпасовал этот посыл.

- За Карташова я отвечаю головой! Вместе кормили клопов в рижском СИЗО, и я имел прекрасную возможность узнать его.

- Но у тебя есть еще один новенький...Я имею в виду Одинца.

- Тоже отпадает на сто процентов. Его нам рекомендовал сам Соловей...Соловьев Гена...

- Но с него теперь не спросишь...Те, кто лежат на кладбище, имеют дурную привычку молчать...Но чудес-то не бывает, Веня! - Таллер стал опять разогреваться. От долгих разговоров и сигарет лицо у него покрылось пепельной бледностью, а под черными глазами обозначились тени. - Ладно, если ты так уверен в своих людях, бери Музафарова на себя...Надо его просветить и заодно выяснить, какого высокого чина он имеет в виду...От этого будет зависеть цена и скорости, с которыми мы будем вести поиск доноров... А пока работаем в обычном режиме...Сколько человек ты завтра думаешь задействовать на водохранилище?

- Поедем на двух машинах "скорой помощи" - это шесть человек и машина прикрытия...

- Будь осторожен, чтобы полоса неудач не сыграла с нами злую шутку...

- Не все зависит только от нас...Пойдем, на дорожку выпьем, я что-то продрог...

После совещания их позвали ужинать.

Карташов с Одинцом сидели с края стола и разделывались с лобстерами. Аппетит после поездки на водохранилище у них был зверский.

- Мцыри, попробуй это, - Одинец подал Карташову тарелку с большим куском холодного мяса и разнообразной зеленью.

Усевшийся за стол Таллер сам налил себе полфужера коньяка и сразу же выпил. Закусил хвостиком петрушки, после чего сразу же закурил.

- А где Галина? Веня, куда ты запрятал свою красавицу? - спохватился Таллер. Большой ценитель женской красоты.

- Она на кухне, сейчас подойдет.

В гостиную, наконец, вошла Снежко. На ней было темное с глубоким каре платье, с рубиновым кулончиком. На "шпильке" она казалась еще стройнее и все, кто был за столом, бросили свои алчные взгляды на ее ноги.

Она села рядом с Бродом, он ее обнял за плечи и что-то негромко сказал. Женщина поднялась и пошла наверх. Вернулась с гитарой.

- Мцыри, спой, - попросил Брод. - Николай говорит, что вы с Саней организовали дуэт, - через стол Брод протянул Карташову гитару.

- Давай, Серый, не стесняйся, - попросил Одинец. - Что-нибудь задушевное.

Карташов отодвинулся от стола, чтобы дать свободу гитаре, и начал подбирать аккорды.

Жалобно стонет ветер осенний,

Листья кружатся поблекшие,

Сердце наполнено чувством томления,

Помнится счастье ушедшее...

Он пел негромко, но тишина, вдруг возникшая за столом, усиливала его голос и каждый звук шестиструнки. В какое-то мгновение Карташов поднял глаза и увидел лицо Галины. Он мог поклясться, что она ждала его взгляда.

Таллер, откинувшись на спинку стула, в своей вальяжной позе, курил "Уолл-Стрит", зажав сигарету между средним и безымянным пальцами.

- Неплохо, черт возьми, - сказал Таллер. - Спел с душой, а это главное. Ты, Мцыри, сам рижанин?

- Во всяком случае, я там родился, - засмущавшись, ответил Карташов.

- И там же подсел, - пояснил Брод. - "Черный берет", гроза националистов, за что и был наказан.

- Неплохого кадра ты, Веня, заполучил, - Таллер взглянул на часы. Николай, пусть твои люди поменяют номера на моей машине. - Он поднялся с места, и без прощальных церемоний вышел из-за стола. В сопровождении Николая покинул дом.

Галина с приходящей домработницей принялись убирать стол. Теперь на Галине был цветастый фартук, но "шпильки" остались на ней. Карташов слышал стук ее каблучков и это его бодрило, словно свежий ветерок. Неприхотливая память напомнила ему сцену в ванной комнате и все его нутро обдало кипятком.

Когда он уже был в комнате, без стука вошел Брод. Он был заметно навеселе.

- Тебе, Мцыри, придется на время сменить бивак...Переехать к Одинцу. А чтобы вам не было скучно, возьмите с собой гитару...Когда-то на ней играл Высоцкий...

- Я не против, - сказал Карташов и не стал расспрашивать Брода о причине такого решения.

Брод молчал, курил и прищуренным от дыма глазом взирал куда-то в пустоту.

На следующий день Карташов переехал к Одинцу, в Чертаново, недалеко от Варшавского шоссе...

Бойня на Учинском водохранилище

Из Ангелово они выехали на "шевроле", за рулем которого находился Карташов. Рядом курил и одновременно лузгал семечки Одинец.

- Мне нравится вечерняя Москва, - сказал он и прильнул к лобовому стеклу. - Что-то не пойму, то ли дождь начался, то ли у меня в глазах рябит.

- Оптический обман, преломление лучей...Между прочим, дождичек не помешал бы, - Карташов перекинул сигарету с одной стороны губ на другую.

... Он ощущал некоторый дискомфорт, отчасти от внезапно возникших ассоциаций. Вспомнился давний рейд по ночной Риге, когда в милицейском "уазике" они утюжили ее темные предместья, вылавливая всякую шантрапу и самогонщиков. Это было время, когда ОМОН только-только начал брать верх над разнузданным криминалитетом.

Его взвод патрулировал южную часть города, взвод Бандо - западные, прилегающие к порту, районы. Однажды они увязались за бешено мчавшейся иномаркой, водитель которой проигнорировал их приказ остановиться. Гонка проходила по окраинной части Риги и привела их в пределы, контролируемые Бандо.

Преследуемая машина, преодолев придюнную зону лесополосы, вырвалась к заливу и ушла в сторону Мангальского маяка. И как только их "уазик" тоже выскочил на пляж, Карташов и его бойцы увидели трассирующие цепочки, исходящие от темной береговой линии. Он приказал водителю подать вправо и приблизиться к непонятному источнику автоматической стрельбы. Однако близко подъезжать не рискнули. Остановившись за пустой дачей, дальше пошли пешком. Внезапно стрельба прекратилась и они отчетливо услышали зычный голос Бандо: